Обойдя двух человек, стоящих в очереди, Рафик заказывает две «сотки» в разовых стаканчиках. Перед тем как отойти с ними от прилавка, дарит продавщице золотозубую улыбку и несколько громковато произносит: «А… а… какая сдача, что ты, милая, не надо сдача».

Минут через десять я пожелал «ответить» Рафику, но лишь только сместился к прилавку «разливайки», как он резво оттеснил меня.

– Пожалста, не надо.

Потом мне все же удалось угостить его, отчего он, как мне показалось, немного даже расстроился, а чуть позже я расстроил его еще разочек, но в очередной раз он все ж опередил меня.

– Слушай, сколько могу просить тебя: не надо…

В общем, с тех пор удерживать наши отношения на уровне приветствий при встрече оказалось невозможным. Видясь со мной, Рафик громко выражал радость и угощал разовыми стаканчиками со спиртосодержащей коричневой жидкостью.

Из философских высказываний дядя Рафика.

– Деньги, деньги… Надоело, честное слово. Сколько можно, – вся жизнь – деньги. А что деньги? – Мусор. Пыль. Жизнь – тоже пыль. Сегодня тебе везет, у тебя есть деньги, есть все, ты думаешь, так будет всегда, а нет… Вот расскажу. Тебе интересно будет. Такой у нас в республике был человек, замминистра был – фамилию не нужно, все равно не знаешь, – с моего двора человек. Когда во дворе мальчики в футбол играли, он мяч с аута подавал. Называли, знаешь как? Золотой аутчик. Потому что никогда его играть не пускали. Моя мама, его мама – очень дальнее родство, поэтому я его не давал сильно обижать. Жалко было, ну… Потом он стал замминистра. Все. Никого уже не знает, ни с кем вообще не здоровается. А потом знаешь что…

– Что?

– Убили.

– Вот это да…

– Убили, клянусь. Было у человека все: власть была, деньги были, потом фить – нету ничего. Все испарилось. Такая жизнь. И так у всех. Только настоящая дружба никогда не испарится. Когда смерть – только тогда. Правильно говорю, как думаешь?

Пожимаю плечами:

– Наверное.

Во всю свою золотозубую ширь улыбается дядя Рафик.

– Знаешь, ты вообще… Вот как говоришь – да, как ведешь себя – да, вот я бы тоже все так. Честно говорю: уважаю тебя. Веришь?

– Конечно, верю, как можно тебе не верить… Чтобы ты, да соврал – такого быть не может.

Хохочет Рафик, заливается. Вдруг смех обрывает, говорит:

– Правильно. Никому не надо верить. Вообще, никому. И мне тоже не надо.

И продолжает смеяться.

– Даже мне – тоже не надо.

В тот раз он ко мне подрулил, когда я уже был основательно разогретым.

Под бежевым пальто нараспашку бардовый пиджак, под пиджаком распахнутая сверху на две пуговицы черная сорочка, под нею – нараспашку душа. Улыбка до ушей, в руках как бы уже дежурные пластиковые стаканчики с коньяком.

– Так всегда радуюсь тебя видеть, честное слово.

– Я тоже, Рафик.

– Знаешь, ты вот все, да, как кавказский человек. Говоришь как, делаешь как – все…

– Спасибо.

– А… а! Какой «спасибо», при чем тут это, я правду говорю.

Не зная как, кроме устного «спасибо», отреагировать на комплимент, признательно касаюсь Рафикового плеча ладонью.

– У нас на Кавказе мужчины мало говорят, делают много.

– Чего «много делают»?

– Всего.

– Понятно.

– Вообще.

– Я понял.

– Ты понял, что имею в виду?

– Понял.

– Очень хорошо.

Подозвав стоящего невдалеке неопрятного типа: «Саша, иди сюда, пожалста», продублировав фразу пальцами, Рафик протягивает ему мятую бумажку.

– На, принеси два по сто. «Арарат». В пластике. Не надо сдача. – И ко мне обращаясь: – Лучше всегда в пластике пить, потому что всякий там гуляет гепатит – шмепатит, герпес – шмерпес… Как думаешь, правильно говорю, а?

– Абсолютно.

– И вообще, на улице лучше. Небо, земля, люди – хорошо… Не люблю, когда внутри. Очень надоело внутри, знаешь…

– Я не Саша, я Витя, – робко вставляет неопрятный.

– Хорошо. Теперь буду всегда помнить. Витя. Хорошо. Давай, Витя, чего ты ждешь – иди давай.

Зажав купюру в кулаке, Витя резво трусит в сторону «наливайки».

– Рафик, мне вообще-то уже хватит.

– Что? Что слышу! Кому хватит, тебе? Да тебе хватит, ты знаешь когда? Когда еще пять раз будет как сейчас. Десять раз. Такой здоровый, молодой – и «хватит». Смешно, честно слово.

Послав в очередной раз неопрятного в «наливайку», Рафик говорит мне:

– Представляешь, такое дело… У меня проблема: нет денег. Ты представляешь, у меня… – и паузой подчеркнув парадоксальность ситуации… – нету денег.

– С удовольствием угощу тебя.

– Э… э… при чем тут «угощу»! «Угощу»… Я не про это. Сам могу кого хочешь угостить. Я говорю, у меня с деньгами проблема.

Черт, думаю, только б не стал просить в долг.

– Дай немного денег.

И паузу выдержав:

– Долг.

Ну, черт, ведь не отдаст же…

– Сколько тебе?

– Что сколько?

– Сколько, спрашиваю, тебе одолжить?

– А… а! При чем здесь «сколько?» «Сколько»… Нисколько. Просто прошу у тебя деньги. В долг, ну.

Протягивая Рафику полтишок, думаю про себя: не отдаст – не надо, черт с ним, не обеднею. Может даже наоборот, лучше для меня – не буду чувствовать себя обязанным за все его «сотки».

– Так что, сможешь дать немного денег?

– Ну а я что делаю – я и даю. Бери.

– Что «бери»? Я деньги прошу.

– А я тебе что даю?

Прибывший со стаканчиками «Арарата» Витек вручает их нам, лезет в карман за сдачей, но дядя Рафик раздраженно пресекает это его поползновение:

– Все, иди. Давай. Ничего не надо. Давай, Саша, иди уже, иди.

Витя живенько линяет, сообразительно останавливается на расстоянии негромкого окрика.

Тембром резко измененным – душевнейшим – говорит мне Рафик:

– Что за народ такой, скажи… Объясни мне. Сколько живу здесь, да, – давно уже живу, – а привыкнуть не могу. У нас на Кавказе, знаешь, нет такого, чтобы сдача там, мелочь, копейки, все такое… Вообще нет копеек. Где мелочь? – Нет вообще мелочи. Там совсем другие люди. Там люди понимают: когда много копеек в карманах, карманы рвутся, деньги выпадают, теряются.

– Знаю, слышал.

– Ты слышал, а я знаю. Честно говорю, вообще нету мелочи.

И стаканчик приподняв:

– Твое здоровье. Уважаю.

– Твое здоровье, Рафик.

Выпиваем, закуриваем.

– Так дашь деньги?

И вновь дополнение чуть притормозив:

– Скоро будут – отдам.

Ну что делать… Ох, до чего ж неловко выглядеть жмотом перед кавказским человеком. Домазываю к полтишку сотенную.

– На.

Но вновь, рук не вынимая с глубоких карманов роскошного пальто, говорит Рафик:

– Хорошо. Ладно. Объясню тебе. Вот смотри: ты приехал в Баку, у тебя нету денег, что будешь делать? Придешь к дядя Рафика, скажешь: «дядя Рафика, дай мне деньги». Дядя Рафика скажет: «Пожалста, на тебе деньги. Пожалста, дорогой». Даст тебе деньги. Понимаешь? Вижу – понимаешь. А сейчас я тебя прошу. Здесь. Как кавказского человека прошу: «Дай деньги».

И хоть выпито уже немало и разного, и голова тяжеловата, а фокус чуток размазан, но соображаю:

А чего ради мне ехать в Баку? Никогда не был там и как-то не намечается. А даже если предположить… То почему без бабок? Но и это… Ладно, допустим, в Баку находясь, я лишился всех своих бабок. Ограбили – бывает… Только как мне их попросить у дядя Рафика, когда я не знаю его Бакинских координат. Да и вообще… Он ведь там не живет. Может, когда-то жил. А может, и не жил, может, гонит. А если и жил, то так давно, что начисто выветрился из памяти тот период его жизни. Чушь… Чушь какую-то несет… Бред.

Сильна логика хмельных рассуждений. Но все равно, лезу в карман, вытягиваю еще сотку. Протягиваю Рафику три купюры.

– На.

На сей раз Рафик деньги берет. Ну, спасибо, батенька, соблаговолил. Уважил. Шерстяную полу откинув, засовывает небрежно в карман пиджака, говорит:

– Дай еще. Ну, хотя бы двести.

У меня в кармане есть еще сто.

– Я сколько знаю тебя, всегда так уважал, а сейчас…