– Ото тильки протрешь, обязательно придут и понапачкают, позалывают. Ну шо такое… Нияких сил немае.

Это она обо мне во множественном числе, или, в самом деле, после каждой протирки обязательно является кто-то с переломанным носом и заливает выдраенный пол?

В приемном кабинете я подошел к малому зеркальцу над умывальником, глянул на себя… о боже: кожа на носу разверзнута, под ней белеет осколок кости, сам нос здорово прогнут в сторону – был прямой, стал дугообразный. Верхняя и нижняя части лица – мои, середина – как бы чужая. Ну, блин!

Далее мужчина в белом халате (врач или кто он там) наложил на рану чем-то смоченный прямоугольник бинта и стал задавать мне вопросы, записывая ответы в тетрадь: кто я, где живу, где работаю, еще что-то, еще что-то. Ну что ж, сказал, закончив опрос, можете подниматься в отделение.

Вот наконец тот, кто нужен – отоларинголог. Молодой, лет под сорок, высокого роста, на лбу косая челка, на щеках модная щетина. Располагающий вид.

Приподняв марлевый прямоугольник, вгляделся в то, что под ним, что-то про себя прикидывая, поводил ртом и носом. Что, интересно, означает эта мимика?

– Ну что ж, – вымолвил наконец, – завтра утром на рентген.

– Завтра? Я думал сегодня, сейчас.

Вновь врач вгляделся в рану. Забормотал:

– Сейчас… Сейчас… Думали сейчас…

– Доктор, дорогой, может, организуем, а? Может сейчас, а?

– Сейчас, говорите…

Подвел меня к лампе, снова вгляделся.

– Сейчас…

Повторы, повторы – что они означают? Видимо, следует самому проявить инициативу.

– Я заплачу, сколько нужно. Скажите, сколько?

Врач выдержал небольшую паузу и назвал сумму.

– Хорошо, я звоню жене, она сейчас привезет.

– Но это только мне.

– Ну да, вам. Разумеется, вам, кому ж еще…

– Еще анестезиологу.

– Ему сколько?

Врач назвал сумму чуть меньшую.

– Это все, больше никому? Так звоню жене?

– Звоните, – кивнул врач.

Примерно через час я лежал под общим наркозом, и перед внутренним взором приятнейшие пятна пастельных тонов мягко перетекали одно в другое. Схожую картину, возможно, видит плод во чреве матери и расставаясь с ней, входя в жизнь земную, рыдает во весь голос.

В кулуарах

Ситуация напряженная, очень: по очкам идем вровень, а до конца чемпионата два тура… два или три, сейчас уже точно не помню. Соперник сильный, а победить нам его – обязательно. Помнишь, песня даже такая была, давно: «Нам победа, как воздух нужна». Ну да, конечно, помнишь, ты ж уже, считай, пенсионерского возраста. Раньше много песен хороших было – и жизненных всяких, и торжественных, и смешных.

Короче, судьей на тот матч – москвич, а москвичи – они самые хваткие, они – ого! – всегда по максиму брали… по макси-му-му. А то и выше. Что ты хочешь – столица. Песня даже была, помнишь: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва».

Короче, побеседовали наши представители с этим москвичом – он свое, наши свое, он свое, наши свое, ну, типа торга, – сошлись на сумме четыре тысячи. Это по тем временам большие были деньги, очень большие. Тогда средняя зарплата была – ну инженеры там, учителя всякие, тренеры в ДЮСШ – рублей сто десять – сто двадцать в месяц. Ну ты это знаешь, застал.

Все, дело сделано, деньги ему вручены, потом, как положено – в кабак. Мы ж не селюки какие, в чемпионы страны метим. А чемпион страны – это многое: игры на европейский кубок, заграничные поездки, премии, валюта… Валюты мизер, правда, не как сейчас, но все же… Короче, много полезного. В кабак идем втроем: я, администратор команды Михаил Давыдович, ну и этот, судья московский. А почему меня в таких случаях посылали – вот почему: потому что я мог… ну, как сказать… мог прилично выпить, и на спортивной форме это не отражалось. На тренировке на следующий день помотаюсь, помотаюсь хорошенько, по́том выгоню пары, и опять я в форме.

Время то было, скажу тебе, совсем другое, не то, что нынешнее. Песня была даже такая, душевная: «Я помню время, время золотое». Про то самое время песня. Вот уж точно: золотое. Мы тогда и выпить могли, и ночью недоспать – за нами девчата табунами бегали, – и играть при этом могли. И неплохо, вроде бы, играли. Собирали полные трибуны, куда больше, чем нынешние собирают. А тренировались – знаешь сколько? – три раза в неделю. Честно говорю: три раза в неделю. Редко когда – четыре. Это сейчас они, как роботы с аккумуляторами в заднице, два раза в день, без выходных, и все на износ, на износ. Сколько раз уже бывало, что прямо на игре – раз! – хлопнулся на газон, и готов. Да вот совсем недавно, в итальянской премьер лиге – окочурился. И у нас, тоже недавно, по телеку показывали – хоккеист погиб. Нагрузки бешеные, сердце не выдерживает. Правда, и деньги им совсем иные платят. У нас деньги были – не буду скрывать – хорошие, очень даже, а у этих, у нынешних – ну просто громадные.

Короче, идем в «Динамо». Ох, какой прекрасный был кабак, ну ты должен помнить. Замечательный. Нас там всегда очень любили, встречали, как родных. Директором ресторана там был… как его… толстый такой, всегда улыбался, звали: Андрей… Андрей… нет, отчество не вспомню… ну неважно. Большим болельщиком футбола был, всегда сам к нам подойдет, спросит, чего желаем; поварам, официантам объяснит – что и как… Самая лучшая еда – нам, водочка – экспортный вариант – нам… В меню чего-то нет, чего-то этакого, а у нас, на столе нашем – есть. Рыбка, например, не наша, импортная… Сидим, значит, пьем, едим, беседуем… Все чинно – благородно, и вдруг москвич этот как заорет на весь кабак:

– Братцы, – орет, – друзья вы мои душевные, я этих блядей – я вам обещаю – за пределы ихней половины не выпущу.

Мы ему:

– Тише, что ты, в самом деле! Люди же вокруг. Тише!

А он:

– Да при чем тут «тише»… При чем тут «люди»… Что мне эти люди… Просто поверите, братцы, люблю я ваш город, всей душой. Всегда к вам еду с удовольствием, даже когда просто так, забесплатно.

Короче, выпил человек, растрогался. Москвич, ну… Мы ему отвечаем, тихо, корректно:

– Спасибо, мил человек, нам очень приятно все это слышать, но ты как-то, пожалуйста, потише.

А он еще рюмаху накатил, еще одну, и опять во всю глотку:

– Я этих блядей за пределы ихней штрафной не выпущу. Вся игра будет в пределах ихней штрафной. Вы у меня будете чемпионами, это я вам обещаю.

Люди стали оборачиваться, кто-то уже пялится на нас откровенно. Хорошо, что тогда еще мобилок не было, а то б точно – записали. Что делать, как ему рот заткнуть? И тогда администратор наш, Михаил Давыдович, – умнейший был мужик, спокойный такой, но если вдруг что – быстренько придумает то самое, что надо, – ну так он бегом к ансамблю. Бежит, и по дороге из кармана уже купюры тянет. Вручил им, говорит: давайте, хлопцы, без перерывов, и чтоб как можно громче. Ну а те свое дело четко знают. На полную как грохнули – заглушили москвича напрочь: тот только рот раскрывает, а что говорит даже мы – рядом сидим – не слышим… Короче, замяли инцидент. Вернее, заглушили.

– Ну а матч? Матч – как, выиграли?

– Ну конечно, что за вопрос, я ж говорил: он деньги взял.

– Взять-то взял, ну а если б… а если б так случилось, что противник гораздо сильней вас, и игра б у него пошла, а у вас не пошла… и забил бы он вам больше, чем вы ему…

– Ну что ты такое говоришь! Как это – он нам больше, чем мы ему… И причем тут сильней – слабей… Я ж говорю: он деньги взял. А значит отвечает. Что ж тут непонятного?

– Честно говоря, не совсем понятно.

– Ну ты это… Ты прям удивляешь меня. Взрослый человек, пенсионерского уже возраста, а самое простое не поймешь. Он же деньги взял, четыре тыщи рублей, большие деньги. А если взял, значит все, дальше уже его проблемы. Ну теперь понял?

И хоть в ответ произношу вроде как утвердительное «угу», но все равно не врубаюсь: а если б те оказались сильней, а если б голов натыкали больше…

Урок на будущее

Мы работали в одном цеху, но на разных участках – я на монтаже, он на ремонте. Встречаясь, обменивались лишь кивками, да и то не всегда: если взглядами пересечемся – поздороваемся, не пересечемся – не поздороваемся. Ни малейшего интереса – ни у него ко мне, ни у меня к нему. И вот однажды он подходит ко мне, тянет руку: