– Тоже неплохо…

– Да что там «неплохо»… Неплохо… Если б не была такой честной, если б дурой не была, я не то, что на разницу имела, а на отдельную… Начальник мой – я уже говорила, – он сразу трешку купил, а потом еще одну, кажется, двушку. И я могла. Не как начальник, конечно, – трешку и двушку, – но тоже могла б купить… Жила б сейчас отдельно, от всех изолированно.

Обидно, конечно. Ведь такого случая больше не подвернется, никогда. Да и немцев у нас со своими бизнесами все меньше и меньше. Им здесь, у нас не нравится, не-а. А с нашими делягами ничего такого не получится – они не то, что себя не позволят хоть на самую малость, они еще тебе твои кровные не доплатят.

Дама с собачкой

– Здравствуйте, – кивает головой мужчина.

– Здрас-сце, – приоткрыв слишком ровные, слишком белоснежные протезы, отвечает женщина.

– Какая у вас собачка симпатичная.

– И хозяйка очень даже, – тонко подмечает женщина.

– Очень милая собачка.

– А хозяйка вам что, не нравится?

– Красотка ты моя! – игриво восклицает мужчина.

– Я красотка еще не ваша, – то ли жеманно, то ли надменно тянет губки женщина.

– Нет, нет, я о собачке вашей: красотка.

– Ах, о собачке… Да, красотка. У хозяйки красавицы собачка красотка, – ловко каламбурит женщина.

– Ну такая ж славная… Собачка славная, – поясняет мужчина, чтоб опять не быть неверно понятым.

– Вы, я смотрю, неплохо разбираетесь в собаках. А в чем еще?

– Честно говоря, ни в чем особо. Да и в собаках не очень. Но ваша – просто прелесть.

– И женщины, судя по всему, вам не очень-то интересны. Угадала? – раздраженно произносит женщина.

– Очень милая собачка, – мягко улыбается мужчина. – Ну просто лапочка.

Проблемы… проблемы…

Таксист – частник, типаж «рвач». Рейсовая специализация: аэропорт – морское побережье.

– У нас ведь как: только три месяца в году, когда можно хоть что-то заработать. А остальных девять – пусто, считай, ноль. Что за три месяца заработал, то на год растяни. А бензин все дороже и дороже. И дизтопливо, и газ… Перевел машину на газ, влетел в хорошую копеечку, а тут и газ так подорожал, что зря переводил. А семью кормить-то надо. В дом купить что-то надо… Поверите, за весь сезон на пляже ни разу не побывал.

Женщина, прогуливаясь с подругой по санаторской набережной.

И с каждым годом все хуже, хуже. Дерут безбожно, а соответствия – ни малейшего. Еда – ну такая скромная, такая скромная… ну прям копеечная студенческая столовка; в Турции, в Египте, в Болгарии за те же деньги – шикарный шведский стол, блюд – десятки наименований, и ешь – сколько влезет. А номера? – Малюсенькие, не повернуться, чтоб не удариться обо что-то, все ноги в синяках. А сантехника? – Допотопная, ржавая, протекает, по ночам шум, грохот – не уснешь. Кровати узкие, короткие… Считай, ночлежка, только по бешеной цене! А кульминацией всего знаете что? – салфетки: салфетки они здесь режут пополам… Рот промокнуть – не хватает. Цена салфетки… ну сколько там… копейка, а они копейку – пополам, ножницами. Это, я вам скажу, даже не скупость, это патология.

Туалетный работник, в руках журнал «Чудесный крючок»:

– Совсем мало нынче людей по туалетах ходют. А зачем им в туалеты ходить, если можно в кусты и на заборы…

Звонкоголосая сельского вида девушка, продавщица фруктов-овощей.

– Шастает здесь пьянь всякая, ни на секунду не отвернись. Сегодня уже ящик шаронов украли. Самый дорогой ящик. Вот здесь, передо мной, стоял ящик, а уже нету. И как они его… Ящик, он ведь здоровый, не кошелек какой.

Врач, на голове высокий колпак, на халате на уровне бедер – вместительные специализированные карманы:

– А вы попробуйте, сравните для интереса, сколько врачи за границей получают, и сколько у нас. Даже не о Западной Европе говорю, о соседних странах, восточноевропейских… Вот взять, к примеру, меня: я врач второй категории, работаю на полторы ставки. Официально, если перевести на евро, в месяц получаю…

Пенсионер. Сверху-вниз: выгоревшая на солнце бейсболка, растянутая футболка, грязноватые шорты, венозные ноги, черные сморщенные носки, дубовые босоножки.

– Мясо за последний год вздорожало на двадцать про́центов, масло – на пятнадцать, лекарства больше всех вздорожали – про́центов на тридцать – тридцать пять. Потребительская корзина – вся вздорожала. Фрукты-овощи – на двадцать. А пенсию они повысили токо на десять про́центов. И при этом утверждают, что уровень жизни растет.

Женщина лет сорока пяти, волосы цвета «воронье крыло», стрижка «каре», в ресторане, вдвоем с подругой. В руке бокал красного вина:

– Раньше как-то вроде ничего, а ныне – хоть реви с досады. Ну ни одного, чтоб мало-мальски приличный: или алкаш сокрытый, сразу не поймешь даже, что алкаш, или нецивилизованный какой-то – с таким на люди выйти стыдно, или недоумок полный. Или тот же недоумок, но на понтах величайших… Я такой крутой, круче не бывает! А поговорить – не о чем. Не. О. Чем. Аб-со-лют-но. Если же более-менее нормальный… более-менее… да мне уже и не нужен какой-то особенный… так вот если нормальный, то обязательно связан узами, и ему от меня одно-единственное только и нужно. Причем, исключительно в рабочее время.

Дворник стадиона, за плюсовыми стеклами косо сидящих окуляров громадные возмущенные глазища:

– И после них всегда так! На беговых дорожках куски земли, мне потом на целый день работы. Понимаю: футбол. И народ понимает, и ходит на футбол, и деньги платит. А на хрена кому то регби? Ну кому оно интересно, кому, а? Вход свободный – заходи кто хочет, а зрителей все равно – сотня. Ну полторы – максимум. И на что там смотреть… Толкаются, пихаются, друг друга с ног сбивают, бегут непонятно куда, непонятно зачем с дыней своей идиотской… А убирать после них столько, что ну его на хрен…

Гардеробщица театра, типаж «селедка высушенная»:

– Когда я трудилась в научно-исследовательском институте, на хорошей, поверьте, должности, разве могла я подумать, что когда-нибудь буду брать чаевые…

Студент из Африки в кабинете врача, поступил в психоневрологическую больницу при попытке суицида:

– У нас в Африке небо всегда ясное, солнце светит, а здесь круглый год облака, облака… Летом, зимой, весной, осенью – облака. От этих постоянных облаков у меня на душе так плохо – аж жить не хочется.

Эмигрант из России, поддатый, голосом хрипло – надрывным:

– Солнце, солнце, здесь почти весь год солнце, жгучее, слепящее… В печенках оно, это солнце. Так иной раз, поверь, заскучаешь по морозцу, по снежному скр-р-рипу под подошвами, даже по слякоти, по обычной рассейской слякотной грязюке.

Предприниматель, уровень средний, может, чуть выше.

– Все тебя за глотку, все. Душат бизнес насмерть. Налоги все выше и выше – заплати налоги; аренда складов, торговых площадей все выше и выше – заплати за аренду; пожарникам, сан-эпидемстанциям, прочим горлохватам – отстегни; зарплату работничкам – повысь, потому что инфляция там, индексация, фуяция всякая… На сырье цены тоже вверх ползут, причем, регулярно. В результате пашешь, пашешь, и ничего тебе не осталось, а то и в минусе оказался. А отпускную цену повысить – тоже не выход, народ тупо брать не будет.

Продюсер, толстый, красномордый, под черным пиджаком белая глубоко расстёгнутая сорочка с воротником-стойкой:

– Подумать только, какие сумасшедшие бабки в него были вбуханы. А ведь бездарщина полная: ни голоса, ни внешности, ни умения двигаться. И плюс ко всему – наркоман. Мы в него столько сил, столько средств… Подрядили кого только могли, раскрутили по всем правилам, сотворили из олуха звезду… и только народ пошел на него, только бабки в плюс закапали, как он взял и окочурился. Диагноз: передозировка. И все, и точка. Ему-то, жмурику, как с гуся вода, а нам каково? Столько бабок вбухать – и все на ветер. Точнее – в землю, червям на корм.

Отечественный производитель, социальная прослойка. Профсоюз – представитель интересов прослойки, ее рупор.