– Великий Аякс, задолго до нашего поединка из многих и многих уст я слышал о твоей сверхчеловеческой силе и боевом мастерстве, но то, с чем пришлось мне столкнуться сегодня, оказалось выше слухов. Нет в мире воина, способного сравниться с тобой, ты самый могучий, и в знак моего восхищения позволь сделать тебе подарок.

С этими словами Лучший из троянцев протянул мне свой меч – обоюдоострый закаленный клинок, рукоять украшена тонкими серебряными узорами. Я был потрясен: из рук врага такой великолепный подарок. Мне следовало ответить чем-то подобным. Я снял с себя пояс с вкраплениями драгоценных камней и протянул благородному троянцу – а это тебе, благородный Гектор. После чего, проникнутые чувствами самыми высокими, мы разошлись в разные стороны – каждый к своему войску.

Воины встретили меня восторженным стуком мечей о щиты; вожди громко славословили мою силу, доблесть и благородство; один только Одиссей ужалил по-змеиному:

– Аякс Теламонид, ты поступил опрометчиво: у тебя был великолепный шанс обезглавить троянское воинство и тем самым приблизить победное окончание войны, но ты им не воспользовался.

С какой целью произнес он эту фразу? Ведь знал же, знал: прерванный поединок – не моя прихоть, но воля олимпийцев.

Думал я над этим вопросом недолго: причина все та же – уязвленное тщеславие. Не могла, просто не могла душа этого мужа смириться с очевидным: нет в греческом войске воина, равного по силе мне, Аяксу Теламониду (и Ахиллу, конечно). И ему, Одиссею, в свою очередь, не сравниться с нами.

Больно ужалил меня Одиссей, однако и на сей раз я смолчал. Не желаю уподобляться сварливой женщине: ей слово – она два; ей десять – она в ответ целую тираду…

Раз человек смолчит перед лицом несправедливости, смолчит второй раз, еще раз, еще, после чего судьба, потеряв терпение, подвергнет его за нерешительность жестокой каре.

События развивались так.

Удача, как известно, переменчива – в очередной раз она отвернулась от греков. Один за другим сошли в царство Аида лучшие из нас, а венцом невезения стала гибель Ахилла. Стрела похитителя Елены, воровитого Париса, вонзилась в единственное уязвимое место на его теле – пяту. Истекая кровью, пал замертво Первый из героев. Позже кто-то утверждал, что видел собственными глазами: стрела летела мимо, но в середине пути изменила направление и вонзилась точно в пяту. Выслушав сие, воины сошлись во мнении: направил стрелу не кто иной, как бог Аполлон, главный защитник троянцев.

Так оно было, не совсем так, а может, совсем не так – никто не станет утверждать с полной уверенностью. В любом случае, все в мире совершается по воле богов.

Погиб Ахилл. Замерли, потрясенные случившимся, обе сражающиеся стороны. Смолкло все вокруг. Тишину нарушали лишь стоны раненых.

Впрочем, оторопь была недолгой – опомнились воины, и бой вспыхнул с новой силой. И греки, и троянцы страстно желали завладеть телом Ахилла (попади оно в руки троянцев, могли б продать нам за высокую цену), а еще более, великолепными его доспехами, выкованными самим богом Гефестом. Грохот оружия, выкрики, вопли; пыль настолько плотная, что сквозь нее и не разберешь, кто пред тобой – свой ли, чужой… Ценой невероятных усилий нам удалось оттеснить троянцев, и я, Аякс Теламонид, вскинув на плечо Ахилла, направился в сторону наших кораблей. Прикрывая меня, сомкнулись воины, отразили волчьи выпады троянцев. Среди прикрывавших был и Одиссей; со спины до меня доносился его мощный командирский глас: ты, боец, сместись левее, ты, займи место павшего, ты, не увлекайся единоборством, отходи вместе со всеми. Тогда я не придал значения происходящему за моей спиной, – в сражении все мы одно целое, и любой из нас готов прийти на помощь товарища, – однако позже…

В тот день Зевс благоволил мне: обливающийся потом, валящийся с ног от усталости, но целый и невредимый, я донес труп Ахилла, обряженный в тяжелейшие доспехи, к нашему лагерю. После чего вознес благодарение Громовержцу.

С наступлением сумерек бой закончился.

Целых семнадцать дней оплакивали мы Ахилла. По старой воинской традиции устроили в честь погибшего игры: соревновались в беге и борьбе, в метании копья и в кулачном бою. Принесли щедрые жертвы богам. На восемнадцатый день труп Первого из героев был сожжен на погребальном костре, а пепел высыпан в сосуд несравненной красоты, где уже покоился прах Ахилловых друзей Патрокла и Антилоха. На месте погребения воины насыпали высокий, горе подобный, холм.

Сошел в царство Аида величайший герой Греции, но живым следовало решить, кому достанутся его доспехи. Обратились мы с этим вопросом к матери Ахилла, богине Фетиде, и на следующий день оракулы озвучили ее ответ: «Пусть великолепные доспехи сына достанутся тому, кто наиболее отличился в сражении за его труп».

Так кто ж он, наиболее отличившийся?

Разумеется, я, Аякс Теламонид. Я вскинул на плечо неимоверно тяжелый, громыхающий доспехами труп Ахилла и вынес его с поля боя.

Так рассуждал я, но не согласен со мною был Одиссей. Вот его аргументация.

Да, вынес труп Ахилла Аякс, но прикрывал-то его я, Одиссей, а значит, моя роль ничуть не меньше. И даже больше. Разве смог бы он донести до кораблей труп без моего прикрытия?

Разумеется, не смог бы! Но причем тут это…

Ай да Одиссей, ай да лис хитрющий, так все выкрутить – перекрутить… Приравнять свою роль в том боевом эпизоде с моей… Он прикрывал меня в составе группы воинов, был одним из них, не более.

И за что только любит этого словоблуда Афина-Паллада. Воистину, не просто понять женщину, даже если она богиня.

Как бы то ни было, но царь царей (или, как он любил сам себя величать, вождь народов) Агагемнон провозгласил:

– Пусть решение – кто наиболее отличившийся в битве за тело Ахилла – вынесут люди посторонние.

Поглядев по сторонам, остановил свой взор на горстке пленных троянцев. Направил указующий перст в их сторону.

– Вот, пусть они, пленники, и скажут. Их беспристрастность – залог честного вердикта. Дадим троянцам сутки на размышление, пусть не спеша взвесят доводы сторон – Аякса Теламонида и Одиссея – и определят, какой из них владеть доспехами, выкованными богом-кузнецом Гефестом.

Что ж, резонно. Не возразить, не оспорить.

И вот вечером следующего дня вышел пред грозные очи Агагемнона представитель троянцев и произнес:

– Наше мнение: Одиссей, сын Лаэрта, он, как никто другой, достоин владеть доспехами Ахилла.

Я ослышался? Или у меня поврежден слух? Доспехи Ахилла Одиссею? Не может быть! Это не справедливо!

– Решение вынесено, и да будет так, – Агагемнон стукнул царским посохом о землю. – Ахилловы доспехи отныне – собственность Одиссея.

Злость. Ярость. Отчаяние. Только бы не сорваться, не броситься с мечом на обидчиков. Да и кто здесь главный обидчик – Агагемнон? Менелай? А может Одиссей? А может пленные троянцы?

Переполненный печалью, я удалился от лагеря, лег в тени дубовой кроны. Здесь, вдали от суеты людской, я мог позволить себе заплакать. Да, я, Аякс Теламонид, тот, которого благородный Гектор назвал самым могучим воином, лежал на земле, лицом вниз, и лил слезы – слезы обиды и бессилия. Сознание являло бесконечно повторяющийся вопрос: «но почему? почему? почему?», однако ответить на него я не мог. Разве что в самом общем виде: значит, на то была воля олимпийцев.

Было уже совсем темно, когда я нашел в себе силы подняться, и направился в лагерь. Лишь зашел за изгородь, как кто-то подкравшийся ко мне со спины и тут же отступивший в темноту произнес: «Ты жестоко обманут, Аякс Теламонид: решение в пользу Одиссея пленные вынесли по наущению Агагемнона и Менелая; за это братья пообещали сохранить им жизнь и даровать свободу».

Этот человек, подобно мне, ненавидел сыновей Атрея.

О боги, чем я прогневил вас?

Впрочем, взывать к богам нет смысла, одернул я себя. Случилось, что случилось, и имена виновных мне известны – Агагемнон, Менелай и Одиссей. Кроме меня отомстить им некому.