Маша почему-то заинтересовалась разговором и присмотрелась к священникам внимательнее. Только теперь она увидела, что все они разного возраста; вот те двое – совсем еще юноши, почти мальчики, Маша заметила, что у них нет наперсных крестов, значит, они не были рукоположены в сан; рядом с ними молодой ухоженный батюшка в дорогой рясе и с позолоченным распятием на груди, другой худощавый высокий с лицом, на котором горели глаза подвижника, и отец семейства – человек крупный, уже начавший лысеть и заплывать жирком, хотя, несомненно, молодой, скорее всего – они ровесники…

Ведь Маше уже тридцать два года! Тридцать два, пожалуй, ждать нечего. Все прошло. Она так и осталась девушкой, да что там – старой девой! И, не смотря на то, что она все еще была очень хороша, она знала об этом! О, нет, она никогда не кичилась своей внешностью, даже наоборот, Маша никогда не уделяла себе какого-то особенного внимания. Вот и сейчас на ней было простое бордовое шерстяное платье, да кашемировая шаль, наброшенная на голову. Косметикой она не пользовалась. Но ее губы были сочными и яркими, как нарочно; ресницы – густые и длинные бросали причудливые тени на нежную кожу щек, брови она никогда не выщипывала, и они лежали двумя широкими ровными дугами, украшая ее и без того безупречное чело.

К оживленно беседующим абитуриентам присоединился еще один, Маша лишь слегка скользнула взглядом по его черному одеянию и снова углубилась в свои мысли.

День давно перевалил за вторую свою половину, скоро начнется вечерняя служба. Маша решила дождаться ее, чтобы встретиться со своим духовным отцом. Когда-то давным-давно, ее верующая тетка была регентом церковного хора, а так же преподавала в семинарии. С тех пор Маша поддерживала отношения со многими выпускниками этой семинарии. Один из них впоследствии принял постриг, стал иноком, и теперь жил в Сергиевой лавре, будучи уже священником. Звали его отцом Варнавой.

Именно к нему приехала Маша, именно его дожидалась. В голове ее назрел очень важный вопрос, он мучил ее уже довольно давно. Последние же события заставили вернуться к этому вопросу и заново спросить себя: что я делаю в миру?

– Мария Петровна? – негромко прозвучал чей-то голос рядом.

Маша встрепенулась, подняла глаза на спросившего. Несколько секунд она недоуменно разглядывала его, того самого абитуриента, или студента, который подошел последним. Что-то знакомое почудилось ей, но она все же не узнавала, или не торопилась узнать…

– Мария Петровна, голубушка, не узнаете? – Он весь зарос густой черной бородой и совершенно замечательной кудрявой гривой волос, он похудел, и от этого стал казаться еще выше ростом, да еще подрясник… Но этот мощный разворот плеч, эта стойка борца… вот только взгляд, взгляд из-под густых бровей больше не был настороженным и колючим, теперь на нее смотрели улыбчивые искристые глаза…

– Ваня? – полувопросительно, полуутвердительно произнесла она, все еще всматриваясь в его лицо.

– Узнали! – обрадовался он.

– Но как ты здесь!? – Маша ошеломленно разглядывала своего бывшего охранника, узнавая и не узнавая его. – Да, присядь же! – она хлопнула ладонью по скамье. Иван робко присел на самый краешек.

– Учусь, – сказал он и улыбнулся широко и радостно.

– Здесь? – все еще недоумевала Маша.

– Да, – согласно кивнул он и смущенно добавил, – на дневном отделении, я уже заканчиваю…

– Когда же ты успел?

– Так ведь, больше шести лет прошло, – напомнил Иван.

– Да, действительно, – задумчиво скала Маша, – ты тогда так поспешно уволился, я ничего не знала о тебе…

– Да что мы все обо мне, да обо мне, – всполошился Сергей, – как вы сами? Борис Петрович? Андрей?

– Боюсь, Ваня, что мне нечем тебя обрадовать, – вздохнула Маша.

– Я кое-что слышал, – опустив голову, произнес Иван, – но не хотел верить…

– К сожалению, – голос Маши дрогнул.

Иван как-то сразу погрустнел, опустил голову и замер, глядя на сложенные лодочкой ладони. Потом, когда его окликнули товарищи, очнулся, улыбнулся своей замечательной улыбкой, взмахнул рукой:

– Вы идите, – крикнул он, – я скоро вернусь.

И Маша испытала к нему чувство благодарности за то, что он не бросил её, не ушел поспешно к своим, несомненно, важным делам.

– Ты давно здесь, Ваня? – спросила Маша.

– Несколько лет.

– И, хочешь остаться? – робко предположила она. – Извини, что я так допрашиваю, просто все это так неожиданно.

– Нет, ничего, – успокоил ее Иван. Он пожал плечами, – мне здесь очень хорошо, – признался.

– Да, я понимаю, – согласилась Маша.

Он пристально посмотрел ей в лицо, словно засомневался в том, что она действительно понимает, может понять.

– Вы здесь какими судьбами? – Он снова резко сменил тему.

– Приехала за советом к духовному отцу, – ответила Маша, – жду, когда начнется служба.

– Да, конечно! – Вспомнил Иван, – вы же рассказывали мне! Только как это я не видел вас ни разу.

– Я редко приезжала, – призналась Маша, – столько всего произошло! Я и дома-то почти не была, все по заграницам моталась, – она усмехнулась горько.

– Весь мир посмотрели?

– Нет, не весь…

– И что же, открылась вам правда? – не унимался Иван.

– Что ты, Ваня, – вздохнула Маша, – правду не там искать надо. Там – одна только суета, да страсти.

Она снова посмотрела ему в глаза и удивилась лучистости и теплоте его взгляда.

– Ты изменился, Ваня, – сказала она.

Он вскочил, сделал несколько широких шагов вдоль скамьи, развернулся снова сел:

– Мария Петровна, вам очень плохо? – Голос его был полон искреннего, неподдельного сочувствия. Маша от неожиданности резко вдохнула воздух, закашлялась:

– Так сильно заметно? – тихо спросила она.

Он развел руками, и взгляд его сделался виноватым:

– Я мог бы чем-нибудь помочь вам?

Она едва коснулась его руки, говорить стало трудно, слезы подкатили к горлу:

– Ты мне очень помог, Ваня, – с благодарностью произнесла она. – И не зови меня, пожалуйста, Мария Петровна!

– Но я вас так называл, раньше…

– Это было давно, меня так никто не зовет, – сказала Маша. Она достала платочек, промокнула глаза, улыбнулась Ивану, – Хотя, знаешь, может быть, мне тоже теперь следует называть тебя как-то по-другому?

– Нет, – растерялся он.

– Тогда зови меня Машей, хорошо?

– Хорошо…

– Мне пора, – сказала она, вставая со скамьи, – служба начинается.

Он тоже встал, крепко пожал ей руку.

– Нет ли у вас, у тебя, – он запнулся, – запиши номер моего телефона, – поспешно поправился Иван, – вдруг, когда-нибудь еще приедешь, и мы сможем поговорить по душам.

– Конечно, Ваня, – Маша протянула ему свою визитную карточку, достала телефон и записала под диктовку его номер.

105

Когда закончилась служба, Маша, остановилась у выхода из храма, поджидая отца Варнаву.

Наконец, она увидела его, он задержался с несколькими прихожанами. Когда все они направились к выходу, Маша робко шагнула навстречу.

– Мария, дочь моя! – негромко воскликнул монастырский священник, узнавая ее.

Маша, опустив голову, подошла за благословением.

– Как давно тебя не было, – посетовал отец Варнава, благословляя духовную дочь.

Маша коснулась губами его пахнущей ладаном кисти.

– Простите, отче, – шепнула она.

– Бог простит, – улыбнулся священник, – ты хотела поговорить?

– Да, я очень нуждаюсь в беседе с вами, отче, – негромко сказала Маша.

– Ну, что же, – отец Варнава на минуту задумался, – это можно устроить, – согласился он.

– Я вас отрываю от чего-то важного, – испугалась Маша.

Он покачал головой:

– В кои то веки приехала ко мне духовная дочь, что же я для нее не найду времени? – удивился монах.

– Нерадивая дочь, – вздохнула Маша.

– Ну-ну, притчу о блудном сыне помнишь?

– Помню…

– Пойдем, давно ты в гостях не была, я уж думал: позабыла…