– Местные?

– Ну, там живут постоянно несколько старых алкоголиков, бывшие служащие бывших хозяев. С ними не будет проблем.

Борис махнул рукой:

– Оставь их, если можно приспособить к какому-нибудь делу. Они будут благодарны; а благодарный человек чувствует себя обязанным по отношению к своему благодетелю. Значит, благодетель, если не дурак, сможет использовать этого человека себе на пользу.

Вика покачала головой:

– Ты всех используешь таким образом?

– Так же, как используют меня, – отрезал Борис. – Кстати, когда будет готов дом?

– К апрелю обещали закончить.

– Ну, что же, – задумчиво произнес он, – время терпит.

41

– Отпустил, – сама себе говорила Рита, – отпустил, дал свободу… А что дальше? Кто-нибудь спрашивал меня, чего я хочу, а чего – нет? Что мне делать теперь с этой свободой, с этой звенящей пустотой внутри меня?

Ах, да! У меня теперь есть верный воздыхатель: этот дамский угодник Борис Петрович Шахматов. А что! Вот возьму, и выйду за него замуж! Поеду в Америку, заведу себе психолога, нарожаю детишек – островитян, – при этих словах Рита расхохоталась. Она представила себе маленький дикарей, гурьбой несущихся к морю, холеное лицо Бориса, брезгливо рассматривающего своих наследников; и себя: томную, в огромной белой шляпе и шелковых одеждах возлежащую на шезлонге, рядом молодой мулат с подносом, на котором стоит одинокий бокал с мартини. Мулат ей понравился, Борис и отпрыски – нет.

– Но надо же что-то делать, – она продолжала размышлять, хотя ничего конструктивного в голову не приходило. Возвращение в Москву по-прежнему пугало ее, бывшая работа начисто стерлась из памяти. Можно было поехать в Лондон и отлично там устроиться. Со временем, возможно, она что-то придумает, чем-то начнет интересоваться. Но, с другой стороны, некая шальная мыслишка мелькнула, поманив: с другой стороны: почему бы не принять предложенного Шахматовым? Она оторвется от клиники. Поговорит со свежими людьми, посмотрит мир, в конце концов!

Бунтарский дух поселился в ее голове и не давал покоя. Рита позвонила отцу:

– Пап! Как долго я здесь пробуду? – сразу же пошла она в наступление.

Соболев слегка растерялся; он обрадовался звонку дочери, но был обескуражен ее вопросом. Последний ее срыв вызвал у доктора серьезные опасения. Пребывание Риты в клинике затягивалось на неопределенный срок. Казалось, все уже решено. И тут этот звонок.

– Что-нибудь случилось, Рита? – осторожно спросил отец.

– Не волнуйся, – досадливо бросила она, – Просто, я тут размышляла, на досуге, – она усмехнулась, – ведь досуга у меня, хоть отбавляй. Так вот, я подумала: почему я привязана именно к этой клинике? На ней свет клином сошелся?

– Рита ты возбуждена и раздражена, тебя кто-то обидел? Доктор знает?

– Папа, ты меня не слушаешь! – она повысила голос.

– Хорошо, продолжай…

– Я хочу уехать отсюда. По-моему, дальнейшее пребывание здесь бесперспективно.

– Рита, девочка моя, успокойся, – Соболев занервничал, но старался не показывать этого дочери. – Ты говорила с доктором о возникших проблемах?

– При чем здесь доктор? Доктору, как и всей клинике, выгодно, чтобы такая пациентка как я находилась здесь постоянно! А мне кажется, что они достаточно получили с тебя денег, еще до того, как маму уморили…

– Рита!

– Что, Рита! Разве я не права?

– Хорошо, родная. Я все понял. Мы решим этот вопрос. Если тебя не устраивает клиника, я подыщу тебе другую. Скажи, ты с кем-нибудь общаешься? Шахматов еще там?

– Шахматов скоро уедет, – выдохнула Рита. – Он купил себе остров. Между прочим, это единственный человек, который меня слушает и понимает. Не представляю, что я буду делать без него.

Соболев, закрыв глаза, слушал ее голос, так похожий сейчас на голос матери; эти истерические нотки, это неприятие собеседника, постоянный вызов, стремление к конфликту, к разрушению, буре… Соболеву стало страшно.

– Рита, – попросил он, – я сделаю так, как ты хочешь. Дождись меня, пожалуйста.

– Куда же я денусь? – удивилась Рита.

– Видите ли… гхм, – доктор Росс замялся, повертел в руках авторучку. – Как бы вам поточнее все объяснить. Болезнь вашей дочери, возникшая на нервной почве, в первую очередь. Она в основе своей несет сексуальные отношения. Точнее, отсутствие таковых.

– Простите…

– Если говорить без обиняков: ваша дочь до сих пор девственница в свои двадцать три года.

– Разве это порок? – удивился Соболев.

– Нет, разумеется. Но природа женщины такова, что она – женщина с некоторого возраста должна вступать в эти пресловутые отношения, то есть выходить замуж и рожать детей. Если этого не происходит, организм женщины, не выполняющий возложенную на него самим Господом Богом, или природой (как вам угодно) миссию, организм начинает посылать всевозможные внешние сигналы. Не получи удовлетворения, организм начинает бунтовать. Все известные науке расстройства женской психики имели под собой сексуальную почву, так или иначе. Цивилизация, помимо благ, навязывает нам определенные поведенческие стереотипы, запирает нас в рамки условностей, зачастую препятствуя выходу естественных человеческих эмоций и отправлению естественных потребностей…

– Да перестаньте, доктор! Во всем мире сексуальная революция давно и безвозвратно победила! – вспылил Соболев. – К чему вы клоните?

– Я клоню к тому, выражаясь вашими словами, что ваша дочь когда-то получила негативный сексуальный опыт. То есть, самого акта не последовало, как вы теперь понимаете, но ей была нанесена психологическая травма. То, что мы сейчас наблюдаем, – есть результат этой травмы, помноженный на затянувшуюся девственность и многолетнее пребывание в стрессовой для девушки ситуации. – Доктор тяжело вздохнул. Соболев поежился.

– Что же мне теперь прикажете делать? Быть сводником собственной дочери?

– Ну, зачем же так грубо. Я бы сказал, сватом. У такой красавицы не может не быть поклонников. Даже здесь за ней ухаживает этот русский господин Шахматов. Она к нему вполне благосклонна, надо заметить. Он человек достаточно молодой, со средствами, свободный, насколько мне известно.

– Вы и об этом позаботились?

– Мой долг знать все о моих пациентах, – парировал доктор Росс.

– Значит, вы считаете…

– Я считаю, если госпожа Соболева полюбит порядочного человека, выйдет за него замуж и родит ребенка, ее болезнь останется в прошлом.

– Осталось найти этого порядочного человека, – грустно улыбнулся Соболев.

Вечером ужинали в ресторане вместе с Шахматовым по его приглашению.

Борис Петрович был в ударе. Все время рассказывал о своем острове и всячески зазывал Соболевых побывать у него.

– Райское место. К апрелю дом будет готов и можно переселяться. Из клиники меня выписывают подчистую. Буду иногда наведываться, для формального обследования.

– Чем же вы там займетесь? – недоумевал Соболев.

– Стану наркобароном, – подмигнул Шахматов и рассмеялся.

Соболев смотрел на него и думал: «всем ты хорош, только скользкий очень и ухватит-то тебя не за что. Дочка моя тебе нравится, не скрываешь, да только не она одна… Вон девица, Вика, кажется, телохранительница твоя пресловутая, глазищами так и сверкает, следит, как бы чего не вышло…»

Рита слушала Бориса с упоением. Ей хотелось дальних странствий, романтических знакомств, таинственных приключений, крепких мужских рук, которые могут быть такими нежными… На днях Борис, когда они ехали в машине на заднем сиденье, взял ее руку в свои и склонившись близко-близко, нашептал какой-то смешной случай, или анекдот, Рита не запомнила, а вот губы его, почти касающиеся ее щеки, горячие губы, руки, сжимающие ее пальцы, – это врезалось в память и не отпускало. Теперь она невольно следила за его губами, с удовольствием сама брала его под руку и, иногда, представляла себе, как эти губы и эти руки касаются ее тела, скользят и замирают. Мечты будили сладостную дрожь и желание. Борис сам по себе, по-прежнему, не вызывал в ней никаких эмоций, но ее мечтания о Борисе приобрели неповторимую чувственную красочность и полноту. Ей приятно было появление этой чувственной тайны, другого Бориса, который принадлежал только ей, появлялся по первому зову и бесследно исчезал, стоило только появиться малейшей опасности разоблачения.