Изменить стиль страницы

ИСХОД ИЗ ПОЛЬШИ[240]

Перевод М. Живова

В тот день журавли в поднебесье летели,
Высоко летели в небесной синели.
Полями, лесами повстанцы брели…
Без песен солдатских шагают, угрюмы,
Безмолвно в свои погруженные думы,
И думы мрачны их, и лица в пыли.
— Куда вы бредете? — кричат журавли.—
Идете с оружьем, военной колонной,
А вид не солдатский, а вид похоронных!..
— Сегодня еще мы с оружьем своим,
Но завтра мы немцам его отдадим.
С пустыми руками уйдем мы в скитанье
И мыкаться будем средь чуждых людей,
Как нищие, будем просить подаянье
Во имя распятой отчизны своей.
Вы в наши края, журавли, полетите,
Родные там наши, тревоги полны.
Солдатские слезы на крылья возьмите
Для матери бедной, для милой жены.
Пусть вымолят матери, выплачут жены,
Чтоб наши вернулись в отчизну колонны.
Из Вислы напьетесь вы, кровь наша в ней,
Поля вас накормят, от трупов тучней.
А мы ведь не скоро из Вислы напьемся,
Не скоро, но все мы на Вислу вернемся…
Летите же в Польшу, а мы — в дальний путь,
Чтоб Польше свободу и счастье вернуть.
Прусская граница, 1831 г.

ЮЛИУШ СЛОВАЦКИЙ

Юлиуш Словацкий (1809–1849). — Крупнейший, наряду с Мицкевичем, польский поэт-романтик, убежденный демократ, выдающийся мастер стиха. Родился в Кременце на Украине, учился в Виленском университете, рано начал писать, известность приобрел патриотическими произведениями, изданными в дни восстания 1830–1831 годов. Последующие годы провел в эмиграции (Франция, Швейцария, Италия; в 1836–1837 гг. совершил путешествие на Ближний Восток) и умер в Париже. Несмотря на отрыв от родины, слабое здоровье, неблагожелательное отношение критики (начиная с двухтомника ранних поэм и драм 1832 г.), отсутствие контакта с широким читателем, Словацкий обнаруживает поразительную творческую энергию, публикует ряд поэм (наиболее известны «Ламбро» и «Час раздумья», 1833; «Ангелли», 1838; «В Швейцарии» и «Отец зачумленных», 1839; «Бенёвский», 1841) и драм, составивших впоследствии основу романтического репертуара польского театра («Корлиан», 1834; «Балладина», 1839; «Мазепа», «Лилла Венеда» 1840 и др.). В 40-е годы переживает увлечение мистицизмом, на короткое время вступает в секту Товянского, затем разрабатывает собственную историко-философскую систему (изложена в неоконченной поэме «Король-Дух» и ряде других сочинений), совмещая мистицизм с признанием неизбежности и благотворности социальных потрясений, с апофеозом «Духа — вечного революционера», с верой в грядущее освобождение.

РАЗЛУКА[241]

Перевод А. Ахматовой

Разлучились, но помним и любим друг друга,
Между нами проносится голубь печали,
Он нам вести приносит: я знаю, одна ли
Ты в саду или в горнице, — плачешь, подруга!
Знаю час, когда боль тебя мучит нещадно,
Знаю слово, какое слезу вызывает,
И звездой ты мне светишь на небе отрадно,
Той, что плачет и синею искрой сверкает.
Не увижу тебя, — что мечтать мне впустую,—
Но я знаю твой дом, знаю сада сиянье,
И тебя и глаза твои в мыслях рисую,—
Ты в саду в белоснежном своем одеянье.
Тщетно ты бы мои создавала пейзажи,
Их луной золотя иль зарею нагорной,
Мне под окна, увы, не осмелишься даже
Сбросить небо, назвав его гладью озерной.
Разлучать бы ты озеро с небом не стала
Днем вершинами гор, ночью скал синевою;
Ты не знаешь, что тучи, как кудри на скалах,
Словно в трауре скалы стоят под луною;
Ты не знаешь, где всходит жемчужина эта,
Что избрал я твоею звездою счастливой;
Ты не знаешь, что два огонечка — два света
В двух оконцах горят под горой молчаливой.
Заозерные звезды печально люблю я,
Пусть кровавы они и мерцают туманно;
Я сегодня их снова увижу, тоскуя,—
Хоть и тускло, но светят они постоянно.
Ты ж погасла навек для скитальца, подруга!
И свидания час никогда не настанет.
Умолкаем и вновь призываем друг друга…
Соловьи так друг друга рыданием манят.

ГИМН

Перевод А. Ревича

Мне горько, боже! — Мир передо мною
В закатный час ты радугами красишь,
Огонь звезды над гладью голубою
В глубинах гасишь,
Волну и небо золотишь, и все же
Мне горько, боже!
Довольства я лишен и ласки прежней,
Как злак пустой, стою среди пустыни…
Для посторонних лик мой безмятежней
Небесной сини,
Но пред тобой таить печаль негоже:
Мне горько, боже!
Уходит мать — исходят плачем дети,
Вот так и я слезой готов излиться,
На солнце глядя, в чьем прощальном свете
Волна искрится.
Я знаю, что взойдет оно, — так что же
Мне горько, боже?
Блуждая в море, где ни дна, ни мели,—
В ста милях — берег и другой — в ста милях,
Я видел: стаей аисты летели
На мощных крыльях.
Такие же, как в Польше! Как похожи!
Мне горько, боже!
Не оттого ль, что я встречал могилы
И что почти не знал родного дома,
Что в непогоду брел, теряя силы,
Под рокот грома,
Что где-то рухну раньше или позже,
Мне горько, боже!
Ты белые мои увидишь кости
Не под плитой, а там, где голы степи;
Завидую тому, кто — на погосте,
Чей пепел — в склепе.
Найду ли я покой на смертном ложе?
Мне горько, боже!
Невинному ребенку наказали
Молиться за меня… Но я ведь знаю,
Что мой корабль плывет в глухие дали,
К чужому краю,
И что мольбы бессильны… Отчего же
Мне горько, боже?
На радугу, которую в просторе,
Как ныне, ангелы твои раскинут,
Иные поколенья глянут вскоре,
А после — сгинут.
И потому, что сам я сгину тоже,
Мне горько, боже!
вернуться

240

Исход из Польши. — Осенью 1831 г. остатки разбитых повстанческих войск перешли на территорию Пруссии, где были разоружены. Большая часть солдат была затем выдана царским властям.

вернуться

241

Разлука. — По мнению исследователей, стихотворение посвящено матери поэта Саломее Бекю, к которой Словацкий всю жизнь относился с величайшим уважением и с которой вел многолетнюю переписку.