В великом круге гор, среди гранита,
бесцветно-бледны, ледники отвесны,
молчание в тишь безглаголья влито,
полдневное безгласие лучей.
Без ветра сосны словно бестелесны,
подъяты к солнцу, в воздух тот редчайший,
и лишь журчит, как цитры звук тончайший,
вода, златясь чуть зримо меж камней.
Джованни Пасколи (1855–1912). — Крупнейший итальянский поэт рубежа XIX и XX веков. В молодости увлекался социалистическими идеями, сотрудничал в социалистической печати, подвергался аресту (1878 г.). Дальнейшая жизнь поэта протекает в размеренных занятиях преподавателя средней школы, университетского профессора, в 1906 году унаследовавшего кафедру Дж. Кардуччи вместе со званием первого поэта Италии. Для Пасколи слово только тогда ценно, когда оно вобрало в себя все оттенки личных переживаний поэта, стало вполне его плотью и кровью. Предельной значительностью насыщается у него каждодневность, простые предметы действительности, ежесекундность жизненного волнения; стих обретает неподдельность естественной речи; мир оказывается бесконечным воспоминанием или сном поэта, вещи становятся символами, а их отношения раскрываются в мифе. Эти принципы поэтики Пасколи оказали большое влияние на крупнейших итальянских поэтов XX века, таких как Г. Гоццано, У. Сабо, Э. Монтале.
Три грозди есть на лозах винограда:
в одной — освобожденье от скорбей,
в другой — забвенья краткого отрада,
а в третьей… Но не пей
ты сок ее, сулящий сон глубокий:
знай, стерегут могильный этот сон
бессонное страданье — страж стоокий
и тайный тяжкий стон.
О жизни гость, не медли ни мгновенья!
Покуда льется в чаши рдяный ток,—
насытив голод, но без пресыщенья
покинь пиров чертог.
Пусть розы и гиметского тимьяна
еще струится сладкий аромат
Закрыть
Как отключить рекламу?
и все друзья ликуют неустанно
в сиянии лампад,—
Ступай! Печально за столом постылым
смотреть, как меркнут яркие огни,
печально одному путем унылым
брести в ночной тени.
I
На холмике стоял среди полей,
на дудочке играя, Доре. Слива
цвела; был цвет ее еще белей
среди хлебов зеленого разлива.
И персик цвел, весь — как один цветок,
а там — другой, нарядный и счастливый,
и был деревьев розовый рядок,
как облака на утреннем просторе,
когда гряду их озарит восток
и с Альп они впервые видят море.
Жужжали пчелы. Голоса ветвей
слились, казалось, в низком гулком хоре
приветствуя приход весенних дней.
Еще не зацветали только лозы —
и плакали об участи своей.
В себе вмещали солнце эти слезы.
II
Под сливою цветущей у сарая
поутру Доре ласточек скликал,
на дудочке каштановой играя.
Из ветки сочной мальчик извлекал
звук, будто долетавший издалёка —
Вдруг первый вестник в небе замелькал
и вслед — другой. За желоб водостока
две ласточки спустились — и опять
исчезли прочь. И во мгновенье ока
слетелись птицы — три, четыре, пять,
все — парами. (Ведь ласточки когда-то
распятого пытались утешать,
и с этих пор для нас их стаи святы.)
Они вели о гнездах разговор,
легко кружась над кровлею покатой.
Тут Роза вышла из дому во двор.
III
Касатки здесь! И в марте, что в июне,—
каштан в соку. А слива — вся бела!
Услышав говор юрких щебетуний,
шагнув, застыла Роза, как была —
с корзиною на локте. Полон воздух
мельканьем птичьих пар. Весна пришла
цветут деревья, и касатки в гнездах!
Раскрываются к ночи цветы жасмина.
Я грущу, о близких моих вспоминая.
Из аллеи, оттуда, где калина,
прилетает бабочка ночная.
Затихают крики, недвижен воздух,
только дом никак не угомонится.
Опускаются на птенцов в гнездах
крылья, как на глаза — ресницы.
Все сильней от цветущей заросли жасминной
пахнет спелой клубникой полевою.
Загорается свет в гостиной.
Зарастают могилы травою.
Жужжит пчела, возвратившись поздно,—
свободной ячейки найти не может.
В синеве, недавно беззвездной,
вечер светила множит.
Всю ночь разлетается с ветром
аромат по саду густому.
На второй этаж поднялись со светом…
Погасили огни по всему дому…
Светает. Цветы закрываются, подбирая
чуть вянущие лепестки, — но не время опасть им.
Таинственная чаша до края
наполняется новым счастьем.