- Надеешься? - как бы удивился Герасименко, подавляя злорадную улыбку, и вежливо, мягко положил трубку на рычажки аппарата. Он сел на диване, в угол, и, почесывая висок, стал рассуждать. Время от времени его разбирала злость: если действия Н. подчинялись законам своекорыстия и дальновидного планирования, то Кузьмин в своих поступках был непредсказуем!
Отчет Кузьмина утверждали на комиссии. На этом настоял Н. Хоть так он хотел закрепить факт.
Председателем комиссии был шеф, а среди ее членов Кузьмин заметил Тишина и Н. В зал Кузьмина пригласили только на минутку - по-видимому, кто-то из членов комиссии полюбопытствовал, что это за тип. Шеф вышел к нему навстречу из-
за стола, поблагодарил за работу от имени членов комиссии, сказал, что все недоразумения исчерпаны, спросил, где Кузьмин собирается опубликовать материалы. С понимающей улыбкой в глазах он выслушал вежливо-уклончивый ответ, покивал Кузьмину и отпустил. Кузьмин оценил тонкую усмешку, тронувшую губы Герасименко, и молчание Н.
Он пошел по Солянке к Яузе, постоял полчасика на ветру и уже продрог, когда заметил машину шефа, медленно ползущую вдоль тротуара. Тишин пристально вглядывался в прохожих.
- А мы боялись тебя в коридоре встретить,- сказал он, тиская Кузьмину руку.
Кузьмин заметил седину в его голове.
- Я ж давнишний конспиратор,- сказал Кузьмин.- Я вам репутацию не испорчу.
- Зато себе в таких передрягах вы ее можете подмочить,- сказал шеф, энергично крутя руль.- Ну, что, молодые люди, скинемся на троих?
Он увез их в какие-то переулочки. В шашлычной было сумрачно - на улице пошел дождь,- но тихо и уютно.
Тишин разлил вино, разложил по тарелкам бутерброды.
- Боря,- сказал шеф.- Выпьем за Кузьмина, анархиста и тихоню. От всего сердца пожелаем ему удачи и впредь! - Шеф, пристально глядя на Кузьмина, поклонился ему и поднял бокал.
Кисленькое винцо не пьянило, утоляло жажду.
- Между прочим! - сказал шеф.- Что это Н. на вас взъелся, понимаете? Да! Поздравляю, вас перепечатали в "Сайенс" - из "Вестника Академии".
- Ту, первую статью? - изумился Кузьмин. - Лестно!
- Дозрели американцы,- сказал Тишин.- Теперь, Андрей, держись!
- Дельный совет,- согласился шеф.- Будьте осторожны со своими идеями. Или скажите наконец громко и ясно: про вашу живую воду, про то, что вы натворили у Коломенской. Что вы отделываетесь таблицами? Думаете, я скажу? Нет, дорогой мой, я человек порядочный. Лет через десять - пятнадцать все дозреют до понимания вашего пути, и, если вы не будете мятой шляпой, станете великим и единственным, гражданином мира, понимаете? - Шеф сердился.- Ну, что там в самом деле у Коломенской? Такой отчет написал, ловкач...
Врать шефу было бы свинством. Кузьмин поерзал и выдавил:
- На стимуляторах "включения" исчезли. Исследуем...
- И, конечно, все на пальцах?
- Почти все,- сказал Кузьмин.- Нет аппаратуры, штатов. Оценка результатов больше на эмоциях. Она не хочет проверки здесь.
- Чушь какая-то...- вздохнул Тишин.- Боится?
- Зло всегда персонифицировано, поэтому зримо; можно и нужно ткнуть пальцем в некоторых субчиков, но главное зло всегда - мы сами,- сказал шеф. Он оглядел Тишина и Кузьмина злыми глазами.-Почему он молчит?-Шеф ткнул пальцем в Кузьмина.- Почему? Стесняется, робеет? Почему мы с тобой молчим? Не принято рекламировать работу товарища? Сам он не хочет, понятно?
- Ничего еще не ясно,- сказал Кузьмин.- Мы ж ничего толком пока еще не доказали. Пробирочная сенсация! А вдруг я ошибся? Ну, вдруг?
- Вот видишь, Боря? Один автор жмется, другая вообще молчит. А между тем, ходят слухи. Это вредно. Делу.
- Вы что, думаете, уже все ясно? Перед самым отъездом такая ловушка приоткрылась!..- признался Кузьмин, немного раздраженный словами шефа.
- И охота тебе браться за глобальные темы! - сказал Тишин со вздохом.- Ты глупый, Кузьмин.
- Он же анархист и постник,- сказал добро очень шеф.- Я ж сразу понял, что его объезжать бессмысленно. У вас с Коломенской один выход, Андрюша,- разобраться во всем до конца. Я абсолютно верю в вашу объективность. Лично вашу.
Шеф задумался, подняв брови. Они смотрели на него, мудрого, любимого, и ждали. Он вздохнул чему-то своему и вернулся к ним.
- За вас! - сказал Кузьмин, разливая остатки вина.
- Подвезу? - предложил шеф.- Совершенно бесплатно и в лучшем виде. В обмен на живую воду. Настоящую.- Он совсем невесело посмотрел на Кузьмина. ("И ты?" - испугался Кузьмин.)
Ночью до него дозвонилась Наташа.
- Как твои дела? - спросила она.
- Нормально. Ужасно скучаю без тебя! - кричал Кузьмин.- Меня больше не отпускают. Я беру отпуск и приезжаю, Как ты, Наташ?
- Хорошо,- сказала Наташа тихо.- Тебе велено передать: привези новые стимуляторы. Приезжай скорее, - как будто смутившись, сказала она.
Через неделю он вернулся в городок. Во флигелечке его ждали накрытый на два прибора стол с ведром, из которого торчало горлышко бутылки шампанского, и записка: "Андрюшенька! Сразу же иди за мной на работу. Целую!"
Они прошептались-с тихими смешками, приглушенными счастливыми всхлипами до утра, такое повторится только еще раз. Утром, ахнув, Кузьмин вспомнил-он бросился к чемодану, на дне его нащупал замшевый мешочек и, вернувшись бегом на кровать, высыпал в ямку, продавленную их головами в подушке, горсть перстней, золотые побрякушки.
Наташа, облокотившись на подушку, сначала недоверчиво рассматривала их, потом, взглядом испросив разрешения, стала примерять перстни, один за другим, полюбовалась удивительной формы дымчатым аметистом.
- Вот этот,- сказал Кузьмин, надевая ей на палец темный таинственный александрит,- за темную холодную ночь с белыми звездами, за тебя.
Наташа, все понимая, кивнула, благодарно приклонив к нему голову.
- Вот эти,- он положил в ямки над ключицами по серьге,- за твои глаза. А все остальное,- он осыпал ее, полунагую,- за всю тебя! Люблю тебя,- сказал он.
И она любила его. И невозможно было понять их восторженный лепет.
- Это Крестнины? - спросила Наташа днем, осторожно украшаясь серьгами,- они шли на обед к Коломенской.- А моя свекровь не обидится?
- Нет,- сказал Кузьмин.- Крестна завещала их тебе - ну, моей жене. Это от ее первого мужа - символ любви.
Он работал в лаборатории, много гулял, нашел букинистический магазин с сокровищами и все мучился, мучился, не зная, на что решиться. Наташа молчала.
А Коломенскую вызвали к директору; там она узнала ошеломляющую новость, но справилась с собой и заручилась у него обещанием - она просила ставку для Кузьмина. Вечером у нее поднялось кровяное давление, и она приболела.
В этот же день Федор, заманив Кузьмина в виварий, шепотом признался, что получил приглашение из Москвы, от Н. Федор волновался, хватался руками за клетки, и, много раз потом в памяти возвращаясь к этому разговору, Кузьмин обязательно вспоминал вонь и шуршание пугающихся мышей.
- У них лимит есть, Андрей Васильевич! - шептал Федор.- Да с вами!.. Вы ж знаете, я никакой работы не гнушаюсь!
- Это инициатива Н., его? - начиная кое-что понимать, спросил Кузьмин.
Федор, сильно покраснев, кивнул.
- Она знает? Федор пожал плечами.
- Сволочь ты! -сказал Кузьмин. Федор быстро взглянул на него.
- Вот.- Он показал Кузьмину краешек знакомой фотографии.- Я больше не верю. Раньше я сомневался, а теперь... не верю!
- А мне веришь?
- Верю. А если все-таки вы правы,- то есть, вот, на фото? А вы сомневаетесь, да?
Кузьмин цокнул языком. Потом вытащил из рук Федора снимок и порвал его.
- Послушай,- сказал он.- У Актрисы был муж, фотограф. Он в ее лице видел что-то свое, одному ему ведомое. Может быть, Коломенская тоже видит то, что не видим мы?
- А факты? - Федор подобрал все клочки и ушел.