"Подонки...- шипел Кузьмин, мотаясь по флигелечку.- Ну и кашу я заварил! Расхлебаю? Полезу вглубь. До донышка".

 Два дня он просидел над программой, координируя будущие свои и здешние опыты. Он написал ее умело, убедительно.

- ...Вот как? - сказала Коломенская.- Прекрасно! Но весь эксперимент вы оставляете нам, почему, Андрей Васильевич?

- Я займусь фармакологией.- Кузьмин сидел подле ее кровати подтянутый и уже наполовину нездешний.

- Вы знаете, Федор уходит.

- Я не предаю друзей,-сказал Кузьмин. -Я во всем виноват, я и завершу эту историю.

 Актриса внимательно смотрела на него; когда он замолчал, она кивнула.

 

 Озабоченных и растревоженных каждого чем-то своим Кузьминых шумно проводили - девчонки плакали и даже бежали за вагоном. От лаборатории была только Любочка. В ненасильственной ее улыбке- увидел Кузьмин - была какая-то растерянность. Сомнения опять смутили его.

 В купе он внимательно посмотрел на свою деловитую жену и понял: она распрощалась с городком навсегда.

 В Москве летом сделали ремонт и подкупили мебель (Кузьмин впервые тронул Крестнины деньги); зажили размеренной добропорядочной жизнью. Наташа быстро освоилась на московских улицах, в квартире. Дядя Ваня сказал как-то: "Ну, Андрюша, хозяйка у тебя редкостная. Береги!"

 Осенью Герасименко дал Кузьмину группу, провел его на должность старшего научного сотрудника (и тем, дальновидный, уравнял его с Н, в должности), цепляясь к пустякам, изругал два варианта программы и, казалось, не замечал инородных "розочек", изучение которых сам себе запланировал Кузьмин.

 На некоторое время он опять увяз в хозяйственных заботах, но сказывался опыт, мало-помалу обжился в двух комнатах, обучил лаборантов, и начались еженедельные совещания у Герасименко, лихорадка из-за перебоев в экспериментальных материалах и другие мелочи.

 По субботам он таскался по магазинам, закупая продукты на неделю; в воскресенье ходили в гости- к В. А., родителям или в кино. Поднатужились (помогла премия к Новому году) и купили большой телевизор, Кузьмин пристрастился к хоккею.

 Наташа удачно устроилась на работу, нашла подходящий техникум. По вечерам, усевшись за противоположными концами обеденного стола, они работали до вечернего чая на кухне, Наташа -более усидчиво. Она очень многое успевала сделать на ходу: забежать к его родителям, набраться там у мамы тонких женских новостей и тотчас же перекроить юбку, подсунуть Кузьмину новый галстук, сдать экзамены и все поломанные электроприборы в ремонт,- и Кузьмин все никак не мог к ней привыкнуть: она все время менялась. В этом и была ее тайна, а он, глупый и счастливый, этого не знал.

 (А летом, отдыхая вместе с Алешкой на юге, Кузьмины нашли ему невесту. Именно Наташа, зорко оглядывающая пляж, обратила их внимание на ту девушку. "Вот та брюнетка, Алеша, была бы тебе под стать",- обронила она как бы мимоходом, и под насмешки Кузьмина Алешка пошел знакомиться. И в том, что женщины не подружились, Наташа не видела ничего особенного; мужчины сделали вид, будто это и в самом деле не важно, но встречаться стали реже. Это только потом, тридцатилетние, ставшие уже матерями, женщины посчитали допустимым близкое существование друг друга.)

 Ниспосланная ему благодать в домашних делах имела один изъян. Еще в первую московскую зиму, в годовщину смерти Крестны, они вдвоем поехали на кладбище. Кузьмин долго плутал, пока отыскал ухоженную могилу. Они оставили на снежном холмике цветы, на которые, не поскупившись, потратилась Наташа, в храме положили на поднос всю монету, которая нашлась в карманах, а вернувшись, сели рассматривать Крестнины фотографии.

- Ты по материнской родне пошел,- сказала Наташа, по-хозяйски разглядывая Кузьмина. Она повертела его голову, держа за подбородок, чмокнула в нос._

- Выходит, я красивый? - ухмыляясь, спросил Кузьмин.

- Некоторые мне завидовали,- сообщила ему Наташа. Она понаблюдала за его реакцией и, усмехнувшись, взялась за пачку документов. Там была справка из отделения Госбанка от августа 1942 года о приеме драгоценностей, поздравление ко дню рождения, подписанное Орджоникидзе... Бестрепетной рукой Наташа развязала бантик ленточки, связывающей письма. Кузьмин накрыл ее руку своей. "Не надо", - сказал он просительно и мягко.

 В уголке шкатулки Наташа обнаружила потертый изящный футлярчик, открыла его, и им в глаза брызнули серебристые и голубые искры.

- Какая красота! - восхитилась Наташа.- Я примерю?

- Родишь ребеночка - твое,- сказал Кузьмин, останавливая ее руку и сетуя на свою забывчивость.

- Не ко времени нам сейчас ребенок,-упрямо сказала Наташа.-Поживем для себя! Я хоть техникум закончу.

 

 

 ...Осенью следующего года ему позвонил шеф, и, едва услышав его голос, Кузьмин все понял. Он приехал в большую красивую квартиру шефа, был там весел, хорохорился, но за обедом исстрадался - не мог смотреть на исчахшего, с трудом евшего старика. Говорили о делах; Кузьмин согласился написать главу для новой книги шефа и отводил глаза. В кабинете шеф уселся за письменный стол, показал взглядом на стопочку библиографических карточек, на которых всегда делал заметки для памяти.

- Сдача дел, Андрюша,- сказал он, подмигнув.- Да вы не смущайтесь, это так естественно, но противно...- И голос его задрожал.- Извините! -сказал он, кашлянув.-Вы так ничего и не написали, да? Ну так слушайте. На последнем симпозиуме в Брно со мной только и разговаривали о вас. Я уже знал про это,- шеф прижал руку к животу,- и рискнул: изложил вашу концепцию, сославшись на диссертацию. Думаю, что к вам скоро обратится профессор и академик Кириллов - фантазер вроде вас. Идите к нему - вам мой совет. Они, конечно, ничего еще не умеют и мало что знают, но Кириллов, по-моему, всерьез занялся этой гадостью. И, главное, с современных позиций. И еще...- Шеф, морщась, боком прошел к дивану, лег: наверно, его схватывала боль.- На ваших глазах повалятся некие авторитеты и всплывут неизвестные имена. Пусть это станет вам уроком - не изменяйте себе, не дешевите. Скажите мне как на исповеди: вы не отказались от своей концепции?

- Нет... Кое-что изменилось в масштабе...- поправился Кузьмин.

- Ну, слава богу,- сказал шеф, укладываясь на бок, и Кузьмин помог ему удобно пристроить подушку.- Надеюсь, что это у вас навсегда - диалектичность. Вы понимаете, что ни одна гипотеза не в силах охватить явление целиком?

 - Конечно,- уверенно сказал Кузьмин.

- Когда-то, выступая - первый и последний раз, да? - вы чудесно сказали о живой воде. Это ваш кирпичик в общем здании. Но, умоляю вас, не замыкайтесь на этом. Ваша концепция красива и естественна, но только для первого этапа. А вы остановились, Андрюша!-упрекнул он.- Вы уже сжились с ней. Это плохо. На чем bbi споткнулись?

 Шеф вздохнул. Кузьмин сидел рядом с ним в кресле и страстно желал одного: чтобы в комнате не было так светло.

- И не говорите надо мной, что я был очень добрым и деликатным человеком, ладно? Хе-хе...

 

 

 12

Я - успею, решил он. Я сделаю. Что-то волчье проскальзывало у него в глазах, когда он явился к Герасименко и истребовал две недели на написание статьи. "Какая муха тебя укусила?" - вертелся на кончике языка у Герасименко вопрос, но он, опытный человек, смолчал.

 Дома Кузьмин сел, обложился журналами и журнальчиками со своими статьями, привычно надергал из них таблицы, прищурившись на антресоль, сформулировал первую фразу и бойко застучал на машинке. Но на второй странице он завяз: то, что получалось, кривило статью, загибало рельсы на привычную колею. Он покрутился по комнате, сбегал за сигаретами на улицу, пообедал с обрадовавшимся дядей Ваней. Всласть накурившись, он выдрал из машинки написанное и сел писать заново. Но опять ничего путного не получилось.

 На следующий день он поехал на работу. Мотался там, спугивая младших сотрудников в коридоре и на подоконниках, порычал на своих лаборантов и вернулся восвояси домой.