- А как Вася? - негромко и как бы между прочим спросила Крестна.

- Он подал рапорт о возвращении,- рассказывала мама.- Очень устал. И еще...- Мама строго и внимательно посмотрела на Крестну и Кузьмина.- Он считает, что его место здесь, дома-там забыли весь пережитый ужас, опять лезут на рожон. Ну, а папа,- сказала она Кузьмину, откладывая какую-то вещь,- ты ведь знаешь, Андрюша,- человек долга. Он не идет с совестью на компромиссы.

- Что, может быть война? - тихо спросила Крестна. У нее было очень напряженное лицо, в наступившей тишине заметил Кузьмин.- Ведь прошло всего одиннадцать лет!

- Как папа жалеет, что ты не хочешь стать офицером! - сказала мама со вздохом.- Но вот в этом - весь он.- Она протянула Кузьмину тяжелый сверток - "Биологию" Вилли. На суперобложке отец написал: "Желаю-с полной самоотдачей и без жалости к себе".

- Вот тебе мой отчет,- сказала Крестна маме, доставая из своей сумки толстую тетрадь, в которой все это время она вела бухгалтерию.

- Какой отчет, Крестна! - Мама оттолкнула от себя тетрадку.- Сколько ты для меня сделала!.. Как мне тебя отблагодарить!..

- Ну, обживайтесь,- сказала раскрасневшаяся Крестна, пряча тетрадь обратно в сумку.- Пойдем мы с Андрюшей... Пусть у меня поживет, а ты пока устраивайся, Ниночка.

 Мама растерянно оглянулась на Кузьмина:

- Как же так?

- Ему ж заниматься нужно,- тихо сказала Крестна.

- Я каждый день к тебе приходить буду! - сказал смущенный Кузьмин.

- Так... неловко...- Мама смотрела на него, на Крестну.- Только пока экзамены, да?

 Дома Крестна сразу же стала развешивать их обновы в своем большом шкафу - каждую вещь она еще раз ощупывала, оглаживала - и, покончив с этим, села, довольно улыбнувшись Кузьмину:

- Что, хорошая книга?

- М-м-м! - Кузьмин помотал головой, не отрываясь от текста.

 К маме он приходил после каждого экзамена; иногда гулял с Николашкой во дворе, вводя хныкалку в традиционно спаянный коллектив бывшего своего мира. А мама была озабочена ремонтом, оформлением документов, Николашкой; Кузьмин все сильнее любил ее, совсем незнакомую, ничем не напоминающую прежнюю тихую, молчаливую, но такую родную маму. Теперь почему-то он не мог вернуть ей маленькую записочку, подобранную им с пола, когда он расставлял мебель: "28 сентября. Поезд N 129, путь 6, вагон 9. В 13.40. Сказать про горло у Андр.",- последнее, что мама написала перед отъездом.

 Потом мама и Николашка уехали на юг, а Кузьмин, беззаботно наплясавшись на выпускном вечере, подал документы в медицинский институт, прилично сдал экзамены и был принят.

 Отец приехал, когда Кузьмин уже веселился на зимних каникулах в спортлагере, и встретились они не сразу.

 

 4

 ...Уже в конце первого курса Кузьмин понял, что учеба превратится в тоскливую зубрежку, если он не приложит к чему-нибудь свои голову и руки. Первая же лекция по патофизиологии, вдохновенно прочитанная молодым профессором, привела его в кружок на этой кафедре. Он взял тему для реферативного сообщения, явился к В. А., с восторгом рассказал о своих планах, но В. А. сморщился, как от лимона. Выяснилось, что и Алешка (он учился на истфаке МГУ) записался в кружок. Прехитрый В. А., помучив скепсисом, допустил их к своей запертой в шкафах отдельной библиотеке, собравшей в себе следы увлечений Алешкиных предков - философа-натуралиста, историка - и биолога, самого В. А. Копаясь в неслыханно интересных книгах, Кузьмин позабыл жалкую тему своего реферата, открыв, что тоненьким, пересыхающим ручейком реку отечественной медицины питало и малоизвестное направление - о воздействии биостимуляторов на человека. Они с Алешкой, склонным к изысканиям чудес и кладов, разделили работу: Алешка создавал историческую композицию этого направления, а Кузьмин по крохам собирал фактический материал.

 На заседании кружка он сделал вопиюще-увлеченное сообщение и был побит камнями - за отсутствие критического отношения к чудесам эти" ветхих старичков и земляных бабушек, пророков и колдунов.

 С удовольствием выслушав рассказ Кузьмина о его позоре, В. А. подсказал: "Иди в фармакологию". И в течение всех этих лет подкармливал его свежайшей зарубежной информацией. "А это не блеф?" - возвращая очередной журнал, спрашивал Кузьмин. "Все ваши учебники - просто Ветхий завет, сборник анекдотов и урна для праха!" - кричал В. А.

 Сначала Кузьмина волновали, влюбляли и просто разили наповал сами факты. Он долгое время пребывал в восторге от самого процесса их добычи. Но вот они стали складываться в таблицы, в них непонятно сосуществовать, и Кузьмин, еще продолжая заниматься добычей этой руды науки, начал время от времени задумываться, разглядывая результаты своих трудов. Он показывал таблицы В. А., Тишину, спрашивал их совета. Оба они, казалось, сговорившись, отвечали ему: "Здесь что-то есть..." Он сам чувствовал это и долго ждал какого-то откровения, озарения, искал ответ в чужих работах...

 Мудрость пришла к нему тихим шагом. И вот однажды, прочитав последнюю страницу очередной статьи, он ощутил себя изменившимся - он ясно и определенно знал, что известные ему объяснения фактов его не устраивают. Незаметно для себя он стал фантазировать, и медленно, очень медленно, но всегда рывками, ступеньками вверх, что-то стало прорисовываться, и в таком законченном виде, что он не сомневался в истинности.

 ...И теперь, заканчивая сообщение, он легко разделился на две части - одна его половина еще делала последние выкладки, управляла его рукой, подававшей знаки ассистирующему за диапроектором Тишину, языком и телом, а другая - со знакомой легкостью уже жестоко препарировала его собственный доклад, и, наконец, словно возвращаясь из полета и складывая крылья, он оглянулся на высоту, в которой только что был, испугался ее и не сказал - сробел, засмущался - заранее приготовленное: "Эти данные подтверждают известное мнение, гипотезу о том, что в основе всякой болезни лежит временная несостоятельность организма или органа и, следовательно, средство лечения любой болезни находится в самом организме. Его надо только возбудить".

 Смолчав на этот раз, спрятав эту фразу, он смутил себя навсегда, ибо сказано было: "Смутное чувство бездонно".

 Закончив, он развязно махнул рукой - давая знак Тишину,- и сел у экрана, мгновенно вспотев и почувствовав слабость, дурноту и почему-то стыд.

 Академик, потыкивая карандашом в листочек с повесткой заседания кружка, сидел задумавшись. Брови у него были огорчительно-удивленно подняты. Кузьмин увидел серебристое сияние седой его шевелюры на макушке и усмехнулся про себя мысли о возможном символическом значении этого сияния.

 Лужин, приоткрыв рот, озадаченно и растерянно смотрел на Кузьмина и, когда они встретились взглядами, сморгнул и, встряхнувшись, деловито завертел головой.

 Тишин, издали поглядев на Кузьмина, чуть-чуть усмехнулся. Ассистенты и кружковцы перешептывались, посматривая на Кузьмина.

- Кто хочет высказаться? - прокашлявшись, громко спросил академик.

 После минуты тишины он сказал:

- У меня есть несколько вопросов, э-э, Андрей Васильевич.

 Отвечая ему, Кузьмин рассказал, что он пользовался аптечными препаратами, что опыты с культурами тканей он ставил с сотрудниками институтов морфологии и рака, что микрофото делались там же, что он читает на двух языках и что он сердечно благодарит Тишина за помощь и консультации.

 Отмахнувшись от убогих вопросиков Кузьмину с мест, академик сказал:

- Мы имеем дело с законченным исследованием. По уровню исполнения - на диссертационной глубине,- заключил он, поглядев на реакцию Кузьмина поверх очков. Потом он их поправил.- Ряд приведенных фактов принципиально нов, и их достоверность не вызывает сомнелия. Разработана оригинальная методика...- Академик и в самом деле бормотал стандартные фразы, как на какой-нибудь защите.- Однако,- академик встал, набирая в голосе и канонизме, застегнул все пуговицы на пиджаке,- однако бросить этакую работу, не оформив ее соответствующим образом, было бы позором и бездарностью.- Он повернулся всем корпусом и уставился на Кузьмина.- Что это вы сидели в уголочке три года? Где публикации? - Академик свирепо поглядел на Лужина и Тишина.- Боря,- сердито сказал он Тишину,- вы-то куда смотрели?!