Я в бессилии, внезапно и искренне, попросила Господа о чуде. Упала на колени, прижалась горячим лбом к розовому кафелю. Пусть оно произойдет немедленно, прямо сейчас. И пусть укрепиться вера моя! Аминь?

– А хочешь, я тебя помою? С шампанским? Помнишь, как мы мылись? – услышала я за своей спиной.

– Хочу… – незамедлительно прошептала я.

Наступившее утро было не только трудным, но и переломным. Я вышла в мир мятой, не выспавшейся, разбитой в прах, но готовой к борьбе. Дима выпустил меня без особого сожаления, снабдив деньгами на такси. Но я сэкономила и поехала домой на автобусе, с двумя пересадками.

Нетрудно представить, что ожидало меня вечером на «точке» Смешочки, разборки, унижения. Меня опустили. Так это называлось в их мире. И теперь я для них никто. Но, меня там больше не будет! Не будет и все!

Я промучилась целый день от страхов и жуткого похмелья. Страхи усиливались от каждого шага по коридору, от каждого звука на улице или в моей голове. Близился вечер… Но я не собиралась никуда идти. И моя уверенность росла во мне с каждым часом, вопреки всем законам логики. К девяти часам я настолько осмелела, что сходила в общий туалет, в конце коридора, даже не оглянувшись на противоположную входную дверь.

Щелчок, такой тихий, внезапный. Все. Я устала бояться! И мир, видимо, сразу изменил свое отношение ко мне.

Под окном вальсировали машины. Я упрямо не подходила к окну и не хотела знать – кому они принадлежат. Моя дочь, знающая про все, внимательно наблюдала мои метания по комнатушке, молчала и очень сильно верила в мою удачу.

– Боженька, я хочу, чтобы у мамы все было хорошо! – беззвучно шептали ее губы.

И Чудо вновь произошло!… Генка не приехал за мной в этот вечер. Прождав его до полуночи, я спокойно легла спать, ибо ждать дальше не было никакого смысла. Но Генка не приехал за мной и на следующий день, и еще не следующий… Он больше никогда не приезжал… И я называла это Чудом. Я не знаю, что произошло там, на «точке», но про меня словно забыли. И забыли качественно – навсегда! Я боялась поверить в это. Я буквально не дышала, чтобы не всколыхнуть ту благость, которая, наконец, снизошла на нас…

Глава 37

Дни, которые наступили затем, удивляли своею новизной и унылой искренностью. Они были настолько одинаково-пустыми, прозрачными, бесперспективными, что в ушах стоял чистый звон бьющегося стекла.

Из оставшихся средств были только те пятьдесят долларов, которые… моя же дочь спрятала от меня…

– Мань, отдай деньги!

– Я приду из школы, поеду, обменяю их и потрачу на продукты! Ты же их пропьешь, мам…

– Маша, не выводи меня! Если я не выпью, то просто умру! Ты не можешь себе представить, что такое похмелье!

Я пила уже более пяти лет, и я не могла остановить это по мановению волшебной палочки. Мне действительно было плохо! Совсем как тогда, у Коляна. Я уже боялась оставаться одна, потому что с утра была совершенно беспомощна. Мне требовалась посторонняя помощь для того, чтобы дойти до туалета или просто одеться.

Теперь-то я знаю, что это происходило от критически пониженного давления и постоянного недоедания. Я ничего не ела уже более пяти дней, только пила. Мое воспаленное сознание напрочь отказывалось вникать во что-либо. Мой мозг, как папье-маше, был прочно проклеен страхом. Появились признаки социофобии, я начала шарахаться от людей. Меня мучили жуткие головокружения. Но как только я выпивала всего один глоток…

– Маша, я умру, если не выпью. Правда. Маш! – клянчила я…

– Мам, нет. Так ты никогда не остановишься…

И как только я представила себе эту перспективу – просидеть еще один день у окна, вздрагивая при каждом постороннем шаге по коридору, в ожидании неизвестно чего… я взорвалась!

– Хорошо, умная ты моя! Я выбью из тебя эти деньги!

Откуда только силы взялись? Но я подошла к ней и ударила ее по лицу. Потом схватила за длинные волосы, которые так любила, и сильно потянула на себя.

– Отдай деньги, слышишь? И иди куда хочешь! Не смей мне здесь указывать!!!

Она тут же послушно отогнула красный ковер и достала оттуда проклятую бумажку. Ее взгляд абсолютно взрослого человека, был наполнен ненавистью. Потом она взяла свой портфельчик, молча поправила прическу, которую делала с таким трудом и вышла за дверь. Мне стало плохо. Это был самый жуткий момент в моей жизни! Я вдруг подумала, что больше никогда ее не увижу. И нечеловеческая, дикая боль родилась в самом сердце, пронзила его насквозь, навсегда.

– Что же ты делаешь, дура… У тебя ведь больше никого нет… Ты с ума сошла… – шептала я, глядя в зеркало, на свое поганое, нечеловеческое, омерзительное отражение, – Сволочь! Ты с сошла с ума!

Я отыскала свою дочь только поздно вечером, когда приехала на такси к родной маме. Маша сидела на старом диванчике вся заплаканная и такая родная. Я встала перед ней на колени, притянула к себе, обняла и тоже расплакалась.

– Ну, прости меня, милая… Вот увидишь, все будет хорошо! Ведь хуже уже не бывает. Пойдем домой? Такси ждет!

– Ах ты, сука, ребенка избила! Я тебя материнства лишу! – орал мне вслед любитель справедливости, преисполненный решимости и энергии Ян.

– Заткнись! – был дан ей ответ.

Все то время, пока плавно кружась, заканчивались единственные пятьдесят долларов, я снова думала.

Неприглядность происходящего с нами повергала меня в нечеловеческий ужас… И тем не менее, медленно обводя взглядом комнатушку, в которой я оказалась случайно, скользя взглядом по обшарпанным синим стенам, по угрожающе нависшей с потолка штукатурке, вглядываясь в трещины и сколы разбитого оконного стекла, ощущая всем своим телом сырой холодный воздух, идущий через окно сквозняком прочь в дверь, я начинала явно осознавать, что дно достигнуто. И в этом виделся один единственный, ощутимый плюс – падать дальше было просто некуда… А значит, вот с этого самого места, отсюда, должен начаться подъем… Непременно, немедленно, наверняка! О, как сильно я поверила в это!

Еще были реально-ощутимы ночные страхи, еще чудился под окном Генкин голос и снилась проклятая «точка», куда меня привозят силой, наперекор моему желанию.

Но с утра я начинала думать и помнить только о том, что вот сейчас, немедленно что-то произойдет. Это немедленное – постучится в дверь! Главное – успеть открыть ее вовремя, оказаться дома. Воздух потяжелел, наполнился неповторимым запахом надежды…

Глава 38

В дверь постучали.

– Сережа? – не поверила я своим глазам…

На пороге стоял соседский паренек, торгующий газетами. Мы как-то выпивали с ним вместе и, кажется, даже были близки. Косенький, худощавый мужчина без возраста спросил:

– Тебя с хорошим парнем познакомить? У меня тут есть один на примете. Тебе понравится.

– Кто такой? Я его знаю?

– Может, и знаешь… Он в соседнем доме живет. У него там еще машина во дворе стоит. Золотистая иномарка, – многозначительно добавил он.

И тут я вспомнила, как не раз бегала в тот самый двор за самогоном, курила у подъезда и смотрела прямо на этот самый золотистый «Фольксваген». Делая скорые, торопливые затяжки я стояла и думала: «Как было бы хорошо, если бы меня возили вот на такой машине, заботились обо мне, любили. И не один раз, а всегда!»

– Знакомь, Сережа. Там разберемся… Может и знаю.

– Давай, мы вечером придем? Ты дома?

– Я теперь всегда дома. Приходите.

Меня сразу неодолимо потянуло к зеркалу. Там я увидела воспаленное, распухшее от слез и спиртного чужое молодое лицо. Стало понятным, что никакая косметика сегодня мне не поможет. Лицо пьющего человека…

«Ладно, к вечеру разойдусь», – решила я.

Именно в этот день я уже не пила, потому как финансовая часть вопроса решилась не в мою пользу. А выпить хотелось безумно! И помню, я тогда еще подумала, что если тот человек мне не понравится, то хотя бы выпью с ним за знакомство. Эта мысль меня серьезно обрадовала, и я начала приводить лицо в относительный порядок.