В «Блуждающем огоньке» Лаарманс уже не тот, каким мы знали его раньше. Его рассказ о себе так не похож на рассказы прежнего Лаарманса, что вначале он кажется его однофамильцем. Однако это не перевоплощение, а новый вариант все того же героя.

Небольшая повесть «Блуждающий огонек» (1947) — последнее, что написал Элсхот. Он прожил еще немало лет, но к литературным занятиям не возвращался. Однако его творчество, обретя как бы самостоятельную судьбу, превратилось в неотъемлемую часть послевоенного культурного развития Бельгии. «Блуждающий огонек» стал завершающим этапом жизненной истории Лаарманса. Повесть начинается и кончается знакомым нам мотивом — мотивом буржуазной семейной жизни. Но он звучит по-другому: в него вплетается мотив тягостных уз, мотив одиночества в кругу семьи. Из этого и рождается сюжет повести: исходный момент — невольное чувство, внезапно овладевшее немолодым человеком, который в холодный ноябрьский вечер ненадолго вышел на улицу и почему-то не спешит возвращаться домой.

Развитие сюжета воспроизводит схему пути, долгих и тщетных поисков. Встретив на улице трех матросов-афганцев с корабля, зашедшего в антверпенский порт, Лаарманс берется им помочь в розысках некой Марии ван Дам, девушки, пригласившей матросов в гости. Адрес, нацарапанный на коробке от сигарет, неточен; в напрасных поисках проходит весь вечер. Наступает пора расставания — матросы должны вернуться на корабль. Лаарманс, оставшись один, бредет по грязной окраинной улице Антверпена, мимо жалкой лачуги, где, должно быть, и обитает Мария ван Дам…

Двое матросов — лишь молчаливые участники поисков. Но третий — Али — затевает с Лаармансом разговор, который вдруг оказывается важным для них обоих.

Желание размышлять — вот то новое, чем обладает Лаарманс в «Блуждающем огоньке» и что отличает его от прежних его вариантов в романах Элсхота. Беседа Лаарманса с матросом Али — это долгое размышление вслух. Случайные знакомые, люди из разных стран, разных религий, различного общественного положения, они находят общий язык и во всем понимают друг друга. Действие повести уже не ограничено одними лишь внешними событиями и авантюрами, в которых участвует или которые описывает Лаарманс. Оно получает и внутреннее развитие. Лаармансу, «главе семьи», буржуа с мелкими эгоистическими интересами, стремившемуся к терпеливо и тщательно созидаемому благополучию, открывается скудость и бесплодность его существования. Он осознает себя пленником всей своей жизни — пустой и неправедной.

Али с его бескорыстием, благородством и чувством справедливости пробуждает в Лаармансе тоску по человечности, независимости и свободе. Так, разговаривая, они все же продолжают искать Марию ван Дам. Али изображает ее прекрасной, светлой и чистой. Каждый раз, когда появляется надежда ее найти, путники устремляются по ее следу. Разговор в это время идет о главном — о богатых, которых, по мнению матроса Али, непременно ждет виселица, о тружениках и бедноте. Али говорит о Ленине в далекой России, который представляется Али пророком, но в отличие от него проповедует, что люди должны быть счастливы на земле, а не в раю…

Повседневный быт — обычная для Элсхота реальная сфера изображения — стал в этой повести поэтической реальностью поисков человечности и красоты. Это поиски под темным ночным небом, на котором для Лаарманса еще не зажглась путеводная звезда. Однако и сам по себе путь для него важен. Встреча с Али заставляет Лаарманса задуматься о самом себе.

Так заканчивается последняя глава из истории этого героя. Конечно же, он вернется домой, в свою контору, к своим привычным занятиям. И все-таки замкнутый круг его прежней жизни прорван глубоко осознанной неудовлетворенностью, одиночеством, сомнением и тоской.

Книги Элсхота, отмечает бельгийская критика, — это «автобиографии чувства», это ищущая себе возможные «алиби» тайная исповедь автора.

Разумеется, Элсхот не был Лаармансом и не себя он изобразил в его лице. Ведь мы помним, что в мире, отраженном в сочинениях этого писателя, его герой существует во многих лицах. Гротескную социальную комедию, разыгранную на подмостках романов Элсхота, которая не потеряла своей злободневности и сегодня, комедию, обличающую деловую и политическую жизнь буржуа со всей ее необъятной пошлостью и цинизмом, мы видим одновременно глазами ее персонажа и зрителя — нелицеприятного ее судьи.

«Вилла роз», в которой супруги Брюло сдавали комнаты с полным пансионом, находилась на невзрачной улочке д’Армайе, расположенной, впрочем, в довольно богатом квартале Терн. Невзрачным, как и улочка, был и сам дом, всего и дна этажа, хотя весь квартал был застроен преимущественно пяти- и шестиэтажными домами, которые, словно башни, высились по обеим сторонам «Виллы». Поэтому пансион действительно чем-то напоминал старую деревенскую усадьбу, теснимую разрастающимся городом, однако никто и никогда не мог понять, почему к названию «Вилла» добавилось еще слово «роз». Правда, при доме был сад, что стало теперь редкостью в Париже, но с тех пор, как господин и госпожа Брюло въехали в дом — а они жили в нем уже более шестнадцати лет, — к саду не прикасалась заботливая рука, и все розы, да и другие цветы давно отошли в прошлое. В сад к тому же попадало слишком мало солнца, так как соседние дома отбрасывали огромные тени на всю его территорию. И только трава, верная спутница запустения, сумела выстоять в таких условиях, трава, которая разрастается тем пышнее, чем меньше о ней заботятся.

Госпожа Брюло держала кур; их штук тридцать бродило по «парку» «Виллы». И словно не было вокруг них Парижа, и словно никогда не заходило солнце в их царстве, куры несли настоящие яйца, которые мадам продавала в городе по двадцать сантимов за штуку. Для постояльцев она покупала итальянские, которые были вдвое дешевле, прятала их по утрам в разных уголках сада, а днем собирала и торжественно приносила на кухню. И если на мясные блюда или кофе иногда поступали жалобы, то о яйцах мнение всех дам и господ было единым: лучше яиц не найти во всем городе.

На фасаде около входной двери красовалась черная вывеска, на которой золотыми буквами было написано:

«Пансион высшего класса» — это было, пожалуй, некоторым преувеличением.

Что касается «современных удобств», то они заключались главным образом в том, что постояльцу сразу же вручался ключ от дома и он мог приходить и уходить в любое время суток, никого не беспокоя звонком. Электрическое освещение и ванная, напротив, в это понятие не входили. И если кто-то из новичков, по прошествии недели начинавший страдать от невозможности как следует помыться или просто дотошный по натуре, вдруг спрашивал об этом, то госпожа Брюло разъясняла, что отказалась от обоих новшеств из соображений безопасности. По ее мнению, пожар в Благотворительном базаре, во время которого погибло несколько сот человек, был вызван коротким замыканием в электрической сети, а в ванной дома напротив однажды утонул привратник, которому не было еще и сорока, и никто из соседей не услышал ни звука.