— Все это заслуга нашего общего друга, — честно сознался он.

Он взглянул на Боормана, покачивая головой, и дружески шлепнул его по широкой спине.

— Продувной малый!

«Продувной малый» должен был рассмеяться, хотел он этого или нет.

Де Кастеллан попросил день отсрочки, конечно для того, чтобы теперь уже лично собрать обо мне сведения, но на следующий день все условия нашего соглашения черным по белому были изложены на бумаге. Это настоящий делец с большой силой духа, ибо он подмахнул свое гарантийное письмо не дрогнув, твердой рукой.

Когда договор был подписан, мы с де Кастелланом поздравили друг друга, а наш идейный вдохновитель смотрел на нас взором, исполненным глубокого удовлетворения.

— Итак, господин де Кастеллан, нарыв вскрыт, — сказал в заключение Боорман. — Ну, а как там, в Канне? — спросил он без особого интереса. Не ожидая ответа, он заявил, что его миссия окончена, дал нам свой адрес и номер жиро-счета, попросил де Кастеллана передать привет старому Оскару в баре «Америкен» и в тот же день уехал в Брюссель так спокойно, будто его доля уже у него в кармане.

— Еще немного, и он благословил бы нас, — сказал де Кастеллан.

На «Гваделупе», превратившейся в мою «Жозефину», работы шли полным ходом.

Для простых смертных приближение войны еще не было заметно — папа Римский спрятал свой карающий меч в ножны и продолжал спокойно раздавать благословения, последние князья разгуливали в своих коронах, и никто не мешал парламентам разных стран и Лиге Наций воссылать к небесам свое пустословие. Однако спрос на танкеры увеличился, принял характер крика о помощи, который вызывал панику, по крайней мере у нас на рынке. Во всех портах мира за танкерами охотились, как за оленями в лесу, как старатели охотятся за золотом. Но я все еще не мог поверить, что из кукольной комедии, затеянной Боорманом, выйдет что-нибудь путное. Хотя подписанный договор был у меня в кармане, тепленький, как трепещущее сердце, хотя сам Боорман в свое время покинул нас с таким видом, как уходят каменщики со своим инструментом, уложив последний камень, я был не способен испытывать блаженство, которое дается только уверенностью. Что и говорить, сработано все это было великолепно, не хуже творений самого создателя, но у меня перед глазами все стояло чудовищное объявление в «Газете торгового флота», которое выглядело среди ее строгих столбцов тал же дико, как, скажем, свинья в английской палате лордов. Так продолжалось до тех пор, пока я не получил от де Кастеллана известие, что время пришло и его любимица на следующей неделе должна покинуть Францию.

Конечно, в тот солнечный день, когда «Жозефина» вышла в открытое море, я был в Марселе. Она воистину была прекрасна в светло-сером свадебном наряде, с красно-белой полосой на черной трубе: для эмблемы только что появившегося на свет «Пароходства Джека Пеетерса» я выбрал цвета Антверпена.

Счастливый папаша в галстуке с жемчужиной и с бриллиантом на пальце передал мне телеграмму из Брюсселя: «Счастливого плавания застрахуйте всех возможных случаев».

— Вот кто никогда не теряет голову, — констатировал де Кастеллан с восхищением.

Он сам марселец, так что ему без труда удалось собрать на этот рейс команду, состоящую из десятка темнокожих парней — для однодневного перехода больше не надо. Пятеро в одних трусах сидели, болтая ногами, на перилах палубы. Под аккомпанемент ударов пятками о фальшборт они пели в два голоса на мотив популярной песенки:

Квинтет замолк, когда шестой, который в отличие от них был одет и носил на голове кивер времен санкюлотов, двинулся по сходням навстречу нам и приветствовал нас так торжественно, будто принимал русского царя.

Де Кастеллан представил нас друг другу: «Познакомьтесь — это владелец судна, а это капитан». Я сказал, что мне очень приятно.

— Они удивляются, что мы плывем без груза, — заявил флибустьер, ткнув пальцем себе за спину. Он усмехнулся и подмигнул, будто догадывался, что «Жозефина» просто-напросто удирает. Но тысяча франков, которую он мог по своему усмотрению разделить среди команды, сразу рассеяла его подозрения. Он пригласил нас на борт. Согласно ритуалу, он обошел с нами корабль, потом торжественно провел в свою каюту, где сидел, обливаясь потом, темнокожий господин в расстегнутом сюртуке.

— Добрый день, господин де Кастеллан.

— Добрый день, господин Массильи.

Они стали с воодушевлением трясти друг другу руки, как принято в благодатном Марселе.

Это оказался помощник начальника порта. Он привез свидетельство, что за «Жозефиной» не числится долгов и она свободно может отплывать. Капитан предложил нам всем по пол-пинте зелья, которое Массильи, судя по всему уже здорово хлебнувший, называл кальвадосом. На меня оно подействовало, как серная кислота, — я чуть не задохнулся.

— Отличная посудина, — заявил Массильи, — чертовски славная посудина! Да-да! Корабли приходят и уходят, но этот больше не вернется. Желаю удачи, господин де Кастеллан. — И чтобы не совсем уж игнорировать владельца — истый марселец не может быть невежлив, — он обратился ко мне: — Потеря для Франции, но прекрасное приобретение для бельгийского флота. Массильи поздравляет вас, сударь!

Он повторял, что находит корабль отличным до тех пор, пока де Кастеллан не сунул ему в руку нечто, сразу же исчезнувшее у него в кармане. Пропустив еще стаканчик и бросив нам бесцеремонное «ну пока, господа», Массильи скрылся.

Де Кастеллан прослезился, когда я вынул из саквояжа новенький трехцветный бельгийский флаг, только что купленный в Париже, — сейчас этот флаг взовьется над его четырьмя миллионами, посылая последнее «прости» французскому налоговому управлению.

— Да здравствует Бельгия! — сказал наш капитан, встав по стойке «смирно» и отдавая честь флагу.

Не хватало только фанфар. Но я исправил это упущение тем, что, когда «Жозефина» отвалила от причала, напевал про себя «Брабантский марш». Итак, свершилось!

Теперь, когда все уже позади, я могу признаться, что последние минуты были мучительны. Де Кастеллан, погруженный в свои эмоции, в тот момент был далек от действительности, а я до последней секунды ожидал нападения со стороны казны, боялся, что она настигнет нас если не в виде крылатого дракона, то хотя бы в образе господина в черном, с официальной бумажкой в руках, который на неопределенный срок наложит арест на нашу нарядную «Жозефину» и таким образом впишет заключительный аккорд в нашу «марсельскую рапсодию».

Пираты не украли корабль, а добросовестно доставили к новому месту стоянки, и сейчас он находится в безопасности у берегов Барселоны. Как я уже сказал, с той минуты, как неизвестный артиллерист на Лотарингском фронте сделал первый выстрел, ее цена повысилась на три миллиона. И если эти храбрые французы продержатся долго, цена еще увеличится. Боорман дал мне мудрый совет, подсказав мысль переправить танкер в Испанию: ведь если бы он стоял еще в Марселе, то воюющая Франция уже захватила бы его. Конечно, они бы хорошо заплатили, но все же не настоящую цену; а вот теперь, когда как следует припрет, с них можно содрать три шкуры, тут уж им придется раскошелиться, потому что, пока идет эта драка, бензин нужен им позарез. Я думаю в конце концов отдать предпочтение английским фунтам. Мой друг де Кастеллан — мы с ним теперь друзья — недавно избран почетным председателем Французского национального общества судостроителей, и я уверен, что впредь могу рассчитывать на его поддержку. Один человек, который всегда в курсе таких дел, сказал мне на прошлой неделе, что ему собираются предложить портфель морского министра.

Итак, Франс, выпьем за войну, ибо война — это благословение божие. Капитализм тоже имеет свои хорошие стороны, не правда ли?