Поутру Алиенора безропотно и не принимая в этом никакого личного участия, дала обрядить себя в великолепное красное атласное платье, отделанное серебром и жемчугом. Она стояла перед зеркалом, как кукла, слегка расставив руки, и почти без эмоций думая о том, что в иных условиях такой наряд вызвал бы у неё бурю восторгов или, по меньшей мере, интереса. Платье было такое, что без посторонней помощи надеть либо снять его было бы невозможно: чрезмерно тесное, с шнуровкой по бокам, и даже рукава одевались и пришнуровывались потом отдельно из-за их узости. Очень глубокий вырез спереди почти до неприличия обнажал грудь, но Алиенора и это оставила без комментариев, желая только одного — чтобы всё поскорее закончилось. Шлейф у платья волочился сзади на добрых десять локтей, а расширяющиеся к низу воронкообразные рукава с прорезями для кистей рук — не меньше, чем на пять. Бёдра облегал широкий богато украшенный серебром пояс; на голову ей водрузили лёгкий венец, осыпанный крупным жемчугом, а на ноги одели серебряного шитья изящные полусапожки, скрывавшие щиколотки.

Пока четыре служанки одевали и причёсывали Алиенору, Гвинет Беркли молча стояла поодаль, зато другие её новообретённые подружки скакали вокруг да около, беспрерывно щебеча и выражая неизбывную радость по поводу её наряда. Девушек представили друг другу незадолго до этого: одну их них, высокую сухощавую блондинку лет двадцати, звали Ио, и она приходилась дочерью графу Буршье, который, как поняла Алиенора, и сам приехал на церемонию, а другую, алиенориного возраста с каштановыми волосами и торчащими в стороны ушами — длинным и неудобоваримым именем Персефона. Последняя была племянницей Уриэна, графа Деверу.

Внизу их уже ждал открытый экипаж, запряжённый четвёркой серой масти лошадей, которому, в сопровождении музыкантов с флейтами, скрипками, трубами и барабанами, и надлежало провезти невесту и её «подружек» по внешнему кольцу Хартворда. Из тех же ворот, только чуть раньше, уже выехал жених в сопровождении своих друзей — все верхом на конях, так что когда экипаж, сделав круг, вернётся обратно в замок, Дрого уже должен будет ждать её в часовне.

Около трёх десятков гостей, разряженных в пух и прах в малиновые, пурпурные, синие, фиолетовые и зелёные одежды, сверкая коронами и драгоценностями, уже ожидали во дворе, издали раскланиваясь с невестой; никого из них Алиенора не знала.

Недолгий путь по городу слился в её голове в сплошную фантасмагорию, причудливое бредовое видение: шум, гам, грохот барабанов и визг скрипок, приветственные крики и горы цветов, которыми хартвордцы забрасывали карету, периодически попадая ей в лицо, чуть не заставили её заплакать. Отец, Эдмунд, Бланка, Томас, о боги, где вы все?! Где тот волшебный принц, о котором она так и не успела даже хорошенько помечтать? Её грудь сотрясалась от рыданий, сухие глаза смотрели прямо перед собой, а губы растягивались в искусственной улыбке.

Какой-то молодой человек с тёмными прямыми волосами, элегантно одетый, предложил Алиеноре руку, чтобы она смогла сойти с экипажа и, с интересом и даже, как ей показалось, с сочувствием на неё поглядывая, медленно повёл в часовню между рядами гостей. Ах да, как в тумане вспомнила она: это член королевской фамилии. Отца нет, а значит, только её непосредственный сеньор, то есть Роберт III, или его полномочный представитель имеют право вести её к алтарю. Лорд Кэдваллэдер. Кем он приходится королю, она не поняла, но это и не важно. Королю, который лишил её отца, а потом рукой этого человека отдаёт её во власть Дрого Беркли. Тебя я убью тоже, тебя тоже…

Туман усиливался, застилая всё вокруг. Какой-то незнакомый ей священник с расплывчатым лицом.

— Берешь ли ты, Дрого, граф Марч, в свои законные жены Алиенору, графиню Хартворд, с этого момента, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, чтобы любить и лелеять, пока смерть не разлучит вас?

— Берешь ли ты, Алиенора, графиня Хартворд, в свои законные мужья Дрого, графа Марч, с этого момента, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, чтобы любить и лелеять, пока смерть не разлучит вас?

Беру, беру, беру, беру, беру, беру…

— Я, Дрого, граф Марч, беру тебя, Алиенору, графиню Хартворд, в свои жены, с этого момента в радости, в горе, в богатстве, в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас, дабы быть с тобой правдивым и искренним и защищать тебя. Клянусь, что ни в какие времена, счастливые или горестные, я никогда не изменю своей клятве и всегда буду любить тебя так же крепко, как сейчас. Клянусь, любовь моя, что не покину тебя до самой смерти…

— Я, Алиенора, графиня Хартворд, беру тебя, Дрого, графа Марч, в свои мужья, с этого момента в радости, в горе, в богатстве, в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас, дабы быть с тобой правдивым и искренним и защищать тебя. Клянусь, что ни в какие времена, счастливые или горестные, я никогда не изменю своей клятве и всегда буду любить тебя так же крепко, как сейчас. Клянусь, любовь моя, что не покину тебя до самой смерти…

До самой смерти, до самой смерти…

А потом она даже что-то ела, пила из высокого серебряного кубка. Факелы, длинные столы, блюда с дичью, чей-то смех, жонглёры и шпагоглотатели, песни, в которых она не понимала ни слова, поздравительные речи и бесконечное круженье головы.

От него сильно пахло вином. Алиенора стояла посреди своей спальни, безвольно опустив вниз руки, когда он вошёл и, тщательно прикрыв за собой дверь, уставился на неё горящим взором. Потом медленно, очень медленно вытащил кинжал из ножен, не отрывая от неё взгляда. У девушки расширились глаза, но он всего лишь резко и быстро, даже не оцарапав её, — только холодная сталь, касаясь кожи, заставляла вздрагивать, — разрезал на ней платье, комом свалившееся к ногам.

Алиенора упала на кровать, широко раздвинув ноги; слёзы застилали ей глаза. Она чуть не закричала, когда Дрого грубо навалился на неё. Отвернув лицо в сторону и сжав зубы, сквозь туман она смотрела в распахнутое окно на тёмно-фиолетовое небо, на котором сияли звёзды созвездия Синеррильон.

Оно было самым ярким и самым красивым; белые мерцающие огни, расположившиеся в причудливом порядке, и в совокупности с мириадами мельчайших блёсток звездной пыли удивительным образом складывались в некое подобие гигантской лошади. Десятки других созвездий покрывали небо: созвездие Крысы из доброй дюжины голубоватых звёзд, огромный Человек с Топором, нога которого пряталась на востоке за горизонтом; созвездие Тринадцати Дев, непонятным образом состоявшее всего из пяти маленьких зелёных точек, созвездие Голова Леоноры, в котором человеку с большим воображением удалось бы, наверное, узнать женскую голову с копной волос, и множество других, и над всем этим в северной части неба сияла жемчужным светом звезда Анорунт, окружённая тремя своими более мелкими собратьями. Эдмунд рассказывал ей это и показывал каждое из них, когда они подъезжали к Длинной Лошади. Эдмунд рассказывал ей это. Эдмунд.

— Не могу… не могу… — вдруг прохрипел Дрого. Он отпустил её и встал рядом с кроватью, слегка пошатываясь и воняя перегаром.

— Пошёл вон, — прошептала она.

Дрого, глянув на Алиенору непонятным взглядом, пятясь, сделал пару шагов назад. И, как будто чего-то испугавшись, скрылся за дверью.

Выехав из Хартворда, они сразу забрали круто на север и, миновав холмистое плоскогорье, всё изрезанное ручейками и овражками, через несколько лье оказались на довольно удобной лесной дороге, ведущей прямо на восток. Местность Алиеноре была вообще не знакома и единственное, о чём она тогда подумала, так это о том, что где-то южнее, почти параллельно этому пути, идёт Восточный тракт.

Эта дорога, в отличие от тракта, была просто лесной тропой, правда, достаточно широкой и, судя по виду, часто используемой. Тем не менее, ехать пришлось не спеша: огромная колымага, хоть и ведомая четвёркой лошадей, сильно замедляла передвижение, а один раз даже напрочь, как тогда показалось, застряла в одной из канав. Однако ж, передвигался отряд все же значительно быстрее, чем их маленькая компания месяц назад: Алиенора раз за разом возвращалась к той болезненной мысли, что, если бы они сами тогда ехали быстрее, не заглядываясь на цветы и не рассуждая о деревенских праздниках, всё могло бы повернуться совсем по-другому. Ричу Беркли с его отрядом понадобилось всего несколько часов, чтобы в погоне за ними проделать тот путь, на который они затратили почти два дня.