Ступай, мое письмо, послушливый ходатай,

Толмач моих страстей, гонец моих невзгод;

Вложи в слова тоску, что душу мне гнетет,

И сургучом любви надежно запечатай.

Явись пред госпожой и, зоркий соглядатай,

Заметь: небрежно ли прекрасный взор скользнет

По горестным строкам — или она вздохнет —

Иль жалость выкажет улыбкой виноватой.

Исполни долг посла и все поведай ей,

Чего я не могу поведать столько дней,

Когда, от робости бледнея несуразной,

Плутаю в дебрях слов, терзаясь мукой праздной.

Все, все ей расскажи! Ты в немоте своей

Красноречивее, чем лепет мой бессвязный.

В тот вечер плавные тебя манили звуки,

И в танцевальный зал ты весело сошла,

От блеска глаз твоих зажглась ночная мгла,

Все ожило, едва соединились руки.

Все вьется, кружится, летит, не зная скуки,

И танцу комната становится мала, —

То переменчивый, то ровный, как стрела,

Меандра древнего он повторял излуки.

Обворожительный и каждый раз другой:

То треугольником, то лентой, то дугой,

То клином журавлей в просторе поднебесном

Выстраивался он, — о нет, сомненья прочь!

Я видел: над землей парила ты в ту ночь, —

Танцуя, божеством ты стала бестелесным.

Уж этот мне Амур — такой злодей с пеленок!

Вчера лишь родился, а нынче — столько мук!

Отнять у матери и сбыть буяна с рук,

Пускай за полцены — на что мне злой ребенок.

И кто подумал бы — хватило же силенок:

Приладил тетиву, сам натянул свой лук!

Продать, скорей продать! О, как заплакал вдруг.

Да я ведь пошутил, утешься, постреленок.

Я не продам тебя, напротив, не тужи:

К Елене завтра же поступишь ты в пажи,

Ты на нее похож кудрями и глазами.

Вы оба ласковы, лукавы и хитры,

Ты будешь с ней играть, дружить с ней до поры,

А там заплатишь мне такими же слезами.

Душистый сноп цветов, печали не тая,

Сложила ты на холм Лукреции могильный.

Увидел я слезу, услышал вздох умильный

И понял, что в плену у смерти жизнь твоя.

Ты ценишь все, на чем печать небытия

Лежит, но есть закон души любвеобильной:

Я должен умирать сто раз в тоске бессильной,

Суровости твоей и жертва, и судья.

Когда, живых презрев, ты, почестями гробу,

Являешь нам свою тщеславную особу,

Когда тебе одни фантомы по нутру,

Не мнишь ли ты, что я, от мира отрешенный

И милостей твоих неласково лишенный,

Стремясь любовь снискать, возьму — и впрямь умру?

Увидев, что мой дом разграблен солдатней

И смерть сражает всех без счету, без разбору,

Я мысленно искал в тебе свою опору

И радость обретал в тебе, тебе одной.

Я думал: «Сжалилась Фортуна надо мной,

Оставив мне тебя в несчастнейшую пору!»

И в простодушии своем поверил вздору!

Но ты, пленив меня искусной западней,

Мне нанесла такой урон, что и матерым

Тут делать нечего осталось мародерам.

Но не ропщу на твой суровый произвол,

Оправдываю я твой суд неправосудный.

Над слабостью моей торжествовать нетрудно.

В ней — не в жестокости твоей — источник зол.

Судили старички, взойдя на Трои стены,

Царицы красоту и женственную стать:

«Все бедствия, все зло, что терпит наша рать,

Способен окупить единый взгляд Елены!

Затмить бы впору ей рожденную из пены!

Но лучше б Менелай увел супругу вспять.

Вал осажден, теперь недолго крепость взять.

К нам, гавань запрудив, шлют корабли Микены».

Затем с Троянских стен, отцы, взирая вниз,

Вы юношей сдержать решили с перепугу?

— Сражайся стар и млад! — им нужен был девиз,

Чтоб головой своей рискнуть, надев кольчугу.

Был вправе Менелай забрать свою супругу,

Но вправе был ее не отдавать Парис!

Расстался я с тобой, блаженная свобода.

На шею мне ярмо надел прекрасный пол.

Хоть я ломал его, но — подъяремный вол! —

Подставил шею вновь, как мне велит природа:

Я без любви — свинец, я — сущая колода!

Но полюбил — и вновь гармонию обрел,

Окрепла Муза, стал торжественным глагол,

Рассудок прояснен, и в мыслях нет разброда.

Созданья моего пера! Ронсаров род,

Как сыновьям, продлить приходит вам черед.

Кого мне воспевать — я знаю, Бог — свидетель!

В античности седой всегда найдешь пример.

Елена, красота ее и добродетель —

Сюжет, которым так утешен был Гомер!

Чтоб по земле прошли слова твоих хвалений,

Как в небо на коре возносит их сосна,

Я, всех богов призвав и возлияв вина,

Источник посвятил тебе в укромной сени.

Пастух, здесь не паси, сгоняя из селений,

Курчаво-белых стад: но да цветет одна

Здесь утренних цветов прелестных пелена,

Да знают, что родник сей посвящен Елене.

На бреге летом пусть прохожий отдохнет

И, сидя на траве, Елену воспоет

Несчетно и меня припомнит вдохновенно!

Кто выпьет от него, — пусть любит непременно

И пламя жаркое из влаги пусть вдохнет,

Какое сердце мне сжигает сокровенно.