Для Бен-Гуриона письмо Черчилля было «сильнейшим ударом, полученным евреями». Хотя он признавал, что Черчилль «не имел дурных намерений по отношению к ним», и все еще считал себя «другом сионизма», еврейский народ был «сейчас абсолютно бессилен и беспомощен, и величайшим злом было предать этот народ».

Х. Вейцман также ощущал горечь. «Если бы Черчилль хотел уладить дело, – сказал он, – он мог бы это сделать». Что же касалось приписываемого покойному президенту Рузвельту заявления об одобрении им идеи создания суверенного еврейского государства в Палестине, которое он будто бы сделал в беседе со Стивеном Уайзом, одним из лидеров американской еврейской общины, то Х. Вейцман так прокомментировал его: «Не было ли это просто «лунным светом» – средством держать волка подальше от дверей?»

В тот же вечер 13 июня Х. Вейцман повидался с Рэндольфом Черчиллем. На следующее утро Х. Вейцман сообщил своим коллегам, в том числе и Бен-Гуриону, что, когда он показал Рэндольфу Черчиллю письмо его отца, то Рэндольф сказал: «Не придавайте большого значения тому, что пишет мой отец. Он чувствует себя очень усталым и лишенным сил». Х. Вейцман сказал своим коллегам, что был рад услышать это от Рэндольфа Черчилля, но что при этом он, Вейцман, в любом случае остался с письмом, «откладывающим важное решение до неопределенного времени».

15 июня Х. Вейцман написал Черчиллю откровенное письмо: «Мой дорогой премьер-министр, я хотел бы поблагодарить вас за письмо от 9 июня, хотя признаюсь, что его содержание стало для меня большим ударом. Из наших обсуждений всегда следовало, что проблемы евреев в Палестине будут рассмотрены, как только закончится война с Германией. Но ваша фраза о том, что это сможет произойти, только «когда победившие в войне союзники определенно усядутся за стол мирных переговоров», содержит лишь намек на некую неопределенную дату в будущем. Я едва могу поверить, что таково было ваше истинное намерение, потому что я уверен, что вы прекрасно понимаете, что означает для еврейского народа продолжение действия положений «Белой книги» 1939 года. Она закрывает двери Палестины выжившим в ходе войны остаткам европейского еврейства, и многие беженцы вынуждены ныне скитаться или умирать, потому что они не могут попасть в Палестину. Что касается живущих в Палестине 600000 евреев, то продолжение действия «Белой книги» означает для них заключение в территориальное гетто, состоящее из пяти процентов территории Западной Палестины. Они едва могли выдержать это во время войны, а теперь положение становится совсем невыносимым. Каждая неделя, пока Палестина остается под властью положений «Белой книги», делает эту трагедию еще более острой. Я очень серьезно прошу вас принять это во внимание».

Не получив от Черчилля никакого ответа вплоть до 27 июня, Х. Вейцман выразил свое глубокое разочарование по этому поводу на следующем заседании Политического сионистского комитета. Евреи, сказал он своим коллегам, «это всего лишь маленький народ». Наш народ не может бороться ни с Черчиллем, ни с преемником Рузвельта на посту президента США Гарри Трумэном, но он должен быть «честным перед своей совестью, сказав лидерам западного мира: “Вы совершили то, что совершили, но не ждите, чтобы я проглотил это”». Х. Вейцман сказал далее своим коллегам, что он чувствует «большую горечь; они достигли конца большого пути. Они сделали все, что смогли. Но у него нет доверия к результатам предстоящей встречи «большой тройки». Никого теперь не интересует, что произошло с евреями. Никто и пальцем не шевельнул, чтобы прекратить их убийства во время войны. А теперь никто не интересуется и теми немногими евреями, кто выжил».

Черчилль между тем обдумывал ответ на письмо Х. Вейцмана от 15 июня. Сначала он направил копию его письма министру по делам колоний, приписав при этом: «Думаю, что лучше всего оставить письмо Вейцмана без ответа. Однако эти материалы помогут вам сформулировать некоторые идеи, которые пригодятся для возможного ответа в будущем». Но в конце концов 29 июня Черчилль послал Вейцману свой ответ. Это была серьезная попытка описать то, как он видел существующее положение. «Мой дорогой Вейцман, – писал Черчилль, – боюсь, мне нечего добавить к моему письму от 9 июня. Я могу лишь разъяснить, что выражение «мирная конференция» означает мирную конференцию, на которой должны быть решены все проблемы, накопившиеся к концу войны. Я не знаю, какой курс изберут великие державы. Но я верю, что после проведения в июле конференции союзных государств основные великие державы еще до конца нынешнего года предпримут четкие попытки решить некоторые особо острые территориальные вопросы, и что тогда и настанет момент, когда проблемы евреев в Палестине будут должным образом рассмотрены».

Далее Черчилль поделился с Вейцманом своим постоянно растущим убеждением в том, что евреям Палестины следует искать содействия в деле утверждения их государственности прежде всего у Соединенных Штатов Америки. «Знакомясь с нападками на то, как Великобритания рассматривает проблемы сионистов, которые можно часто встретить в американских газетах, – писал Черчилль, – я подумал, что эффективным разрешением ваших трудностей могла бы стать передача мандата на Палестину от Великобритании к Соединенным Штатам. США, с их огромным богатством и мощью и со значительной еврейской прослойкой населения, могли бы сделать больше для дела сионизма, чем Великобритания. Как вы, должно быть, знаете, у меня очень мало сторонников в консервативной партии, и даже лейбористы, кажется, потеряли интерес к идее создания еврейского государства в Палестине».

Черчилль был прав и очень реалистичен в своих оценках; Х. Вейцман был близок к отчаянию. Но Черчилль намеревался обсудить вопрос о Палестине на специальной послевоенной мирной конференции. Она, как надеялся Черчилль, могла была бы быть проведена после Потсдамской конференции. Потсдамская же конференция с участием представителей «большой тройки» – Черчилля, Сталина и Трумэна – должна была начаться 15 июля и обсудить европейские проблемы и продолжение войны с Японией.

Желая успокоить Х. Вейцмана, Черчилль 15 июня написал Джону Мартину для передачи Х. Вейцману: «Я сказал «на мирной конференции», имея в виду предстоящую в ближайшем будущем мирную конференцию в Европе, которая может состояться очень скоро, еще до окончания войны с Японией, если только эта война не закончится преждевременно». Х. Вейцмана это не успокоило, и 27 июня он сказал своим ближайшим друзьям в Лондоне, что Черчилль и Рузвельт «унизили его, может быть, и непреднамеренно, но проявив невнимательность. Они дали обещания, которые не выполнили и не собирались выполнять. Ведь они имели дело всего лишь с маленьким народом; этот народ не мог бороться с Черчиллем или Трумэном, но он мог сохранить чистой свою совесть, сказав: «Вы сделали то, что сделали, но вам не следует ожидать, что я это проглочу». Вейцман «не думал, что Еврейское агентство это проглотит. Он понимал, что его отставка приведет к опасному развитию событий и что последствия этого могут оказаться весьма серьезными. Он чувствовал большую горечь; он достиг конца долгой дороги. Они сделали все, что могли. Он испытывал полное доверие к мистеру Черчиллю и генералу Смэтсу, но оба их письма вызвали в нем чувство глубочайшего разочарования». Генерал Смэтс направил Х. Вейцману письмо практически того же содержания, что и Черчилль.

20 июля Рэндольф Черчилль написал своему отцу: «Вчера я разговаривал с Х. Вейцманом. Как ты, возможно, знаешь, Всемирная сионистская организация собирается провести свой сьезд 31 июля, впервые за последние шесть лет. Х. Вейцман кажется искренне озабоченным тем, что его могут сместить с поста лидера организации экстремисты, если только он не даст какой-то надежды на будущее. Самым острым вопросом, разумеется, является иммиграция. Он опасается, что если нынешний запрет на иммиграцию не будет смягчен, возникнет множество нелегальных иммигрантов, многих из которых придется ловить и изгонять из Палестины, возможно, с применением кровопролития».