«Поэтому, – подчеркнул Черчилль, – после победы лейбористов на выборах среди живущих в Палестине евреев возникли всевозможные надежды. Точно так же и в других местах, где живут евреи, возникли связанные с этим обстоятельством различные надежды. Однако проходил месяц за месяцем, но нынешнее правительство так и не начинало проводить никакой определенной политики в этом вопросе. Не было сделано и никакого заявления на эту тему. В результате среди палестинской еврейской общины распространилось горькое разочарование. Сторонники же сионизма в Соединенных Штатах Америки стали во всеуслышавние протестовать против такого курса лейбористского правительства. Разумеется, разочарование, вызванное проволочками и нерешительностью лейбористского правительства Великобритании, не может, как здесь уже неоднократно повторялось, служить оправданием грязным преступлениям, совершенным фанатиками-экстремистами, и подобные злодеи должны быть выявлены и наказаны по всей строгости закона. Мы все солидарны в этом вопросе». Но, настаивал Черчилль, ожидания, порожденные самой лейбористской партией, и то разочарование и крушение иллюзий, которые были вызваны практической политикой этой же партии, – факты, которые постоянно будут стоять перед нами. Лейбористы не смогли сказать ничего определенного по поводу создания еврейского государства в Палестине, и целый год ровным счетом ничего не делали для решения этого вопроса, а теперь удивляются, что евреи начинают предъявлять нам требования об образовании суверенного еврейского государства в самой жесткой и неприятной форме».
Евреи Палестины тщательно изучали речь Черчилля, выискивая в ней обнадеживающие сигналы. «Если бы я имел возможность руководить ходом событий после войны, выигранной год назад, – сказал он, – я бы оставался верен делу сионистов в Палестине так, как я его когда-то определил; я не бросил его и сейчас, хотя нынешнее время не является самым популярным для провозглашения сионистских идей. Но есть две вещи, которые совершенно необходимо упомянуть в этой связи». И Черчилль произнес слова, которые успокоили палату общин, заявив, что он полностью согласен с тем, что сказал ранее видный член лейбористской партии, президент Торговой палаты сэр Стаффорд Криппс: «Невозможно представить, что в Палестине есть место для огромного числа евреев, желающих покинуть Европу, или что они могут быть абсорбированы там за какой-нибудь реалистичный период времени, о котором можно было бы договориться». Сам Черчилль в этой связи отметил следующее: «Мысль о том, что еврейский вопрос может быть решен путем масштабного переезда евреев из Европы в Палестину, – слишком глупа, чтобы сегодня занимать ею наше время в парламенте. Я совсем не уверен, что нам следует поспешно отбросить идею о том, что европейские евреи все-таки должны остаться жить в тех странах, где они родились. Должен сказать, что, когда война кончилась, я не имел представления о происшедших ужасных бойнях, о миллионах и миллионах убитых. Эти данные дошли до нас постепенно, в том числе и тогда, когда война уже закончилась. Но если многие миллионы были убиты в кровавых бойнях, – продолжал Черчилль, – то должно остаться и место для выживших. Должны также остаться собственность и материальные средства, на которые они могут претендовать. Не следует ли нам надеяться, что в Европе должно быть место расовой терпимости и что там должны действовать законы, по которым хотя бы часть собственности этого огромного числа людей не должна отниматься у них, а в случае ее прежнего незаконного изъятия должна быть возвращена им. При этом должно быть совершенно ясно, что плохо обдуманная идея позволить всем евреям Европы направиться в Палестину не имеет реального отношения ни к решению проблем Европы, ни к решению проблем, возникающих в Палестине».
В этом месте выступления Черчилля член британского парламента, еврей по национальности Сидней Сильвермен поднялся, чтобы спросить: «Не хочет ли достопочтенный господин Черчилль, чтобы любой еврей, считающий свою прежнюю европейскую родину всего лишь кладбищем либо могилой всех своих родственников, друзей и надежд, был принужден насильно жить там, даже если сам он никак не желает этого?»
На это Черчилль ответил: «Я против того, чтобы не позволять евреям делать что-либо, что разрешается другим людям. Я против этого, и я испытываю сильнейшее отвращение к антисемитским предрассудкам».
Далее Черчилль остановился на том, что он назвал «главным в тех аргументах, которые он хотел представить палате». Речь шла о том, что, по его мнению, «несоразмерный груз был возложен на Великобританию, которая должна была нести все бремя проведения сионистской политики, тогда как арабы и мусульмане, игравшие в то время весьма важную роль в рамках Британской империи, были напуганы ростом еврейского населения в Палестине и относились к этому неприязненно, а Соединенные Штаты, к правительству и народу которых я испытываю глубочайшее уважение и дружеские чувства, равно как и другие страны, сидели в стороне и критиковали наши затруднения со всей свободой отчуждения и безответственности сторонних наблюдателей». Поэтому он «всегда намеревался сказать нашим друзьям в Америке, еще с самого начала обсуждения этой проблемы после войны, что либо они придут нам на помощь в решении проблемы сионизма, которая вызывает у них столь сильные и, по-моему, справедливые чувства и эмоции, и будут решать ее наравне с нами, поровну деля с нами всю ответственность, либо же нам следует вообще отказаться от британского мандата, на что мы имеем полное право».
Черчилль сказал палате общин, что он убежден, что «с момента, когда мы почувствуем себя неспособными правильно и честно проводить сионистскую политику, проводить ее так, как мы все эти годы ее формулировали и осуществляли, что являлось главным условием, при котором мы согласились на мандат в Палестине, то нашей обязанностью должен стать отказ от мандата». Великобритания «никогда не искала никакой выгоды в Палестине. Мы более четверти века выполняли эту неблагодарную, болезненную, дорогостоящую, тяжелую, неудобную миссию, и выполняли ее весьма успешно».
«Многие люди произносили красивые речи о сионизме, – продолжал Черчилль. – Многие щедро предоставили для осуществления сионистской идеи свои денежные средства, но именно Великобритания, одна Великобритания в одиночку, стойко и последовательно проводила эту линию в течение жизни целого поколения вплоть до настоящего момента, и живущие во всем мире евреи не должны забывать это». При этом он предупредил, что «если в еврейском движении или в Еврейском агентстве есть люди, которые осуществляют политику убийств и ненависти, люди, которых остальные члены этих организаций не в силах контролировать, и если их удары падают не только на лучших, но и на наиболее полезных и эффективных друзей евреев, то все дело сионизма неизбежно будет страдать от серьезных обвинений в совершении этих варварских преступлений. Очевидно, что, если направленные против британцев в Палестине враждебные действия затянутся, то эта война евреев против нас автоматически освободит нас от сохранения наших прежних обязательств по отношению к евреям, так же, как эта война избавит нас от стремления предпринимать какие-либо дальнейшие усилия по устройству судьбы евреев. Сейчас очень многие люди близки к такому мнению».
Черчилль был прав. Еврейский терроризм в Палестине создал ответную реакцию гнева и негодования в Великобритании, проникшую во все уголки страны. Члены парламента, некогда симпатизировавшие сионизму, стали гораздо более враждебны к нему, чем во время дебатов по проекту Рутенберга за двадцать четыре года до этого, когда Черчилль впервые выступал в защиту дела сионистов в Палестине.
Несмотря на все это, Черчилль не захотел поддаться общему настроению, заявив палате: «Мы не должны поспешно отворачиваться от больших дел, которые мы уже успели продвинуть так далеко». Говоря о главе Еврейского агентства Х. Вейцмане, он заявил, что «это – энергичный еврей, которого я знаю очень давно, способнейший и мудрейший лидер сионизма, вся жизнь которого посвящена этому делу. Его сын погиб в битве за нашу общую свободу. Я горячо надеюсь, что в этот тяжелый час его авторитет будет иметь вес среди сионистов и что наше правительство будет по-прежнему поддерживать связь с ним и позволит всем его соплеменникам убедиться в том, как его здесь уважают. Совершенно ясно, что в таком случае мы получим наилучший шанс продвинуться вперед в решении этой проблемы».