— Буээээээээээээ… — Послышалось из-за двери, после чего Ляля моментально протрезвел и рванул к окну, забыв, что квартира находится на шестнадцатом этаже, Юлька побелела лицом, а Лерка наивно спросила:

— Там Серый Волк?

— Там Синий Скот. — Я погладила ребёнка по головушке, и взяла её на руки: — Пойдём, детка, баиньки. Дедушка придёт к тебе завтра, обещаю.

— Не пойду! — Лерка вывернулась из моих рук, и побежала к двери. — Мама, открой!

— Лера, не надо… — Юлька не сводила глаз с Ляли, воюющего с заклеенной газетой оконной рамой, и жгла отчима лучом ненависти. — Это кто-то ошибся дверью.

— Там Дед Мороз! — Настаивал ребёнок. — И Серый Волк.

— Никого там нет! — Отчаянно крикнула Юлька, и загородила телом входную дверь. — Никого!

— Кто стучится к вам домой, с белой пышной бородооооооооооуууууууууэээээээээээ — снова стошнило кого-то за дверью, а Лерка закричала:

— Дед Мороз! Дед Мороз!

И заняла исходную позицию на табуретке.

— Открывай. — Обречённо посоветовала я Ершовой. — Не делай ещё хуже.

— Куда хуже-то, Лида? — В Юлькиных глазах плескалась паника. — Оно же щас моему ребёнку психику поломает на всю жизнь. Это ж какие деньги потом на невропатолога придётся потратить, на логопеда и на врача, который по энурезам специализируется? А у меня таких денег нет!

— Открывай! — Нетерпеливо крикнула с табуретки Лерка, а я отодвинула Юльку от двери, и открыла портал в мир неведомой хуйни.

Из портала выглянула ватная борода, украшенная жёванными маслинами, горошком Бондюэль и морской капусткой. Юлька всхлипнула.

— Полночь прОбила уже, дедмороз спешит к тебе. — Раздалось из бороды, после чего на ней прибавилось капусты.

— Господи! — Искренне перекрестился на икону святой Матронушки сын турецкоподданного и потомок янычар.

— Иди-ка сюда, сука! — Не выдержала Юлька, и храбро вцепилась в неприятного вида бороду. — Где Снегурочка, мразь? Где паспорт твой? Жалобная книга где, говноед ты старый?!

— Кто стучится к вам домой с белой пышной… — Снова завела борода, и Юлька, с криком «Откуда ты это сказал?» — двумя руками заткнула бороде потенциальный рот. Судя по расширившимся на пол-лица Ершовским глазам — удачно.

— ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ! — Зарыдала на табуретке Лерка.

— Денег на невропатолога нееееееету! — Поддалась панике Ершова

— Господи! — Не успокаивался Ляля, крестясь слева направо на Леркин постер с телепузиками.

— Ребёнка унесите, слабонервные люди. — Я сняла Лерку с табуретки и вручила её Ершовой. — И янычара уведи, пока он своими ритуалами демонов не вызвал.

Из портала по-прежнему торчала узорчатая борода, и нога в рваном носке.

— Иди сюда, желудочный. — Я схватилась за ногу, и попыталась втащить все остальное в квартиру. Судя по тяжести, всё остальное весило килограммов сто, не меньше.

— Джингл белс, джингл белс, джингл ол зе веееей! — Взвыла борода, на секунду замолчала, и добавила: — Валенок верните, бляди. Пятке холодно.

— Все вернём. — Пообещала я, наполовину затащив тело в квартиру. — И валенок вернём, и Аляску, и коммунизм. Но потом. А сейчас я тебя отпижжу праздничной салатницей, пырну ножом, несущим смерть и расчленение, и буду заталкивать тебе в рот бороду, пока не задохнёшься.

— ВДВ не сдаётся! — Крикнула борода, и сделала попытку лягнуть меня ногой.

— Вэлкам, пуся, в салон Анны Павловны Шерер. — Я втащила мразь целиком в квартиру, и захлопнула портал в мир неведомой хуйни. — Тут тебе щас поиграют на клавесине и арфе, зачтут лирику Тютчева, и дадут сигару. Но для начала, конечно, отпиздят.

Борода закудахтала, и попыталась отползти в угол, но я уже яростно в неё вцепилась, и сдёрнула, явив миру подозрительно знакомое ебло.

— Здрасьте. — Я даже не удивилась. — Все пьёшь, паскуда? Кто ж тебя в дедморозы-то взял, срань синерылую? Или это профсоюз от общества слепых? Юль, иди сюда, к тебе гости.

— Какие?! — Надрывно всхлипнула из детской Ершова. — Снегурочка, Пасхальный кролик с яйцами и блюющий оленёнок Бемби?

— Лучше. Серёга Пышкин при всем параде. Нарядный как скаут: шуба плюшевая, носки в дырах, и борода в горошек. Парень явно в тренде.

— Так не бывает. — Юлька высунулась в прихожую, и покачала головой. — Я не верю. Это не Пышкин, а просто Человек, Очень Похожий На Пышкина. И отдалённо — на бухого в разноцветную вермишель Деда Мороза.

— Ершоооооова, ёбаный ты рооооот! — Распахнул из угла объятия Дед Мороз, — Сколько лет, сколько зим… Я у тебя переночую?

— Щас. — Юлька прикрыла за собой дверь и зашипела: — Быстро вали отсюда, обрыган нарядный. Три года уж Всевышнего благодарю за тот светлый день, когда ты ушёл за пивом, и до этой минуты числился в моих надеждах как сожранный бомжами.

— Ты не права. — Посуровел Пышкин, попытался принять вертикальное положение, но только шкрябнул по полу голой пяткой, выбив искру. — Я тебя любил.

— Да ну? — Искренне восхитилась Юлька. — А пальто моё каракулевое пропил, поди, от любви неистовой? А шесть простыней со штампами «Второй городской морг» ты мне на Восьмое марта тоже подарил, любовью терзаемый? А яйцеварку в кредит по Лялиному паспорту ты нахуя ж взял?

За моей спиной скрипнула дверь, и в прихожей запахло грозой.

— Пыыыыышкин! — Плотоядно улыбнулся Ляля, и стал медленно наматывать на кулак зелёный галстук. — Яйца пришёл поварить? Яйцеварки-то у нас нету, уж не обессудь. Но мы их так, по старинке, в кипяточке.

— Мама! — Заорал Пышкин, и зашкрябал по полу пятками, высекая искры и щепки.

— Мама в командировке. — Ляля улыбнулся ещё шире. — Свидетелей нет. Лида, тащи свой гарпун, приносящий добро и свежесть, или как там ты его называешь. Будем делать плов и варить яйца.

— Пустите! — Голосом Робертино Лоретти заорал Пышкин, и пополз к входной двери. — Я никому ничего не расскажу, честное слово!

— Да кто ж тебе поверит ещё? — Хмыкнула Ершова. — Режь его, Ляля. Режь крупно, кубиками.

Останки Деда Мороза молниеносно приняли стоячее положение, дёрнули дверную ручку, и вывалились обратно в портал неведомой хуйни, где, судя по звукам, упали в шахту лифта.

Мы немного помолчали.

— С Новым Годом, да? — Неуверенно улыбнулся Ляля

— Пойду поем колбасы. — Разрядила обстановку я.

— Мама, я описалась! — Закричала из детской Лерка

— Ниибу, где взять денег на врача-энурезника. — Подвела итог Ершова. — Но Нового Года это не отменяет. С новым счастьем!

2012

Папина дочка

29-02-2012

На кладбище нас привезли в стареньком ЛИАЗе. Нас — это меня, папу, и меньше десятка близких родственников покойника. Дождь лил как из ведра с самого утра, не прекратился он и к обеду. Я вышла из автобуса, успев на последней ступеньке подумать, что моим туфлям пришёл пиздец: автобус стоял на размытой дождём колее, а до зарослей лопухов, растущих на обочине дороги, я в этих туфлях не допрыгну.

— А вот говорил я тебе, — папа утёр с бороды дождевые капли, и зачем-то посмотрел на небо, — сапоги резиновые надевай. Или, хотя бы с собой возьми. Домой теперь как поедешь?

— Отмою как-нибудь, — я сунула в рот сигарету, щёлкнула зажигалкой, и почесала ногу о ногу. — Комарья сколько. Звери какие-то. Дома супрастина выпью — у меня на подмосковных комаров аллергия.

Говорить больше было не о чем, и я тоже посмотрела на небо. А потом на папу. У папы никогда не было зонтов. Он их не любит. Дождь стекает по папиной бороде, и по руке, которой он прикрывает сигарету. На нем его любимая джинсовая куртка. Мокрая насквозь. Чуть выше воротника виден папин кадык: он дёргается, и весь в гусиной коже. Из автобуса уже вытащили дешёвый гроб с дядей Женей, и, чавкая по размытой глине, пытаются занести его на кладбище. Кладбище маленькое. Даже ворот нет. Так, калиточка узкая. Как гроб пронесут — фиг знает. К нам подходит Димка — сын дяди Жени, мой троюродный брат.