– Ну, что, понравилось? – спросил я.

– А что больше всего понравилось? – спросил я, когда он кивнул.

– Ромашка, – сказал он.

С этого дня все те два месяца, что мы ходили на бассейн по понедельникам, средам и пятницам, мы приносили Ромашке поесть. Обычно это было какое-нибудь мясо второго сорта, я варил его наспех в кастрюле на пару, но, конечно, на диету мы ее не посадили – на диете как раз были мы – всякий раз, когда я чистил курицу, мальчишка забегал на кухню и следил, чтобы я оставил жир Ромашке. У бедняги, почти не осталось зубов и ей трудно было жевать. Так что жир она глотала.

Мишка от жира отказывался, поэтому мы отдавали ему кости.

… Готовить оказалось проще всего. Проще, чем учить читать или кататься на велосипеде. Мальчик жил у меня, его мать уехала, и, чтобы не возиться с готовкой, я вовсю использовал пароварку. Она оказалась довольно простым – даже не механизмом – приспособлением из двух кастрюль, одна из которых вставлялась в другую, с кипящей водой. За двадцать минут там можно было приготовить всё.

Правда, было невкусно.

Но я старался развлекать мальчишку во время ужинов и завтраков – обедал он в детском саду, – разговорами на всякие темы. Правда, он вел беседу пожестче Фила Донахью и Опры вместе взятых. Обычно начинал я, после чего он сворачивал – ума не приложу, как – на свои любимые темы, и болтал весь ужин, без умолку. Я мог бы велеть ему замолчать, но тогда он обратил бы внимание на то, что ест. А жареного ему никак нельзя было – мы еще не смогли тогда вылечить его аллергию, и это была причина, по которой я не хотел брать к себе мальчишку на те два месяца. Стоило ему съесть что-то не то, как ноги его покрывались сплошными ранами, и я несся через весь город с парнем на руках в гомеопатическую клинику, чтобы щедро заплатить за сеанс психотерапевтической помощи. Прежде всего, самому себе. Так мне тогда казалось. И я был не прав – именно они же его и вылечили. Просто это требовало времени. Год-полтора (в его случае – два) . Но когда у вас на руках мальчишка, который толком и говорить не умеет, и идти не может из-за того, что у него из ног сочится кровь, вы не смотрите в будущее с оптимизмом. Так что врачам приходилось успокаивать. Прежде всего, меня. И когда жена попросила меня взять мальчика на два месяца домой, я отказался. Она решила этот вопрос очень просто.

– Ты просто боишься оказаться плохим отцом, – сказала она.

И я согласился. Потому что я и был плохой отец. Так мне тогда казалось. И никакой гомеопатической клиники, врачи в которой убедили бы меня в обратном, в нашем городе не оказалось. Так что я приехал за мальчишкой, трогаясь на перекрестках с третьей попытки – права я получил буквально за день до того, – и погрузил его в машину вместе со всеми наборами его космических воинов, звездных пришельцев, галактических пиратов, вселенских джедаев и прочей чепухи. Я просил его:

– Нравится космос, малыш?

– А ты знаешь, что в космосе бывает, если… – стал говорить он.

Так что я его слушал до самого своего дома, и когда поднял его наверх – традиционно я снимаю мансарды, у меня боязнь оказаться погребенным заживо при землетрясении, и это вовсе не смешно, как считает моя жена с ее вечным особым мнением на любой счет, – и когда мы поужинали, и когда он стал ложиться. Чтобы его перебить, я сказал:

– А знаешь, что на Земле бывают места, как в космосе? – сказал я.

– Как в звездных пещерах Ван Оби? – сказал он и собрался было рассказывать про эти пещеры, но я его перебил.

– Нет, как в невесомости, – сказал я.

– Это как? – сказал он, помолчав.

– Это когда ты летаешь, – сказал я.

– Руками махать придется? – сказал он.

– Нет, ты просто паришь, – сказал я.

– А паришь это как? – сказал он.

– Просто висишь в небе, – сказал я.

Он замолчал, моргая. Было видно, что он представляет.

– А где такие места есть? – спросил он.

– У нас в городе, – сказал я.

– Их правда немного, – сказал я.

Это была чистая правда. В нашем городе было три бассейна. Один, олимпийского стандарта, назывался «Юность», – где я плавал по соседней дорожке с чемпионом Барселоны, Башкатовым, правда, это повод для гордости для пары сотен парней, плававших по соседней дорожке с чемпионом Барселоны Башкатовым, – сделали пляжным, подняв ему дно. Другой, «Молдова», – где я выиграл свое республиканское золото среди юниоров, – просто снесли. Оставались еще какие-то небольшие бассейнчики в школах, но они были крытые. Ну и, конечно, «Динамо».

Последний открытый бассейн, куда я начал ходить за пару лет до развода и продолжил – после него, – чтобы немного развеяться и побыть среди призраков детства. Кричащих, галдящих, шумящих – звонко над водой, и мерно и гулко – под ней.

Если вы все детство провели в бассейне, то уже взрослым станете проплывать в дымке над ним, как затонувший корабль – в Саргасовых водорослях. Вы встретите прошлое.

Может, я за ним в воду и отправился.

В таком случае, лучшего места я бы не нашел. Бассейн «Динамо» постепенно приходил в упадок, как и все в Молдавии. Случались сезоны, когда в душевых не было горячей воды, одно лето ее не было и в чаше – и тогда я смотрел на потрескавшуюся плитку из спортивного зала, вытянувшегося вдоль бортика за витражными стеклами. Все здесь было старым, и изношенным. Но бассейн это как меха. Какими бы они не были, главное это – то, что в них.

А вода там еще была.

Так что я ходил сюда и зимой, и дымок над водой заставлял меня забыть о моих неприятностях, он стирал мою память и мою жизнь, как ядовитые испарения источников ацтекских жрецов – сознание несчастных жертв. Случалось, что подача горячей воды в чашу прекращалась, и тогда температура опускалась до 18 градусов. Однажды я проплыл в такой три километра, и не согрелся. Но было красиво. Поверхность оказалась покрыта листьями, опавшими с деревьев, высаженных вокруг бассейна, и листья были очень красивого цвета.

И за ними и мной внимательно наблюдали с забора белки.

За год до того, как мальчишка переехал ко мне, горячей воды вообще не было всю зиму, и поверхность бассейна сковал лед.

После зала я проламывал его, чтобы окунуться.

Нужно ли говорить, что бассейн в это время был практически всегда пуст? Они иногда и на работу не выходили, оставляли всё открытым, потому что знали, что я рано приду и других психов, которые бы пришли сюда, в городе попросту не окажется.

И я приходил.

На льду, покрывшем воду, я чувствовал себя последним человеком Земли, выжившим после какой-нибудь экстравагантной катастрофы. Ну, вроде удара специальной нейтронной бомбы, которая убивает все живое, а вещи и предметы оставляет. Мне даже казалось, что если я выйду сейчас, – прямо со льда – в город и пройдусь по его заснеженным улицам, то не найду там никого, а только мигающие фонари, пустые улицы и безлюдные супермаркеты. Возможно даже, фантазировал я, что в центральном парке города будут пастись олени, а по главному проспекту – бродить, без тени страха, медведи.

– . . – шь? – спросил он и я очнулся.

– Что? – сказал я.

– Ты мне такие места покажешь? – спросил он.

– Какие места? – сказал я.

– Такие где можно летать, как в космосе, – сказал он.

– Ну, на Земле, – сказал он.

– Конечно, – сказал я.

– Ты даже полетаешь, – сказал я.

– А теперь спи, – сказал я.

Через день мы отправились на «Динамо».

ххх

После нескольких занятий подошел, – как я и рассчитывал – тренер, и мы записали мальчика на водное поло. Это очень удобный и практичный вид спорта, он не требует больших бассейнов, и не развивает в ребенке чрезмерный индивидуализм. Так тренер и сказал. Я был с ним полностью согласен. К тому же, мальчику понравилось, что в воде окажется мячик и им можно будет перебрасываться с другими мальчишками. Я был очень обрадован его реакции.

Что угодно, только не рефлексия и, как следствие, писательство в зрелом возрасте.

Я хотел, чтобы он вырос веселым мальчиком, у которого будет много друзей, а командные виды спорта предполагают, что у вас будет все это. И уже спустя каких-то пару дней я водил мальчишку на водное поло.