Изменить стиль страницы

– Все одно, – учил Чиполино, прочитав статью товраища Имбиря.

– Товарищ Женьшень нам ближе, – говорил он.

– Искплутаторов, говорящих на нашем языке, – говорил он.

Товарищ Женьшень кивал, улыбался. Чистил револьвер. Земляничка в углу алела каменной бабой скифской, вздумай ее кто свекольным отваром облить. Ишь, тварь, ревниво зыркнула на нее Редисочка. Это все у меня темперамент южный… подумалось. Подозрительно оглядела соперницу. Та, кажись, в бедрах раздалась. Не понесла ли, подумалось. В следующей стычке надо пристрелить, подумалось. Чиполлино на пестицидах да статейках товарища Имбиря сковырнулся давно уже. Чесночок, гнида, побледнел, но винтовку держит крепко. Если не сдюжит, авось и выйдет из него что… Еще в отряде были кум Виноградинка – озорной молдаван, он все норовил увести с собой всех коней, каких можно реквизировать, – пулеметчица Фасолинка, и анархист Лук-Порей. У того усы аж до члена свисали. Вроде, с мотней спутались. Совсем как бывший адвокат Горошек с революцией. Навеки. Потянулся Чиполлиныч за пятнадцатой «Беломориной», разорвал пакет с пестицидой.

– Ну, хватит! – резво сказала Редисочка, встав.

Рванула винтовку. Щелкнула затвором. Скомандовала:

– Штыки примкнуть, – сказала она.

Отряд встал зубами дракона из Колхиды, из сказок, которые Редисочка в разгромленной усадьбе Помидора нашла.

– За мной, шагом, марш, – скомандовала Редисочка.

Понюхали на дорожку все, затянулись. Редисочка дала Чесночку для храбрости мохнатки лизнуть, Земляничка, зачем-то, пакет с красным крестом взяла. Даже Чипполино очухался, застонал жалобно, виски массируя, поднялся со стула, шатаясь. Оттолкнул Редисочку слабо, но встал во главе отряда.

Словно падая, понесся вперед.

Лавой, серой, стремительным селевым потоком, покатились за ним товарищи.

Ворвались в соседнюю комнату.

* * *

…Принц Лимон с графинями Вишнями сидели, – с прямыми, как у стульев, – спинами, на стульях с прямыми спинками. За спинами стояли дети. Молоденький Вишенка, молодые герцог Мандарин да барон Апельсин. Доктор Каштан, который был врач для бедняков, а потом, куила гребаный, решил вдруг законтачиться с врагами трудового народа. Из-за золотого сияния цедры, почудилось Редисочке, что свечение издает семья.

Ишь, словно на иконостас выстроились, уроды, подумала Редисочка.

Крикнула звонко:

– Гражданин Лимон, гражданки Вишни, – крикнула она.

– Граждане дети, – крикнула она.

– Указом революционного комитета овощей вы приговариваетесь, – крикнула она.

– К смертной казни, – крикнула.

– С немедленным приведением приговора в исполнени… – крикнула она.

Не договорила. Матрос Чипполино, сорвав с плеча винтовку, уже бил в упор в принца, и вспарывал нежные брюшки графинь штыком. За ним остальные… Из-за грохота в подвале все словно оглохли, брызгал в лица сок, крутился на полу в живот раненный Каштан, товарищ Женьшень прижал ему спину коленом, задрал голову и аккуратно перечеркнул горло кривым ножом. Душегубы, мелькнуло почему-то в голове Редисочки. Душегубы аристократии, подумала она с облегчением, вот я о чем. Вздрагивал на полу тринадцатилетний Вишенка – кум Тыква и Редисочка, не сговариваясь, разрядили ему свои маузеры прямо в лоб, исчезла половина головы… От гари и пороха в глазах резало и в горле.

– Выйти всем, – скомандовал Чиполлино.

С радостью увидела Редисочка, что уверенность возвращается к командиру. Подчинились все. Закрывая двери, услышали протяжный стон. Гребаная графиня Вишня-старшая не сдохла еще. Сурово ткнул в Чесночка пером Чиполлино. Сказал.

– Ты, – велел он.

Побледнев, завис словно над бездной Чесночок, а потом зашел в подвал и дверь прикрыл. Грохнул выстрел. На секунду почудились Редисочке, что не выйдет Чесночок, что он сам себя… Нет, наш товарищ оказался! Вышел, ноги дрожат… Сам улыбается. Ребята смеются, аплодируют.

– Сбитая целка! – кричат.

– Сбитая целка, – скандируют.

Лицом Чесночок на глазах меняется. Суровеет, взрослеет. А ведь может и правда писатель из него выйдет, подумалось Редисочке. Наш, чтоб по правде все написал. Да и муж может из него… Чиполлино все равно ведь долго не выдержит. Сердцем болит, за всё! А мы бы с Чесночком, подумалось вдруг, могли бы книжку написать. В соавторстве. Про отряд товарищей, что без устали мотается по грядкам России, выпалывая всякие гребаные фрукты да овощи, и дав свободу сорняками, тысячелетиями угнетаемым гребаными аристократами-огородниками…

– Бери, Чесночок, пару ребят, – командует Чиполлино.

– И вези тела в шахту, – велит он.

– Редисочку с собой тоже бери, – говорит он.

– Я справлюсь, товарищ, – чуть не плачет Чесночок от обиды.

– Дурак-овощ! – говорит ему Чиполлино.

– Я тебе ее как бабу дарю, – говорит он.

Протер Чесночок очки. Хотел сказать что-то. Передумал. Обнял порывисто Чиполлино. В губы поцеловал.

– Хоть ты и русский лук-держиморда, – сказал он.

– А ближе брата мне, – сказал он.

– Да я за тебя товарищ… – сказал он.

– Ну езжай езжай, – сказал Чиполлино.

Промокнул глаза, щурясь вслед телегам с трупами. Вернулся в подвал, отыскал пакетик с пестицидами. Рассыпал на ладони окровавленные. Не смог носом потянуть. Выругался. Стал слизывать, почувствовал, как десны немеют. Потом и приход пошел. Закружились в кровавом хороводе черти. Заплясали круговую, как в варьете бесовском. Но это все обман зрения, знал Чиполлино. Чертей ведь никаких нет, и бога нет. Нынче срать в церквях можно. Облизал Чиполино еще руки. Вдохнул глубоко. Увидел мутное что-то у ног. Ползло, качалось. Шепот услышал жаркий. Земляничка, понял, разжал руку на маузере.

– Ваня, Ваня, Джованни, – шептала Земляничка.

– Как же так, Ваня, – шептала она.

– Грех, деток убили, – шептала она.

Хотел сказать что-то Чиполлино. Не успел.

Отключился.

…когда тела в шахту сбросили – Чесночок с Редисочкой на всякий случай еще головы размозжили, чтоб не выполз никто чудом, – у телег собрались перекурить. Кум Тыква достал пузыречек со спиртом, что в больнице разгромленной прихватил. Сказал:

– Теперича истории пути назад нет, робя, – сказал он.

Выпили, закусили крупко, занюхали товарищем Женьшенем. Устали, как после работы трудовой. Да это и есть работа, поняла вдруг Редисочка. И такой работы еще вся Россия немытая полна. Все еще перекопать, перекорчевать. Всех выдрать, да пересажать. Все изменим, все соком зальем… Тут и Чесночок сбоку жарким фаршмачным дыханием ухо обжег. Забормотал.

– Красивая пани, – сказал он.

– Я вижу нас властителями нового мира, – сказал он.

– Мы спрыснем новой жизнью завядшее русское древо, – сказал он.

Каркали вороны. Мотали головами лошади. Косился латыш Картофель. Тот тоже по-русски не понимал, ему жестами объясняли. Какой… липкий, с неприязнью подумала Редисочка. Но ведь рано или поздно потянет, потянет меня к такому, подумала. Голос почвы, подумала. Да еще и Чипполино с коровой этой жирной, Земляничкой… Тварь! Послышался вдруг сзади свист. Оглянулись.

У шахты стоял, с пулеметом, товарищ Женьшень.

Улыбался прекрасным Буддой, украденным тибетской экспедицией Тянь-Шаньского, Буддой, что простоял в гостиных аристократов, духов вызывавших… а потом вдруг раз и вызвался! И закрутил в руках бессмысленный молот, глиняный молот судьбы…

– Чего тебе, товарищ? – сказала Редисочка, слезая с телеги.

Отмахивалась от руки галантно протянутой Чесночком, морщилась. Потянулась с земли за винтовкой.

– Что, неужто еще жива гнида какая? – сказала она.

Товарищ Женьшень улыбнулся, головой покачал. Сказал вдруг.

– Товалиси, – сказал он.

– Смотлите на меня, я сказать имею, – сказал он.

– Не один товались Чесноцок уметь стих, – сказал он.

– Китай лодина стих, – сказал он.

– Я социнить, – сказал он.

Фыркали лошади. Поднимался из шахты пар от тел. Молчал отряд. Глядели на китайца.