– Плитку кладу, заборы ставлю, – кричал он, окутанный клубами пара, потому что на улице было минус 25.
– Огород вскапываю, сантехнику ремонтирую, – говорил он.
– Все виды строительных работ, – говорил он.
– Стройка от «а» до «я», – говорил он.
Может, дела бы шли хорошо, – все-таки Лоринков разбирался в маркетинге, потому что работал охранником в маркетинговово-консалтинговой фирме, когда его уволили, – если бы не тысячи три узбеков и таджиков, которые подбегали к машинам вместе с Лоринковым. Они тоже предлагали услуги строительства от «а» до «я» и брали клиента низкой ценой и сплоченностью. Иногда случались курьезы. Бывший pr-менеджер и неудавшийся писательЛоринков, которого безработица заставила приехать унижаться в Москву – в письмах родным он, как и все молдаване, называл это «покорить столицу», – вспомнил блестящий джип, под колеса которого он едва не попал. Из машины вышел лысый и щуплый крепыш – противоречивый, как вся его внешность – и долго бил Лоринкова черенком от лопаты, который вынул из багажника. Крепыш явно был культурным человеком, потому что бил работягу не молча, а что-то рассказывал.
Лоринков не запомнил – там было что-то про «гламурный протест-лайт от маркетологов из ФСБ», «опять сорвали финансирование на Свободную прессу» и «революционные колонки в Снобе».…
Крепыш, бережно вытерев черенок курткой Лоринкова, захлопнул багажник. Сплюнул. Закурил. Прищурился. Стал очень похож на Горького. Сказал:
– Не обижайся, братан… – сказал он.
– Иногда залезешь в интернет, прочитаешь гадостей про себя, – сказал он.
– Все нервы обнажаются как купальщицы на одноименной картине Моне, – сказал он.
– Потом мысленно ответы сочиняешь, – сказал он.
– А тут ты подвернулся, – сказал он.
– Под машину зачем-то прыгнул, – сказал он.
– Плитку я… того… кладу… – прошептал Лоринков.
– Бедствую тут… – сказал он, плача.
– Ты безграмотный трудящийся, – сказал ласково крепыш.
– Видишь Кремль? – спросил он.
– Да, – на всякий случай соврал Лоринков, понятия не имевший, как он выглядит, этот Кремль.
– Бери топор, факел, и ступай бить тех, кто там сидит, – сказал крепыш.
– Да, конечно, прямо сейчас бегу, вот только попустит, – сказал Лоринков, боявшийся прогневить крепыша.
– Бить их, жечь их, запомни, Кремль, – сказал крепыш.
– Да, конечно, вот только полежу чуть-чуть, соберусь с силами и пойду жечь и бить Кремль, – пообещал Лоринков, слабея от потери крови.
– Я, кстати, туда сейчас еду, – сказал крепыш.
– Подвезёте? – спросил Лоринков.
– Нет, машину испачкаешь – сказал крепыш, – да и по другим делам я туда еду.
– Я туда чай пить, – сказал он.
– С плюшками, – сказал он.
Лоринков на всякий случай притворился мертвым, и лишь услышал, как джип, газанув, умчался.
* * *
Лоринков, в принципе, умирал, как вдруг услышал топот тысяч ног. Приоткрыв глаз, мимикрирующий под покойника гасарбайтер увидел несущийся кортеж. Таджики и узбеки, визжа под ударами милицейских дубинок, разбегались, словно жители покоренного Иваном Грозным Казанского ханства. Внезапно кортеж притормозил. Блестящий автомобиль стоял как раз напротив Лоринкова. Не к добру, вспомнил блестящий джип крепыша гастарбайтер, снова будут бить. Из машины вышел невысокий мужчина в отличном кашемировом пальто, в каких ходил весь Кишинев в сезоне 2002—2003 гг. Мужчина подошел к Лоринкову и спросил:
– Национальность, – спросил он.
– Молдаванин, – сказал Лоринков.
– Ну-ну, – сказал мужчина.
– Не нужно унижаться, милейший, – сказал он.
– Будь смелее и не трусь, – сказал он.
– Помни о чувстве собственного достоинства, – сказал он.
– Понял, молдаванин? – сказал он.…
после этого начались чудеса. Лоринкова втащили в машину, которая изнутри больше напоминала космический корабль – «из бывшей станции Мир и переделали», сказал мужчина в пальто, – и угостили шампанским. Вытерли кровь и сопли. Внимательно выслушали историю насчет обидчика.
– Ты не сцы, Володя, – сказал Лоринкову еще один мужчина в костюме.
– Я знаю этого хулигана, – сказал он.
– Это очень плохой человек, националист и болтун, – сказал он.
– Нацбол, сокращенно, – сказал он.
– Зовут его Захар, а фамилия его все равно никому ничего не скажет, – сказал он.
– Это некий блогер prilepin – сказал он.
– А нам не по херу? – сказал он.
– Мы нефть качаем, – сказал он.
– Но ты все равно не думай, что мы это так оставим, – сказал он.
– Мы его обязательно накажем, замочим в сортире, – сказал он.
– Не беспокойтесь, Володя, – сказал он.
– В глаза смотреть, чмо – сказал он.
Лоринков послушно поглядел в глаза мужчины и разглядел бездонную глубину подвалов Лубянки. Попал, подумал Лоринков. В смысле, пропал, подумал он.
– Что вам от меня нужно? – спросил он.
– Я молдавский гражданин и требую консула, – сказал он.
– Молдавского консула, – сказал он.
– Ха-ха, – сказали мужчины.
– Ваш консул прыгает под машины, предлагая поставить забор, – сказал мужчина.
– Где-то на Пречистенке, или какой другой «-истенке», – сказал он.
– Фиг знает, я не москвич, – сказал он.
Машина въехала на территорию Кремля. Лоринков мельком увидал охрану, танцующую лезгинку у Вечного огня – «пересменка», буркнул мужчина в пальто, – и хотел было спросить, где тут Царь-пушка, как сам ее увидал.
– Вау, – сказал Лоринков.
– Вот она, Царь-пушка, – сказал он.
– Так вот ты какая, знаменитая Царь-пушка, – сказал он.
Подошел к молодому, озорному бородатому мужчине в спортивном костюме и с огромным пистолетом «Стечкин» из золота на поясе. Восхищенно прикоснулся к оружию.
– Моя пушка не трогать, а то башка прострелить, – сказал мужчина.
– Как фамилия? – строго спросил он Лоринкова.
– Лоринков, – сказал Лоринков.
– Бывший молдавский писатель, – сказал он.
– В мой библиотека нет такой писатель, – сказал строго мужчина со «Стечкиным».
– Значит, нет такого писателя вообще, – сказал он.
– Вас понял, – сказал плиточник Лоринков.
Горец продолжил смотреть футбольный матч «Терек-Манчестер Юнайтед» по телевизору. Лоринков пошел дальше по коридору, ориентируясь по черным пальто новых знакомых. В большом зале, похожем на лабораторию, они накинули белые халаты, заставили Лоринкова сделать то же самое. Зал оказался похож на гигантский завод. Мимо то и дело сновали люди, по стеклянным трубкам текли жидкости разного цвета, плескались в чанах какие-то колбы… Очень похоже на рекламу зубной пасты «Колгейт», подумал Лоринков. Да, ее тут и снимали, подтвердили мужчины.
– Ты, Володя, наверное, уже узнал нас, – сказал мужчина с бездонными глазами.
– Да, вы Владимир Владимирович Пу… – сказал Лоринков, и почувствовал на губах вкус крови.
– А вы Дмитрий Анатольевич Ме… – сказал он, и сплюнул три зуба.
– Ну что за страна, – подумал он.
– Все, везде и за всё бьют – подумал он, с трудом поднимаясь.
– Итак, Володя, не нужно говорить, кто мы, потому что и так понятно, – сказал мужчина.
– Можешь выражаться иносказательно, – сказал он.
– К примеру, один журналист московский нас называет Тандем, – сказал мужчина в плаще.
– Находит это дико остроумным, – сказал он.
– Ха-ха, – безрадостно посмеялся он.
– Муть какая-то унылая, – сказал Лоринков.
– Впрочем, все московские журналисты несут унылую муть, – сказал Лоринков.
– Особенно когда они пытаются писать книги, – сказал он.
В это время по коридору провезли чан сухим льдом, откуда вырывался мужчина с видом дебила и криками «Роисся вперде!». Лоринков поднял брови.
– Нет, то другой, – сказал один из Тандема.
– Но даже червь вносит свою лепту в создание почвы, – сказал мужчина в пальто.
– Так и этот придурок, – кивнул мужчина в сторону дурачка, оравшего «Роисся вперде», – натолкнул нас на идею.