– А-а-а-а-а-а!!!! – кричал Эдуард.
– Так что, сдаетесь? – сказал Лоринков.
Чувствуя, как сзади к спине его прикасается что-то когтисто-зловонное, русский шпион «Эдуард» потерял сознание…
* * *
…свет проникал в глаза сначала узкой полоской, потом хлынул потоком. Значит, я щурился, а потом раскрыл глаза широко, понял Эдуард. Моргнул несколько раз. Пред ним, в белых халатах, стояли его друзья. Однокашник Костян, подружка Таня, хриплый Валерка «Однако», полковник Шендерович и…
–… президент Российской Федерации Дмитрий Медведев, – сказал трубнй голос глашатая.
Эдуард, пошатнувшись, попытался сесть.
– Лежи, лежи, дружочек, – сказал президент.
– Дмитрий… – сказал Эдуард.
– Дмитрий Анатолье… – сказал он.
– Я знал, – сказал он.
– Знал, что вы прилетите и спасете, – сказал он.
– Анатольич, – сказал он.
– Толик, Толяныч, браза, – сказал он и заплакал.
– Они меня пытали, – сказал он.
– Но я им ничего не сказал, – сказал он.
Президент улыбнулся, снимая агента на мобилу.
– Ты и не мог, дружок, – сказал он.
– Ты был отвлекающей мишенью, – сказал он.
– Наша сотрудница Наташа навела их на тебя, как на ложный след, – сказал он.
– Кстати, она не предатель, как ты подумал из-за клеветы подонка Лоринкова, – сказал он.
– Она тоже служит в ФСБ, – сказал он.
Друзья расступились, и Эдуард увидел, что за ними стоит, смущенная, Наташа Морару. Она была, почему-то, в подвенечном платье.
– А чего тянуть? – озорно сказал президент, увидев смущенное удивление во взгляде Эдуарда.
– Программа демографического развития РФ предполагает, что вы еще и 100 тыщ рубликов получите! – сказал он.
Друзья захлопали, Наташа, смущенно покусывая усики, раскраснелась. Эдуард, не веря счастью, глупо улыбался. Потом вдруг посерьезнел. Сказал:
– Дмитрий Анатольевич, – сказал он.
– Я… мне… я бы в общем… – сказал он.
– Я хочу разоружиться перед товарищами, – сказал он.
– Говори, сынок, – сказал ласково Президент.
– Я… в общем… – сказал Эдуард Багиров.
– Я не Эдуард, а Иван, – сказал он.
– И я русский… – сказал он шепотом.
Друзья стихли. Но президент РФ улыбнулся и приложил палец к губам разведчика. Он сказал:
– Тс-с-с-с, дружище, – сказал он.
– Тебе нельзя волноваться, – сказал он.
– Мы все знаем, дружище, – сказал он.
– И всегда знали, Иван, – сказал он.
Эдуард зажмурился. Валерка достал «узи». Костян – обрез, Таня – просто кривой нож…. Но президент сказал:
– У каждого из нас есть маленький недостаток, – сказал он.
Подмигнул. Вышел. Друзья, спрятав оружие, стали обнимать Эдуарда. Он же плакал от счастья, ушам своим не веря. Тем более, в них все еще стоял ровный, ужасающий своей монотонностью гул молдавского бессознательного.
Которое, – знал Эдуард, – останется с ним навсегда.
И всю оставшуюся жизнь он пытался понять, не чудится ли она ему.
И на Мрасе дубут блябони вцести
– Двадцать, девятнадцать, – сказал механический голос.
– Восемнадцать, семнадцать, – сказал Лоринков.
– Заткнись, – сказал механический голос.
– Сбил со счета, – сказал голос.
– Извините, я нечаянно – сказал Лоринков.
– Скафандр проверил? – сказал голос.
– Так точно, – с радостью сменил тему Лоринков.
– Начинаем отсчет, – сказал голос.
… – кивнул Лоринков.
– Чего ты молчишь? – сказал голос.
– Вот когда от него нужно «есть», он молчит, – сказал голос.
– А когда ему нужно заткнуться, он болтает и болтает, – сказал голос.
– Молдаване, – сказал голос.
– Знаешь что, – сказал Лоринков.
– Где здесь выход? – сказал он.
– Не горячись, – сказал еще один голос.
– Горячие молдавские парни, – сказал он.
– И ты цыц, – сказал второй голос первому.
– Начинаем отсчет, – сказал голос.
– Володя, помни, сколько мы потратили на обучение одного космонавта, – сказал голос.
– Я помню, – буркнул Лоринков.
– Помни, что на тебя смотрит вся Россия, – сказал голос.
– Что тебя слушает вся Россия, – сказал голос.
– И как мы материмся, тоже слышат? – нездорово возбудился Лоринков.
– Хер там, – сказал голос.
– Для ботвы мы поставили запись, – сказал голос.
– Скажите, а перед Новым Годом такая же фигня? – спросил Лоринков.
– Ну, когда вы перед Кремлем, в полночь, и трезвый? – сказал он.
– Володя, – сказал тепло голос.
– Будешь много трындеть и совать свой нос, куда не следует, – сказал голос.
– Останешься на орбите, как космический мусор, – сказал голос.
– Виноват, – сказал Лоринков.
– Помни, твоя задача состоит в том, чтобы выполнить задачу, – сказал голос.
– И чтобы не ссать у меня, – сказал голос.
– Пацан сказал, пацан сделал, – сказал голос.
– Все сделаю, ваше благородь, – сказал Лоринков.
– Бухнуть можно? – спросил он.
– Пей на здоровье, – сказал голос. – Все от страха пьют.
– Буль-буль, – сказал Лоринков, отпив из грелки, которую прятал в скафандре, и в которой прятал спирт.
– Ну, Володя, будем прощаться, – сказал тепло первый голос.
– До свидания! – сказал Володя.
– Помни, на Марсе притяжение в сто раз больше нашего, – сказал голос.
– Поначалу тебе будет тяжело, но потом ты привыкнешь, – сказал голос.
– Первые десять лет будешь вкалывать, как раб на галерах, потом пойдут проценты, – сказал голос.
– Не давай много воли таджикам, не корми хохла чересчур обильно, и – держи прибалтов в черном теле, – сказал голос.
– Вас понял, – сказал Лоринков.
– Топливо проверили? – сказал главный инженер.
– Так точно, – сказал Лоринков.
– Ну, с Богом, – сказал голос.
– Двадцать, девятнадцать, восемнадцать… – начал он обратный отсчет.
Полковник ВВС ВС РФ Лоринков, никогда не садившийся за руль самолета, – именно так он и называл штурвал, за что его не пустили бы даже в кабину пилотов, – смотрел на оранжевые всполохи Байконура. Где-то, объятые пламенем, бегали казахи из заправочного отсека, которых просто забыли, а потом забыли потушить. Но казахов никто не считал. Как сказал полковник Лоринкову механический голос, русские на казахах отыгрывались за то, что русские были для Людей кем-то вроде казахов. А Людьми была таинственная и могущественная корпорация, подчинившая себе весь мир, и орудовавшая руками мировых правительств.
– То есть, и даже вы….? – спросил Лоринков, примеряя новую форму.
– И даже я, – грустно сказал голос.
– Но смотри у меня, – сказал голос.
Конечно, у голоса было тело. Просто оно было таким невыразительным, неприметным – ну так таких и набирали, объяснил голос, – что Лоринков предпочитал слушать голос. Да и второго руководителя проекта «И на Мрасе дубут бляблони вцетси» голос был куда выразительнее внешности, хотя выглядел он, – признавал Лоринков, – более колоритно. Обычно голоса делились на Хорошего и Плохого, но так часто менялись местами, что Лоринкову, по сути, уже было безразлично, кто из них кто. Мусор, он и есть мусор, думал постоянный воспитанник комнаты трудных подростков отдела полиции города Кишинева номер 14 в 92—94 гг. Володя Лоринков. Кто был в тюрьме, тот не забудет, кто не был, не поймет, на, думал он. Журавли летят над нашей зоной, думал он. Хоп-мусорок, не шей мне срок, думал он. О чем это я, думал он. И улыбался двум мужчинам с выразительными голосами.
Так или иначе, а эти люди дали ему путевку не просто в жизнь…
На Марс!
* * *
…Участником космической программы по покорению Марса будущий полковник авиации Лоринков стал совершенно случайно. Можно сказать, против воли. Он стоял в то морозное утро – позже писал Лоринков в блокнотик, который собирался продать по возвращении с Марса издателям, – на Каширке. Или Пречистенке? А может, Химке? Лоринков не знал, он постоянно путал эти дурацкие московские названия, в которых могут разобраться только москвичи. Те самые, которые проносились мимо Лоринкова на дорогих автомобилях, лишь изредка притормаживая. Тогда Лоринков, прыгавший на обочине, как большая дрессированная обезьяна в оранжевой жилетке, бросался машине наперерез, стучал в окошко – очень нежно, чтобы не возбудить даже намека на недовольство владельца авто, – и кричал: