— Прекрасно. Значит, советский полиглот.

— Как можно перевести это? «Пир на весь мир»? Или «Вселенский фуршет»?

— Вы, не читая, ухватили самую суть, можно сказать, пафос этого сочинения… Можете числить себя соавтором этого труда. Он написан по-русски, с вкраплениями украинского, белорусского и немного — польского… Но должно быть понятно без перевода любому восточному славянину и владеющему русским языком… Сейчас все объясню…

— Пошли, начинается! — появившийся Сашка потянул их от медовых столов в темноту зрительного зала.

— Надо говорить: пойдем, пойдемте, — прошипела Ксения, но законный супруг ее не расслышал.

— С вашего позволения сяду отдельно, — проговорил Стебликивский, отделяясь от них и шепча ей: — Пожалуйста, пока без импровизаций! Только то, что попросил я. На фуршете все поясню!

На сцену поднялась прелестная смуглая девушка в длинном белом платье, сплошь расшитом кружевами цвета слоновой кости.

Засмотревшись на платье и чистый, детский пробор, разделявший длинные черные волосы, Ксения забыла задать свой любимый вопрос: «Кто это?» Но Сашка уже опередил ее:

— Ганна Хираченко — она сегодня ведущая. Известный критик, член жюри, и сама пишет. Это по мужу она Хираченко, на самом деле в ней течет южная кровь. Не то черкешенка, не то лезгинка. Похожа на Бэлу, да?

— Да, немного. Она талантлива?

— Судя по тем рассказам, что я читал, под мой вкус подходит.

Больше Ксения ни о чем не спрашивала. Она не видела, как Ганна приглашала на сцену испуганных финалистов, не слышала, как те что-то лепетали в ответ, как получали забавные статуэтки-призы с физиономией хитро улыбающегося пасечника, как шумели и радовались в зале зрители.

Никому до нее не было дела, вот она и сидела. Сидела с прямой, как струна, спиной, в оцепенении сжав руки.

— А теперь наступает самый ответственный момент… — И, выдержав риторическую паузу и от волнения даже, кажется, приподнявшись на цыпочки, Ганна выдала на одном дыхании: — Текстом-победителем единогласно признана повесть «Бучний бенкет». Автора — мы не знаем, он это или она, — просим подняться на сцену и любым способом подтвердить авторство.

Оглянулась на Стебликивского.

Сидит, сняв очки, и в упор на нее смотрит.

Обещала — выполняй!

Едва не споткнувшись на верхней ступеньке, Ксения, с папочкой в руке, поднялась на сцену.

Так возносилась то ли к скандальному успеху, то ли к успешному скандалу та, которая всего две недели назад была добропорядочной старшей научной сотрудницей академического института и предупредительной матерью единственной дочери, пребывающей в коварных обстоятельствах переходного возраста.

Киевские последствия

Сашка был ошарашен происшедшим настолько, что утратил контроль за развитием фуршета и даже хлебнул горячительного. Он пытался выяснить у Ксении, что вообще-то произошло — розыгрыш, совпадение обстоятельств, какая-то замысловатая авантюра, но Ксения сама, забыв о мужниных предостережениях, выпила столько медовухи, что очнулась только утром.

Вошел Сашка, свежий и весь такой упругий, как нежинский огурец.

— Доброе утро, сударыня! Позвольте пригласить вас, Оксана Витальевна, на утренний кофе. Экипаж ждет.

Ксения спрыгнула с кровати:

— Мне надо срочно в Москву.

— У меня свободный день, а ночным поездом уедешь. Пока что у нас куча времени, — и Сашка стал стаскивать с себя майку.

— Стоп-стоп! Я, между прочим, с работы отпросилась всего на один день.

— И какой выход?!

— Я должна сегодня уехать.

Сашка совсем сложился в сгорбленную фигурку.

— Я ведь случайно приехала, по делу. Но впереди лето, отпуск, будем со Стефанией гостить у тебя так, что тебе надоест.

— Я повезу вас в Венецию! — загорелся Сашка. — Я знаю, Стефа мечтает…

— А как же труды по зарабатыванию на квартиру?

— Это копейки! Тем более что у меня сейчас приятель с семьей живет в Мюнхене. Прилетим туда, возьмем машину. Пять-шесть часов — и мы в городе Казановы и Тинто Брасса…

— Ты, по-моему, с собственной дочерью намылился туда ехать! И со мной, а не с любовницей.

— Какая любовница, Ксана! — вздохнул Сашка, вставая. — Давай так. Сейчас поеду привезу тебе билет на сегодня, а потом…

Но с билетами из Киева в Москву, как обычно, оказалось плохо — Сашка с трудом раздобыл место на вечерний авиарейс. Хотел отложить ее отъезд еще на сутки — «Кто тебя в Москве в полночь встретит?» — но она стояла на своем.

— Встретят. — Хотя действительно не знала кто. Трешневу дозвониться не удавалось.

Потом Сашке пришлось ездить по своим, неизвестно откуда вываливающимся делам.

Да и ее после авантюры Стебликивского не оставили без внимания.

Еще на фуршете, до того, как она отключилась, довольный, если не сказать, счастливый Стебликивский, как и обещал, дал пояснения, ответил на вопросы. Но проблемы, пришедшие вместе с согласием Ксении принять премию за этот «химерный роман», он снять не мог.

А они возникли.

Повесть была подписана девизом «Гаруда», и теперь Стебликивский предложил ей представляться как Оксана Гаруда, но ни в коем случае не открывать своих подлинных имени и фамилии. Он честно признался, что написал эту повесть или «химерный роман», как угодно, просто из развлечения, чтобы проверить еще раз нехитрое предположение: премии в жизни ничего не стоят, кроме денег, которые на них затрачены. Это всего лишь игра, более или менее красивая игра, которой не нужно ни придавать слишком большого значения, ни умалять ее места в нынешней литературной жизни. Для объективности оценки решил прикрыться подставной фигурой. А кто подойдет лучше молодой женщины? Подобрал таковую. Но сердцу молодой женщины, как и сердцу девы, нет закона. В последний момент они с намеченной для игры женщиной рассорились — проект оказался под угрозой… Но счастливо появилась Ксения — и все прошло как по маслу. Теперь от нее требуется только одно: сохранять полуинкогнито и поддерживать связь с ним. Ждать развития событий…

— Поскольку я согласилась сказать «а», постольку придется сказать и «б», и, может, «в»… Но не во всем я с вами согласна! — начала Ксения. — Во-первых, премии просто нужны как факт. Их должно быть много, и так постепенно произойдет их естественный отбор. Во-вторых, на премиях не только тратят, на них и зарабатывают. Наконец, среди премиального потока не может не быть интересных произведений. Несколько дней назад мне попалась повесть какой-то неведомой Муромцевой, включенная в шорт-лист российской Губернской премии, «Щедринки». Стала читать — и в одном месте не выдержала: залилась слезами, уткнулась в подушку. Думаю: что это со мной? Ведь давно уже ни над какими книжками не… Слишком бесхитростно и слишком — правдиво. Правда, все время не давал покоя вопрос: Муромцева просто не умеет писать, или это такой литературный прием? А может, только так и нужно — писать как плачется, как смеется?.. И потом еще долго не покидало ощущение, что номинантка из Рязани — едва ли не единственный живой человек, встретившийся мне на «Щедринке»… Из тех самых, которых обязано было заметить жюри!

— Ну, это рудименты юношеского максимализма… — протянул Стебликивский. — «Единственный живой»… Ригоризм отрочества. Вас, наверное, еще мигрени мучают. А это болезнь молодости… Как исчезнут — все: будете спокойной и мудрой. А пока пойдемте выпьем за уже свершившийся успех…

Ждать развития событий, которое предрекал Стебликивский, долго не пришлось.

Уже к полудню ее каким-то образом вычислили телевизионщики и набросились с расспросами.

Люди из массмедиа были и вчера, но их умело разрулил и отдалил Стебликивский. Но что делать сейчас?!

Ксении вовсе не хотелось увязать в этой истории, и она вдруг вспомнила спасительную фразу, которую бросил кому-то Стебликивский: «По всем вопросам вам лучше связаться с литературным агентом Оксаны».

Вот и сейчас она стала отпихиваться от всех этой фразой, а на просьбу помочь связаться предлагала оставить визитку. Собрала их целую пачку.