— А на каком языке идет представление?

— Думал. Если мероприятие сугубо национальное, то надо на украинском, если международного масштаба — на русском. А сегодня можно соединить.

— И как твой слоган звучит на мове?

— Да почти так же: «I топиться лiд у вазi! I ломляться столи вiд харчiв! I починається фуршет!»

— Не знаю… по мне, так по-русски слишком красиво, а по-украински смешно. Особенно про харчи. А про лед это точно Булгаков?

— Да какая разница — Булгаков, не Булгаков! Публике понравится! проверено! Главное — такого ни у кого не было. Мы единственные с этим слоганом. Затем оркестр играет туш, действие перемещается в другую часть зала, мои люди вступают в игру: незримо и неслышно начинают обслуживать гостей. На фуршетах, как ты знаешь, самообслуживание, а у нас как в ресторане.

«Наивный! — думала Ксения. — За то и любят фуршет истинные гурманы, что не тебя порционно обслуживают, а ты сам штурмуешь поданное на столы. “За взятие жульена”, “За освобождение шампура”», — вспоминала она награды Академии фуршетов, представленные ей академиком-метр д’отелем.

— Хорошо придумано, — рассеянно кивнула она, окончательно потеряв интерес и к «Рудому Паньку», и к переводу булгаковского изыска. — Но, между прочим, я сюда приехала не только по фуршетам таскаться и не с отцом нашей дочери повидаться! У меня намечена деловая встреча со Всеволодом Тарасовичем Стебликивским…

— И что тебе нужно от этого деятеля украинского национального возрождения?

Ксения постаралась покороче рассказать историю и предысторию «Радужной стерляди». Стебликивский как раз и был тот человек, который пообещал обеспечить текстом турецкого романа, способствовавшего развитию романа русского в его, так сказать, новой конфигурации. Впрочем, у нее для рассказа было время, так как Стебликивский, с которым они с Трешневым, естественно, связались еще из Москвы, попросил позвонить ему в полдень. «То ли занят, то ли просыпается богемно поздно…»

Всеволод Тарасович говорил на прекрасном русском языке, время от времени ввертывая в речь латинские и французские выражения. Как видно, он скучал по Москве, где много печатался в советское время, когда в Киеве его гоняли то за украинский национализм, то за сионистские настроения, то за космополитизм с русофильским оттенком. За пять минут разговора Ксения была совершенно очарована интеллектуальным блеском этого человека, прежде лишь читала его статьи по истории литературы и культуры. Вместе с Мироном Петровским и Вадимом Скуратовским Стебликивский составлял знаменитую «киевскую триаду», как она виделась из Москвы.

— Осталось только договориться о встрече, — бархатный баритон Всеволода Тарасовича легко мог вступить в состязание с баритоном трешневским. — Какие у вас, Ксения Витальевна, планы на вечер?

— Собственно, ничего особого. Приглашают на церемонию вручения премии «Рудого Панька»…

— Хорошо, что я сижу в кресле! Я ведь тоже там буду… — он помолчал в трубку. — Вас кто пригласил?

— Муж.

— Муж… Вот как. Но это еще лучше, что пригласил муж! Вы что, вместе приехали?

— Нет, он киевлянин.

— Вы знаете, то, что вы говорите, для меня просто подарок! Значит, вы будете с мужем. Обязательно будете?

— Ну, как говорил Лев Толстой: ЕБЖ. Если буду жива. Но надеюсь быть, ибо надо еще вернуться в Москву с этой турецкой книжкой.

— Добре! Ее ксерокопия через час будет готова, и я принесу ее с собой. Но и для вас у меня будет одно ответственное, но приятное поручение.

— Буду рада выполнить, тем более приятное. Если перефразировать вашего земляка, делать приятное легко, говорю это по-доброму. Что-то отвезти в Москву?

— Когда мы встретимся, я вам расскажу, в чем мое маленькое, но ответственное поручение. Не знаю, насколько помогу с книжкой вам и Георгию Орестовичу, но вы мне очень поможете. Можно сказать, вас мне послали наши общие славянские боги!..

За рулем Сашка рассказывал, сколько времени ушло на подготовку сегодняшнего фуршета, сколько он вложил собственных денег и сколько намерен на этом заработать.

Ксения слушала вполуха. Ей порядком надоели эти разговоры. Она больше не хотела ни ходить на фуршеты, ни слушать про них. Сегодняшний точно будет последним! Хотя Стебликивский все же смог ее заинтриговать.

А Сашка между тем плавно соскочил на другую любимую тему:

— Эти козлы по-прежнему думают, что писательство — одно, а издание книг — совсем другое. — Козлами Сашка называл всех, кто не смог или не захотел вписаться в новую действительность. — Они не понимают, что по-старому быть не может. Сегодня на успех может рассчитывать только тот, кто сам пишет, сам издает, сам продвигает…

— …сам продает.

— Не иронизируй, пожалуйста. На самом деле так и есть. Нам давно надо брать пример с Запада. Там все это — единый производственный цикл.

— И писательство производственный цикл?

— Не передергивай. Хотя если иметь в виду новые технологии, тот же Интернет, без которого ты сама сегодня ни одной статьи уже не напишешь, то и наука, и писательство давно стали производством.

— Рудый Панько с Западом в обнимку…

— Одно другому не противопоказано! А я, заметь, не только пишу-издаю-продвигаю-продаю, но еще и деньги на кейтеринге для нас зарабатываю! — Сашка так и распирало от самодовольства.

Но через минуту он стал жаловаться:

— Если бы ты знала, сколько сил отнимает этот кейтеринг! Писать совершенно некогда. А у меня еще одна идея появилась: открыть клуб или кафе. Я уже прощупал: рынок литературных кафе в Киеве пока свободен. Но это ненадолго, скоро все поймут, что на этом тоже можно деньги делать. С одной стороны, культурно, ты по-прежнему со своими, а с другой — прибыльно. Но сначала — квартира!.. Сюда же никого привести нельзя!

Ксения вопросительно взглянула на мужа. Или только во взгляде звучал вопрос? На самом деле ей было все равно, можно сюда кого-нибудь привести или нет.

— Ты смеешься, — с почти детским упреком сказал он, хотя она даже не улыбалась. — А мне не до баб, выспаться бы… Я имел в виду привести нужных людей… Но ничего, вот увидишь: еще полгода, и я ее куплю, квартиру. Все продам, а куплю! И не где-нибудь в спальном, а в самом что ни на есть центре. Мы еще поживем!

Ксения молчала, зная, что никогда не поселится в квартире, которую купит муж.

— Жить надо рядом со своими, успешными — это закон. Успех, он, знаешь ли, заразителен.

Произнеся свою длинную речь, Сашка принялся утирать отнюдь не куртуазным, а огромным, как наволочка, носовым платком сначала взмокшую голову, затем лицо и наконец темно-красную шею, уже загоревшую, но некрасиво.

Киевское искушение

— Не люблю слово «успешный», — прервала свое молчание Ксения. — Все вокруг только и говорят об успехе. Боятся не успеть, торопятся взять от жизни по полной. Мир поделили на успешных и неуспешных, как раньше на богатых и бедных. Впрочем, тут связка жесткая: где успех, там богатство. Всех и все разъедает эта ржавчина. Не только политиков, бизнесменов, шоуменов, режиссеров, актеров, для которых успех всегда был критерием профессиональной деятельности, но и нашу среду. Считаем, чего и сколько написали, выстраиваем рейтинги, в Интернете с утра до ночи ищем на себя ссылки — любыми способами пытаемся оставить после себя как можно больше следов… И вот уже и «Чайка» не «Чайка», пьеса не о муках творчества и природе таланта, а об успехе. Представляешь, об успехе! И модный режиссер не стесняется везде и всюду по-зи-ци-онировать свою постановку как пьесу об успешных и неуспешных. А на самом деле классика нужна ему лишь для подтверждения собственных комплексов и амбиций.

Сашка изумленно смотрел на жену. Никогда ничего подобного она не говорила, а тут… Что это с ней? Чье влияние? Нет, надо быстрее съезжаться, забирать их со Стефанией сюда, домой. Так недолго не только окончательно жену, но и дочь потерять.

Но Ксения не замечала его растерянности и тревоги. Она говорила будто сама с собой: