XXII

Подвал почти опустел, Люся спала в кресле за пустым столом с замершей рулеткой, молчаливая жизнь еще колебалась на покерном дворике – люди вставали, сгребали свои фишки и уходили, а самые стойкие как ртутные шарики стекались к центральному столу, который подогревала ровная игра Умрихина и построенный им квартал десятиэтажных высоток из фишек – всего двадцать с учетом тех десяти тысяч долларов, с которыми они пришел.

По тому, что его начинало клонить в сон, он понял, что время уже около пяти утра. Теперь игра превратилась и в соревнование по выносливости.

Подсевшие за стол игроки быстро сдавались, видя что Умрихин настроен идти до конца. Шансов у него уже не будет. Как только он встанет из-за стола с намерением сесть за него завтра или в другой день, он превратится в одного из них, потеряв главное преимущество – быть варваром, который без зазрения совести грабит богатые поселения. Поэтому действовать нужно было сейчас.

С каждым выбывшим игра набирала скорость. И, в конце концов, он оказался один на один с Пижонистым. Руки его уже светились не зеленым, а красным – он больше рисковал и шел на блеф, и в банке его собралось на пять тысяч больше умрихинского комплекса – тридцать тысяч.

Пижонистый так и снял свои темные очки. Уставшие от бесконечного мелькания карт и фишек глаза Умрихина искажали его черты, очки превратились в темные глазницы, а его надменная улыбка растягивалась в смертельную улыбку голого черепа.

Пижонистый прекрасно изучил его стиль игры, умело распознавал полублеф и перекрывал высокие ставки, уворачивался и уходил вовремя, как только на руках Умрихина появлялись сильные карты. Каждый из них отлично понимал, что оба они тянут время, передвигая горы фишек туда-сюда, и что кто-то должен, наконец, пойти на верную гибель – сделать олл-ин, чтобы сорвать весь банк и воскреснуть.

Что бы поставить все фишки, нужно найти самый благоприятный момент, рассчитать вероятности выпадения комбинаций, которые сложатся по мере раздачи карт на стол, и полностью отдаться воле случая. Хотя, что можно было назвать волей случая в этой ситуации? Сила случайностей потому и не постижима, что всегда, в одно мгновение, обращается в закономерность. Если он проиграет, значит вся его предыдущая играя вела к этому провалу, и станет совсем не важно насколько успешно он играл и считал. Если выиграет, значит то, что он напился в курьерской, приехал сюда в беспамятстве и сел именно за этот стол, выстроится в закономерную последовательность успешных действий.

Все попытки подбить свои шансы и хоть как-то повлиять на выпадение нужного результата были только самообманом. С каждой новой картой на столе все предыдущие расчеты сгорали, и приходилось заново оценивать ситуацию, чтобы решиться уже – идти или не идти ва-банк. Когда все пять карт выложены на стол, нет смысла ставить все фишки, потому что случайности, которые могли произойти, уже стали закономерностями, и все противостояние смертельных ставок превращалось в тупую угадайку. Сколько ты готов заплатить, чтобы узнать, что твоя картина мира оказалась правдивой. И что значит «правдивой», поди разберись.

Умрихин решил выйти из правил.

Он раздал карты.

Пижонистый по традиции сложил ладони над своей парой и отогнул краешки карт, чтобы посмотреть значения в уголках. Подумав, он бросил в банк пять фишек.

Умрихин и не собирался смотреть на свои карты, они остались нетронутыми и лежали картинками вниз. Это могли быть два короля, или тройка-десятка – все, что угодно. Самым сведущим из них двоих был Пижонистый, который по своим картам знал, какие две карты Умрихин точно не получил, и мог примерно прикинуть уровень силы нетронутой пары по сравнению со своей.

Умрихин аккуратно обхватил все столбики своих фишек и выдвинул их в центр стола. Он посмотрел в темные стекла очков Пижонистого, который с угасающей улыбкой на лице застыл от такой неожиданности. В отражении стекол Умрихин увидел одинаковых, уменьшенных раз в пятьдесят, своих двух двойников. У него никогда не было чувства, что он сделал неправильный выбор, как бывает после чего-то постыдного, когда затылок вдруг становится ледяным и подкашиваются коленки. Да и как последний шанс сделать осознанный шаг в жизнь, он тоже не воспринимал женитьбу, мучительными вопросами не задавался. Все шло по накатанной, как будто кто-то заранее расписал сценарий, а он так легко вжился в роль, что и забыл совсем о том, что он актер. Однажды только ему напомнили, о том, что все это по-настоящему. Была уже поздняя осень. Утром он встретил отца и мать, которые приехали из городка на генеральное знакомство с родителями Ольги, совместное обсуждение предстоящей свадьбы и покупки квартиры. Они сели втроем в пустой вагон электрички. Мать задавала привычные вопросы о работе, хозяйке съемной квартиры, рассказывала истории про знакомых, но он сразу заметил тревогу в ее глазах, как будто он был перед ней пьяный, а она из деликатности и любви старалась сделать вид, будто ничего страшного в этом пьяном его состоянии нет. Наконец, она не выдержала и спросила неожиданно – «Ты хорошо подумал?» И он, конечно, сразу понял ее вопрос, и на мгновение пробежали мысли о том, что – вот она черта, которая отделяет его от чего-то неизбежного и непоправимого, как будто только сейчас у него была возможность сорвать стоп-кран этой вонючей электрички, выпрыгнуть в сырые подмосковные кусты и скрыться от позора собственной легкомысленности. Но он кивнул и сказал – «Да», как будто и не могло быть другого ответа, и всю оставшуюся дорогу они молчали, глядя в окно сквозь ломаные ручейки, которые текли по грязному стеклу.

Дата свадьбы была определена продавцами квартиры. На том генеральном семейном совете было решено, что к моменту покупки квартиры они должны были быть мужем и женой, чтобы в случае чего квартира была в статусе совместно нажитого имущества.

Пижонистый сбросил карты, то ли испугавшись такого поворота, то ли вычислив, что его карты бессильны против безрассудности Умрихина.

Пижонистый раздал карты.

Умрихин снова, не посмотрев на свои карты, выкатил в центр все свои фишки. Пижонистый побарабанил пальцами по столу и сделал то же самое, не подглядев за своим раскладом.

А потом была свадьба на окраине городка.

Он был в черном костюме, который надевал единственный раз на выпускном, а Ольга в простом белом платье, которое совсем не шло ей к лицу – ей вообще не шло белое. Фату заменила проволочная диадема с пластмассовыми розочками, что особенно их веселило.

И тогда он удивился своей уверенности и той легкости, с которой принимал вынужденные обряды, поздравления и роль главного виновника всей этой свадебной суеты. Свадьба проходила в пост, да и он с Ольгой не хотели доставлять лишних хлопот, поэтому разухабистого веселья и не предполагалось, решили отметить дома с родственниками и самыми близкими знакомыми семьи. Тогда он не замечал, а сейчас он видел отчетливо, как отводили взгляды, будто бы от стыда, близкие матери – подруги, сестры и братья, – которые уже имели с ней долгие беседы накануне свадьбы. Судя по всему и вид невесты – явно чужая, себе на уме, – и недоделанное действо ставило их в какое-то неловкое положение, будто бы их принудили поприсутствовать на обязательной, для галочки, лекции по борьбе с пожаром – надо значит надо. И этот его ненормальный смех был похож на насмешку и рождал в головах гостей еще большее недоумение от всего происходящего.

Пижонистый положил на стол пять карт разом, и произнес сдавленным от переизбытка адреналина голосом – Вскрываем?

Время растянуло свой ход.

И сейчас он не мог ответить на вопрос, что это было – безумное раздолбайство, ежедневный многоразовый секс, который вызвал помутнение мозга или все-таки искренняя любовь, тайно управлявшая их судьбой. Почему ему было так спокойно и даже весело. Может быть, от того, что он не придавал должного значения всем этим условностям, которым подчинялись остальные. И те возможности измены, от которых он так просто отказывался, это как раз следствие его отстранения от давних коренных законов, высеченных задолго до библейских времен. Ведь не отказывал же он себе в изменах только потому, что прилюдно давал клятву и самим фактом женитьбы брал обязательства хранить верность. И не потому, что ему хотелось быть лучше в собственных глазах, а значит точно так же признавая условности. Конечно, с фактом договора с определенной женщиной, это связано не было.