Генерала можно было понять – сам он или по распоряжению с более высоких инстанций пытался дать личному составу то ощущение избранности и обладания сокрытыми от обычных людей знаниями, на которых держалась старая идеология. Только приглашенные пророки с задачей явно не справлялись, внедряя в головы еще больший хаос.
Они проповедовали. Есть правда и ложь, и то, что мы обычно принимает за правду, на самом деле есть часть большой лжи. А настоящая правда скрыта, не доступна простым смертным, но вы научитесь видеть все скрытые механизмы лжи, будете видеть больше, чем явлено миру. Деньги – это только цифры, не обеспеченные материальными ценностями, и тот, кто печатает деньги, на самом деле управляет миром. Есть оружие традиционное, а есть генное, как, например, табак, пиво или героин. Алкоголь блокирует торсионные поля и возможность принимать информацию от высшего разума, и только через три года воздержания от алкоголя эта способность вновь проявляется. Бог есть, но мировые церкви его приватизировали с целью сбора податей и выстраивания своих бизнес-империй. Постепенно все сводилось к тому, что все действия сегодняшней власти правильные, пусть и внешне они малообъяснимы и абсурдны, и само собой разумелось, что каждый слушатель лекции, конечно же, встроен в этот благородный потайной механизм. Задавать вопросы на таких проповедях было не принято и после всего этого гона – а Лошманов даже при всем желании согласиться с некоторыми доводами, воспринимал это именно как гон и бред сивой кобылы – мужики расходились молча, умело скрывая свои впечатления, в курилках старались не касаться затронутых тем, поэтому Лошманов не мог, да и не пытался даже представить масштабы этой проработки и ее реальный эффект.
Сейчас он знал одно – здания падают и никакой даже самой передовой и сумасшедшей теории не нашлось, чтобы объяснить этот факт. Еще он знал, что перед ним сидит выпускник богословской школы с Кораном на перевес, а он не не может понять, с какой стороны к нему подступиться. Оставалась еще где-то глубоко-глубоко спрятанная надежда, что все схвачено, что в тумане секретности – о, с этим как раз было все в порядке – есть и другие специализированные отделы, которые разбирались лучше в доморощенных кучках воинов джихада, имели агентов и информаторов. Но и надежда эта не выдерживала простого предположения – а что если, никто ни черта не знает, и все сидят и полагаются на несуществующий порядок, тех, кто более сведущ и умнее. Получается такой невидимый разум, которого на самом деле не существует, но он же и управляет всем, питаясь страхами и домыслами таких же как он незнаек. Кто знает, может быть, и Сталина не было. Нет, ну существовал такой человек, но каждый в нем видел того, кого хотел видеть. Воображение человека вещь безграничная, нарисует все что угодно и мало того, что нарисует, так своими же мыслями и воссоздаст – как там служивые пенсионеры-проповедники талдычат, торсионные поля делают мысль материальной. И вот сидит Сталин на даче и получает доклады от старательных слуг, которые должным образом восприняли его нечаянно оброненное слово, ухмылку, суровый прищур или чих. И все вокруг самообразовывается по какому-то несуществующему стандарту, вокруг идеи. Точно, Сталин был всего лишь идеей-идеалом, вокруг которого все вертелось, сами беса внутри разбудили и вперед, к пятилетке. А дальше все закольцовывается – писатели пишут книжки про великого ученого, киношники снимают фильмы про живого бога в белоснежном кителе, сажающего деревья в эдемском саду, а песенников распирает от чувства гордости за отца родного. Мы его слепили из того, что было. И пошла круговерть торсионных полей: заводы, промышленность, расстрелы пачками, победа и ядерная бомба. Кто во что горазд. А над всем этим сидит старичок с усами, навроде папы Карло, и диву дается – ведь могут же, когда захотят и рад бы уйти, или сквозь землю провалится, да только торсионные оковы не дают. Лошманов определенно знал, чем займется на пенсии и, похоже, пенсия не за горами.
Он понял все по растерянному лицу Леши, который неуверенно, боясь скрипнуть железной дверью, просочился в камеру. За ним уже посмелее вошли черные автоматчики с балаклавами на головах.
Лошманов махнул рукой, и те, схватив Магомедова под локти, вывели его из камеры.
– Ну что, все? – спросил Лошманов. – доигрался кум на скрипке?
Леша пожал плечами:
– Сам приказал срочно доставить вас к нему.
Лошманов сложил руки за спиной и улыбнулся:
– Ну, чего встал? Доставляй.
XVII
В кабинете Генерала пахло как в церкви – то ли от застарелых паркетных полов, то ли от самого Генерала исходил запах старости.
Когда Лошманов вошел, Генерал стоял, не шелохнувшись, у окна, как будто позировал для затаившегося в углу художника. Лошманов для верности скосил глаза в угол, но там стояла только высокая ваза, расписанная под гжель.
– Устал, Роман? – спросил он, оторвавшись от созерцания и по давней традиции без артподготовки задав тему предстоящей беседы.
– В каком смысле? – спросил Лошманов.
– Все мы устали, – выдал единственный правильный ответ Генерал. – А страну жалко. Вот в девяносто первом лихо все поменялось, и Союз рухнул и впереди неясность. А такого вот не было. Уперлись в стену, а чего там впереди никто не знает… Ты многого не знаешь, Роман. Скажу кратко – кругом пиздец.
Генерал погрозил в окно пальцем:
– А все-таки это американцы. Я прямо шкурой чувствую, что-то у них все-таки есть. Вот закрыли наши лаборатории. А там это дело хотя бы исследовали. Ты, наверное, и не в курсе. Новый вид оружия, вроде нейтронной бомбы замедленного действия. Ну и куда мы против этого? Да хоть миллион ядерных боеголовок, все – как мертвому припарка. А все почему? Потому что продались с потрохами. У нас треть всех долларов в мире, все в эти бумажки. А кто доллары печатает, тот и управляет, Роман. И тут ты хоть застрелись, а ничего не поделаешь. Все, приехали. Но и сдаваться, Роман, тоже рано не надо. Не надо сдаваться…
Генерал посмотрел на часы-шайбу с орлом и показал рукой на кожаный диванчик в углу, его личный, генеральский уголок отдыха с висящим на стене черным прямоугольником телевизора.
Лошманов покорно сел, а Генерал, прищурившись стал нажимать на кнопки пульта.
На экране замелькали встревоженные лица ведущих новостей и репортеров с шишками микрофонов, любительские кадры из чеченских лесов и бородачи в натовском камуфляже, смазанные фотографии Магомедова, которого он видел буквально час назад целого и невредимого. Голоса долдонили одно и то же: Умаров взял ответственность за обрушения домов… Разыскивается главный организатор взрывов Расул Магомедов, родственник Умарова и амир поволжского джамаата… Эксперты отмечают тщательную подготовку взрывов и не исключают повторения новых актов терроризма… Все службы переведены на усиленный… Вводится мораторий на проведение массовых… В Москве введен красный уровень…
Генерал завис над душой, облокотившись о спинку дивана, и с остервенением продолжал переключать каналы. Остановился, когда на экране возник лев, который осторожно подкрадывался к глупой антилопе. Ни льву, ни тем более антилопе не было никакого дела до того, что в Москве обнаружена террористическая угроза.
Лошманов перевел взгляд на Генерала. Рот его был открыт, а в глаза покрылись кровавой сеткой. Он походил на медведя-гризли, раздумывающего, вмешаться ему в борьбу за добычу сейчас или подождать, пока лев не сделает всю черную работу за него.
– Короче, ты все понял, Роман.
Генерал выключил телевизор и аккуратно положил пульт рядом с Лошмановым, как будто это был пистолет с намеком выйти из позорной ситуации с честью офицера.
– Приказ я уже подписал. Идешь на оперативное задание в одну строительную компанию. Еженедельные отчеты будешь пересылать лично мне. Алексея переводим на наблюдение за промышленными объектами северо-запада. Все понял?
Лошманов закусил губу. Выяснять причины того, что он увидел по телевизору, было глупо – по тихому металлическому голосу Генерала было ясно, что тема эта закрыта навсегда, и все его откровения перед просмотром можно выкинуть из головы как лекции тех затравленных жрецов концептуального мировоззрения. Причины ссылки на теплое местечко можно было объяснить особым к нему расположением Генерала, который, скорее всего получил указания откуда надо вышибить лишнее звено. Хотя и не исключено, что решили просто-напросто заткнуть рот – не хватало еще мелких личных обид и мстительных разоблачений в самопальных видео-разоблачениях. Роли были четко расписаны без участия самого Лошманова, и теперь ему оставалось только изобразить большую благодарность за то, что контора не вышвырнула его на обочину с волчьим билетом. Служу Российской Федерации, всем спасибо, все свободны.