Глава двадцатая

Пока высаживались десанты, полк Миронова шагал по Маньчжурской равнине. Позади остались трудные перевалы Хинганского хребта, размытые пути и горные потоки. Теперь была ровная грунтовая дорога. Солнце хотя и стояло в зените, но не чувствовалось в нем сухого испепеляющего дыхания. Далеко окрест видны поля, разбитые, разделенные на участки владельцев, засеянные кукурузой, гаоляном, чумизой. Среди них, словно гнездовья, поселения, похожие друг на друга – с узкими улочками, глинобитными фанзами, огороженные такими же глинобитными стенами, за которыми зеленеют огороды.

По дорогам – узким и тесным – в рваной одежонке, босиком идут мужчины и женщины, старые и малые, несут мешки, узлы, корзины. Двигаются двуколки, запряженные осликами, быками, везут домашний скарб. Это жители возвращаются в родные места. Долгое время они скрывались где‑то, боясь расправы японцев.

Если бы можно было в этот день окинуть всю Маньчжурскую равнину, то глазу предстал бы гигантский человеческий муравейник, в котором двигались в разных направлениях миллионы людей – гражданских и военных… Советские войска шли к намеченным рубежам, чтобы отрезать пути отступления японцам. А те брели куда попало, стараясь уйти от плена. Но уйти было некуда. Началась повсеместная капитуляция.

В полку Миронова первыми узнали о ней связисты, слушая по своей рации Хабаровск. Полк еще шел, а радостная весть неслась по ротам и взводам. В воздух полетели ракеты, заговорили винтовки, автоматы.

Был сделан привал.

По подразделениям первого батальона полетела команда «Всем – на политинформацию!»

– Дорогие товарищи! – начал Дорохов торжественно. – Сегодня командующий Квантунской армии отдал приказ своим войскам о прекращении боевых действий. Слава нашей армии!

– Ура‑а! Ура‑а! – загремел батальон. Дорохов продолжал:

– Прекратил сопротивление гарнизон Хайларского укрепрайона. Генерал Номура вывел из подземелья четыре тысячи солдат и офицеров. Это все, что осталось от его дивизии. Сдались многотысячные гарнизоны в Бухэду, Чжалантуне и других городах. Но, товарищи, победа не должна притупить у нас бдительность. Еще не все японские части сложили оружие и не все вняли голосу разума. Самураи будут еще устраивать засады, открывать огонь и бросаться в атаку…

Снова затопали, запылили батальоны по маньчжурским дорогам.

Впереди был Чжалантунь. Все уже знали, что в этот город вошли наши передовые части. Поэтому бойцы шагали не спеша, разглядывали поля и огороды. Заводили разговоры о земле, мирной жизни. Бойцов удивляли здешние огурцы – необычно длинные, темно‑зеленые, в пупырышках, иные согнутые, будто бычьи рога. Старков, как бывший председатель колхоза, рассматривал странный огурец, пробовал на вкус.

– Кожура толще и не такой сочный, как у нас.

– Барахло, товарищ старший сержант, – морщился Степной. – У нас и духовитее, и красивее.

– Зато не водянистые и не пустые. Крепче наших. На засолку хороши. Надо семян достать да у себя развести…

Арышев ехал на коне рядом с Быковым, слушал неторопливые житейские разговоры бойцов, но они не задевали его души. Он был во власти другой думы – тягостной и горькой. Ночью ему приснился нелепый сон: привиделось, будто солдаты укладывают в братскую могилу рядом с Веселовым Таню. Ему же кажется, что она жива, лишь уснула, и он хочет разбудить ее. Тогда один из солдат поднял плащ‑накидку: у Тани были отрезаны ноги. Анатолий вскрикнул от ужаса и проснулся. И теперь он мучительно думал: неужели Таня не выжила?

– Смотри, какое‑то село, – тронул его за руку Быков, всматриваясь в даль.

Арышев очнулся, поднес к глазам бинокль. Дорога впереди опускалась в широкую низину, поросшую травой и кустарником. За низиной на возвышенности виднелось большое село. Солнце, скатываясь к горизонту, косыми лучами озаряло его, а низина куталась в тени.

– Вот бы где на ночевку остановиться, коней покормить! – мечтательно проговорил Быков.

Арышев что‑то хотел сказать, но тут рассыпалась дробь пулемета. Над колонной засвистели пули. Последовала команда развернуться фронтом, залечь, окопаться на тот случай, если начнется артиллерийский обстрел.

Но снаряды не летели. Головная застава вела сильный огонь. Противник тоже не уступал: на помощь одному японскому пулемету пришли еще два. Трудно было понять: отдельные смертники это или какая‑то бродячая часть.

«Вот тебе и капитуляция. – подумал Арышев. – Коварны самураи. Никак нельзя им верить».

Бронебойщики окапывались на краю правого фланга. Заросли орешника и диких яблонь хорошо маскировали солдат. Арышев решил осмотреть местность с фланга. Он отошел недалеко, остановился около яблоньки, сорвал подрумяненный плод. Впереди хрустнула ветка. Арышев взглянул и похолодел: в нескольких метрах цепью шли японцы, держа винтовки наперевес.

– Самураи‑и! – что было сил закричал он, выхватывая пистолет. Тут же к нему бросились два самурая. Впереди бежал невысокий японец, в очках, с оскаленными зубами, выставив вперед винтовку. Еще два‑три прыжка – штык бы пронзил Анатолия. Арышев выстрелил, японец упал. Арышев перевел пистолет на второго, как его левое плечо прожгла пуля. Все же он успел выстрелить. Самурай в трех шагах ткнулся в землю и затих.

Арышев, зажав рукой рану, прислонился к яблоне. По соседству трещали автоматы, метались люди. На противоположной стороне дороги тоже разразилась сильная стрельба. Японцы, видно, устроили засаду.

К Арышеву подбежал Данилов.

– Вы ранены, товарищ старший лейтенант?

– Плечо задело… Перевяжи.

– Сейчас, – солдат полез в вещмешок за пакетом.

Подошел Вавилов. Они вдвоем сняли с Арышева полевую сумку, бинокль, гимнастерку. Рана сильно кровоточила, быстро унося силы.

Бойцы замотали бинтом плечо, надели гимнастерку, взяли его под руки, повели. Стрельба прекратилась.

«Вот и отвоевался. Не повезло нам с Таней», – горько подумал Анатолий. Их встретил Быков.

– Анатолий Николаевич, это что же такое?

– Отстрелялся, Илья Васильевич. Убитых у нас нет?

– У нас – нет, а во второй роте трое.

– А самураи?

– Всех, – Быков махнул рукой.

«Двое‑то мои», – подумал Арышев, и земля поплыла перед его глазами. Он уже не слышал распоряжения Быкова о немедленной его доставке в госпиталь.

Уже во все города Маньчжурии вступили наши войска. В районе Калгана, Жэхе части конно‑механизированной группы генерала Плиева вышли к Великой китайской стене и встретились с бойцами Восьмой революционной армии Китая. Прекратили организованное сопротивление японцы на островах Сахалин, Курилы.

В честь победы над Японией в этот день – 23 августа – Москва салютовала воинам Забайкальского, Дальневосточных фронтов, Тихоокеанского флота и Монгольской армии…

Глава двадцать первая

Стремительное наступление советских войск не только парализовало японскую армию, но и лишило возможности японцам вывезти ценное оборудование или взорвать стратегические объекты. Отступая с Хингана, на КВЖД они заминировали тоннель. Но взорвать не успели. Советские саперы обезвредили более полутора тысяч мин и вынули огромное количество тола. В Лошагоу японцы приказывали полковнику Смирнову вывести из строя мост через реку на станции Сунгари‑II. Но Смирнов поступил иначе. Он организовал охрану моста и невредимым передал его советским частям. На Мукденском аэродроме десантники захватили императора Маньчжоу‑Го Пу‑И, резиденция которого перекочевала из Чанчуньского дворца в ангары. Когда его спросили, как он оказался на аэродроме, император промямлил что‑то невразумительное. Худощавый, долговязый, он полулежал в мягком кресле и равнодушно помахивал цветным веером, не обращая внимания на все, что происходило вокруг. И тогда пояснил главный советник императора: «Его величество по некоторым соображениям собирался полететь на самолете, но советские лишили его такого удовольствия…»

Семенов тоже решил бежать. С этой мыслью он приехал в Дайрен к начальнику военной миссии капитану Такэока. Выслушав атамана, капитан одобрил его намерение.