– Когда две враждебные армии стоят друг против друга, то добром не кончится…

В тамбуре, перед входом в казарму, раскуривали солдаты. Увидев офицеров, они расступились. Воронков остановился, Арышев прошел в ротную канцелярию. Открыв фанерную дверь, он увидел двух своих солдат, которые стояли перед старшиной – приземистым, широколицым. Заложив руки за ремень, Целобенок зычно отчитывал:

– До яких пор будете воинску дисциплину нарушать? Карантин давно закончился. Пора за ум браться. А то що таке: на хвиззарадку опаздывають, постели не заправляють…

Бойцы молчали, опустив головы. Это были «рязанские ребята», как их прозвали товарищи. Один высокий, белобрысый – Данилов, другой коренастый, раскосый – Вавилов. Они уже давно поняли свою» вину, но Целобенок не успокаивался.

– Теперь з вас другой спрос. Стал у строй, значит, стий и не во‑рущись. Муха на нос села, а ты стий и не ворушись. Слухай, що командир каже. А раз вин каже, стало будь, и приказует…

Старшина читал эту мораль не столько для солдат, сколько для нового офицера, чтобы показать свою власть.

– Це з вашего зводу, товарищ лейтенант. Треба их строго наказать.

«Что это: приказ или добрый совет молодому офицеру?»– подумал Арышев.

– Хорошо. Я разберусь, – ответил Анатолий и отпустил бойцов. Целобенок недовольно проворчал:

– Зря вы их балуете. Потом плакать будете.

– Позвольте мне делать так, как я нахожу нужным! – отрезал Арышев и вышел из канцелярии.

«Зануда! Привык поучать солдат и сержантов. Теперь хочет, чтобы и офицер под его дудку плясал. Не выйдет! «Муха на нос села, а ты стий и не ворушись».

В длинной казарме с двухъярусными нарами было тесно. В окошко лился полосой свет, пронизывая пелену табачного дыма. Около курящих Арышев увидел старшего сержанта Старкова, который скомандовал «смирно» и доложил, что взвод готовится к занятиям.

– Здравствуйте, товарищи!

В ответ послышались слабые, разрозненные голоса. Арышев снова поздоровался. На этот раз бойцы ответили дружнее.

– Приветствовать не умеете, а вот раскуривать в казарме научились.

Старков неприятно поморщился.

– Исправимся, товарищ лейтенант.

Арышев увидел молодого солдата, подпоясанного тонким брючным пояском. Подойдя к нему, спросил, где у него ремень. Степной вытянул руки по швам, быстро отрапортовал:

– Пропал, товарищ линтинант! Все обыскал, нету‑ка.

– Из какого отделения?

– Сержанта Веселова.

– Вызовите ко мне Веселова.

Степной мигом привел высокого, ясноглазого сержанта. Хромовые сапоги, широкий ремень, пышные волосы, выбившиеся из‑под пилотки, делали его похожим на офицера.

Веселов редко ходил на занятия. До обеда что‑нибудь оформлял в ленинской комнате по распоряжению командира роты. Затем отправлялся в клуб, где играл на баяне, разучивал с товарищами песни для выступления в концерте. Пользуясь привилегиями у полкового начальства, он чувствовал себя независимым в роте.

Осуждать сержанта в присутствии солдат было неэтично. Арышев прошел с ним в ленкомнату.

– Вы что, сверхсрочник?

Веселов игриво хмыкнул:

– Пока нет.

– Тогда по какому праву носите длинные волосы?

– По праву участника самодеятельности. Есть разрешение майора Дубровина.

По тону сержанта можно было понять: «Напрасно стараешься, лейтенант! Зубы поломаешь.».

– А почему не выполняете свои обязанности? Ваши бойцы опаздывают на физзарядку, нарушают форму одежды.

– Потому что у меня есть другие дела.

– Но от обязанностей командира отделения вас никто не освобождал.

– Официально нет, а фактически…

– Так вот идите сейчас, готовьте людей к занятиям. Веселов развел руками.

– А как же с самодеятельностью? Мне нужно в клуб.

– В клуб пойдете после обеда, а сейчас – на занятия. Ясно?

– Ясно, – нехотя козырнул сержант.

Когда Арышев вышел из казармы, Старков уже построил взвод. Лейтенант окинул строй, недовольно проговорил:

– На тактические занятия собрались. А где противогазы, лопатки, боеприпасы? Сейчас же взять!

У пирамиды, куда вернулись за оружием бойцы, шел говорок:

– Оказывается, лейтенант – службист.

– Видали мы огни, и воды, и медные трубы.

– А теперь попали черту в зубы…

В район занятий взвод шел молча. Настроение у бойцов было невеселое.

– А ну‑ка песню, товарищи! Чего приуныли? – решил ободрить их лейтенант.

– Степной, запевай! – крикнул Старков.

Солдат несмело затянул. Его недружно поддержали, и песня тут же заглохла.

Арышев был обескуражен.

– Вас что, сегодня не кормили? Или вы всегда так поете?

– Сегодня у них настроения нет, – пояснил Старков. – Они привыкли заниматься с одной винтовкой, а тут в полном боевом.

Это «настроение» было хорошо знакомо бывшему солдату Арышеву. Обычно в таких случаях нервозные командиры начинали кричать, в приказном порядке заставляли петь. Но Анатолию хотелось, чтобы бойцы все выполняли сознательно, а не под нажимом.

– Что ж, подождем, когда «настроение» будет. – А про себя подумал: «Только петь вы у меня все равно будете.».

Узкой тропкой по крутому склону взвод поднялся на каменистый хребет, тянувшийся от пятиглавой сопки. С высоты открывались широкие долины и холмы, то тут, то там изрытые окопами, траншеями – следами солдатских учений.

Арышев смотрел в сторону восхода солнца. В синей дымке на горизонте едва различались гряды высоких сопок. Там была Маньчжурия, китайская сторона, в которой властвовали японцы.

Взвод спустился с хребта в долину. Лейтенант объявил перекур. Бойцы составили в козлы винтовки и тут же сели на выбившуюся из земли зеленую травку, пригретую солнцем.

Еще в училище Анатолий представлял, как выведет в поле бойцов, сядет в круг, закурит с ними и услышит смешной анекдот или меткое солдатское словцо. Но сейчас почему‑то никто из бойцов не подходил к нему. Лейтенант вынул портсигар.

– Кто желает закурить, пожалуйста.

Те, что посмелее, потянулись к портсигару.

– Мы так разорим вас.

– Ничего. Я не очень табачком балуюсь.

– Это хорошо, – подхватил Старков, завертывая толстую самокрутку. – А я вот привык к куреву с четырнадцати лет. Жить без него не могу. Иногда хоть пайку хлеба на табак меняй. И какой тольке леший его выдумал!

– Хотите знать, кто его «выдумал»? – заговорил лейтенант. – Два человека: Христофор Колумб и Петр Великий. Первый из них завез табак из Америки в Европу, второй – из Европы в Россию. Вот они и виновники.

– Но ведь они не заставляли меня курить. Стало быть, я сам виновник, – рассмеялся Старков.

Степной вынул из кармана белый фитиль, сшитый из байковой портянки, приставил к нему камешек, ударил кресалом. Фитиль задымился. Солдат поднес его к папироске Арышева.

– Товарищ линтинант, ваше приказанье выполнено – ремень найден.

– Ну вот, а говорил «нету‑ка», – улыбнулся Анатолий. – Откуда родом?

– С Борзинского района Читинской области.

– Гуран забайкальский! – усмехнулся Шумилов.

Постепенно около лейтенанта собрались все бойцы и сержанты… Каждому хотелось послушать, о чем он говорит. Веселов хотя и обижался на Арышева за то, что он заставил его пойти на занятия, но» желание побалагурить побороло самолюбие.

– А вы знаете, кто был вашим предшественником? – спросил он, подсаживаясь к лейтенанту.

– Да, уже слышал, – сказал Анатолий.

– На вас, конечно, не похож. У того была своя метода. Скажет: «Помкомвзвода, уведи людей подальше от глаз начальства, займи чем‑нибудь». А сам – восвояси. Помкомвзвода занимал чем мог, а потом начинался перекур с дремотой, одиночное и групповое изучение СВТ – сон вместо тактики.

– Ты уж постеснялся бы рассказывать о таких вещах, – одернул» его Старков.

Веселов шевельнул белесыми бровями.

– Сказать стыдно, но и утаить тоже грешно.

– Значит, вы и сегодня рассчитывали изучать СВТ? – подытожил Арышев. – Если не хотели брать лопатки и противогазы.