Однако садиться надо — бак с горючим пустеет. Всё-таки и море позади, и дорога на север, и с севера… Стрелочка на пульте показывает, что до холма над селением ту-пу не дотянуть. Я уже ищу подходящую полянку в лесу и в конце концов нацеливаюсь на неё.

На полянке поют птицы. Бесшумная машина их не распугала. Мотор заглушён. Ветер гуляет по вершинам деревьев и от этого жалобно скрипят стволы. Совсем как на моём Урале… Я надеваю на себя и на притихшую Тили мыслепрёмники, и она сейчас же гибко выскальзывает из машины в распахнутую дверку, бросив мне коротко:

— Подожди меня!

И вприпрыжку бежит в кусты.

Выношу наружу две канистры, заливаю бак и чувствую, что мне тоже в кустики не мешало бы. И тут возвращается Тили — уже не стремительная, а какая-то спокойно-ленивая. Я опускаю канистру на траву и прошу девушку:

— Теперь ты подожди меня.

Иду к кустам на другой стороне полянки и слышу за спиной смех. Тоненький, неуверенный, как бы смех сквозь всхлипывания. Тили поняла мою шутку! Я-то без неё улететь мог, а вот она без меня…

После этого я открываю две банки тушёнки, достаю две ложки, и мы с Тили подкрепляемся. Не знай уж, как она, а я с утра, кроме куска рыбы в хижине Тора, ничего не ел.

Остальную часть пути Тили сидит на откидном сиденье, с удивлением, восторгом и ужасом смотрит вниз, и мы тихонько разговариваем.

— Как тебе удалось вырваться? — спрашиваю я. — Вот Галю не удалось. Ты, наверное, очень сильная?

— Я не сильная, — отвечает она. — Я не вырвалась. Хур сам отпустил меня. Даже подтолкнул.

— Сам?! Ты не слышала, как его называли?

— Слышала. Вук. Он злой, жестокий. Но когда увидел тебя в летающей хижине, сразу отпустил. Ты его знаешь?

— Знаю. Он был моим пленником. Я тоже отпустил его.

— Поэтому и он меня отпустил?

— Давай думать так.

— А как ты узнал, где мы?

— К купам пришёл Уйлу. И всё рассказал. Поэтому я вас нашёл.

— Это было страшно! — Тили снова всхлипывает. — Я кричала и дралась. Я воткнула твой нож в какого-то хура. Но нас всё равно угнали. Теперь у меня нет твоего ножа.

— У тебя будет другой нож. Возьми мой.

Не выпуская штурвала, одной рукой, я отстёгиваю с пояса ножны с охотничьим ножом и отдаю Тили.

— Посмотри. Он тебе нравится?

Она спокойно вынимает нож из ножен, как будто много раз делала это, глаза её расширяются от восторга, а потом наполняются слезами, и она опускает лоб на блестящее лезвие.

— Почему ты плачешь, Тили? Тебе не понравился нож?

— Понравился, — сквозь слёзы отвечает она. — Если бы у меня был такой нож, я убила бы в пути всех хуров. И Галю была бы свободна. Поздно ко мне пришёл твой нож.

И она засовывает его за пояс шкуры с некоторой досадой.

Я молчу: крыть нечем. Никогда не знаешь наперёд, кому можно доверить сильное оружие, кому нельзя. Всегда лучше поосторожничать. Но порой это оборачивается вот так…

Наши контейнеры стоят на холме над селением ту-пу так же, как поставили мы их с Джимом и Бруно. Только возле них валяются хвосты и глаза убитых животных, лежит оленья голова с молодыми, будто обтянутыми мхом рожками, и рядом — целые рыбины, крупные и порядком подгнившие. Всё так же, как и возле того чурбака в лесу, перед которым молилась Лу-у. Ленточек только не видать… Похоже, контейнеры быстро стали у этого племени новыми божествами. Массивные, прочные, непонятные, и как-то связанные с «сынами неба» — чем не божества?

Раз уж прилетел, надо раздать инструмент. Чтоб потом не терять на это ещё один день.

— Как зовут твоего брата, Тили? — опрашиваю я.

— Виг.

И я ору в мегафон над селением:

— Фор! Виг! Фор! Виг!

Посадку вертолёта наблюдали многие, и Фор с Вигом появляются быстро. Благо топать им до вершины недалеко.

Фора я почти узнаю — как старого знакомого. Он словно сошёл с картины «Das Kampf zum Weib», репродукцию которой разглядывали мы на семинарах по первобытной психологии в «Малахите». Полотно написал немецкий художник ещё в конце девятнадцатого века, и имя его давно вылетело из головы. А картина и сейчас перед глазами. Два крепких, полностью обнажённых заросших волосами мужика чуть присели перед яростной схваткой и оскалили зубы. Один постарше и пошире в плечах. Другой повыше, помоложе и поизящней. Оба мускулистые и злые. Оба написаны в тёмных тонах. А за ними — обнажённая белокожая пышноволосая красавица. Вполне современного немецкого типа. Стоит вальяжно, руки в боки, и ножку отставила. Ждёт результата схватки. А схватка определит, чья красавица будет, кому достанется…

— Вот так это и решалось на самом деле? — наивно спросила Бирута академика истории Сиваконя, который вёл у нас психологические семинары.

— Чаще всего именно так, — грустно ответил он. — Вы с этим ещё встретитесь, если долетите до планеты Рита.

Долетели. Встретились. Хорошо хоть, не сильно удивились — были к этому готовы.

Между прочим, жена Сиваконя вела в «Малахите» курс медсестры, обязательный для всех девушек. И были супруги Сиваконь рослые, крепкие, спортивно сложённые. Когда они шли рядом по «малахитским» аллеям, курсанты за их спинами шутили:

— Вон Сиваконь и Сивалошадь пошли.

Грубые порой гуляли у нас шуточки — на школьном уровне. Но ведь и были мы всего лишь вчерашними школярами. А сегодня, хочешь — не хочешь, приходится решать судьбы племён…

Фор напоминает мне мужика постарше с той жестокой немецкой картины. Почти копия! Только шкура на поясе болтается… Грозный вообще-то у него вид. Но, когда он понимает, что возле вертолёта живая невредимая тоненькая Тили — всё в нём меняется. Сразу! Он как бы сползает на колени, огибается в дугу, опускает лоб к земле. А потом поднимает голову уже совсем другой человек — не грозный, а потрясённый, счастливый и несчастный одновременно, в какие-то секунды понявший, что одна дочь спасена, а другая погибла.

Если бы он сыграл это на сцене — вызвал бы взрыв аплодисментов. В любом зале! Это было бы на уровне великих драматических актёров. Но, может, потому они и стали великими, что честно донесли до сцены сильные страсти из жизни?

Ничего ему не надо объяснять. Он всё сразу сообразил. Первый признак умного человека.

Виг сдержаннее — просто стоит неподвижно и молча плачет.

Такой же тоненький и сероглазый как Тили, и очень на неё похожий. Может, старше её на годик, может, на годик моложе — не разберёшь.

Я выношу из вертолёта ещё один мыслеприёмник и осторожно натягиваю на голову Фора. Он не сопротивляется, доверяет. Может, и видел и держал в руках эту тоненькую пружинящую дугу, когда Тили принесла мои подарки в свою пещеру?

— Уйлу сегодня в племени купов, — сообщаю я. — Уйлу распорядился отдать вам оружие сынов неба. Оно годится и для защиты от хуров и для расширения ваших жилищ. Этим оружием можно работать каждый день и прогонять врагов. Уйлу распорядился, чтобы оно было в каждой пещере. Чтобы все могли работать и защищаться. Берите!

Я открываю цифровой замок «инструментального» контейнера, распахиваю дверцы и подаю оттуда Фору первые геологические молотки, каёлки, лопаты. Он принимает их потрясённо, передаёт Вигу, а за Вигом уже стоят другие люди, и каёлки с молотками и лопатами быстро текут вниз по цепочке. Как вёдра с водой на деревенском пожаре… Организованное племя! Собственно, иное и не смогло бы построить такой удобный посёлок.

— Оружие должно быть в каждой пещере, — напоминаю я. — В каждой!

— Я понял, — кротко отзывается Фор.

Впервые приходится мне осуществлять древнюю ленинскую идею вооружённого народа. Он должен стать непобедимым. Дай-то Бог!

…Когда контейнер опустел, когда тихие ту-пу, как бы придавленные недавним несчастьем, постепенно ушли с вершины холма, Тили положила мне обе ладони на грудь и попросила:

— Пойдём в мою пещеру!

Это никак не входило в мои планы. Сейчас надо в Город — сдать анализы. И на космодром — там Розита… Конечно, полезно и пещеру посмотреть. Но только не сейчас! Всё как обычно: сейчас некогда!