А может, Розита в Нефть махнула? Говорила же, что там у неё дела, что выводит юную радиостудию на общий уровень…

Однако вызов отсюда доходит и в Нефть. Мама как раз отсюда вызывала, там прекрасно зуммерило.

И вообще: можно отсюда вызвать гостиничного портье и спросить, там ли Верхова. Так просто всё!.. И страшно от этой простоты. Ну, вызову, ну, спрошу, ну, получу «нет», — а потом что?

Где же она? Вернулась к Женьке? Метнулась к Веберу? С какого отчаяния? Неужели конец?

Что же делать сейчас? Что делать?

Сядь, Сандро, не спеши, подумай! Не пори горячку! От того, что ты сейчас сделаешь, многое будет потом зависеть. И долго! Не наломай дров! Не спеши! «Ты всегда был торопыгой!» — так мама говорит. Не будь торопыгой сейчас! Ещё не вечер… Жизнь не кончилась…

Недалеко от вертолётной площадки — открытое кафе. Столики, стулья, тенты… Пёстрый весёлый фонарик горит посреди поблёскивающих никелем автоматов с различными напитками, пирожными, пирожками, шариками мороженого и зефира. Никого нет. Ты один на крыше, Сандро. Никто не стоит над душой и не торопит. Сядь, подумай!

Оставаться в Городе бессмысленно. Ни до утра, ни даже на час. Сдал кровь — и никаких дел тут нет. Все твои дела теперь на Западном материке. Вот там их невпроворот. Только успевай! И за них с тебя спрос. Правда, не сейчас. Пока Женька председатель, фиг он с меня спросит! Но потом целый год его не будет. Спрос вернётся…

Значит, думать нужно прежде всего об этом. И всё подчинить этому. А не чему-нибудь другому. Не психовать!

Где Розита? С кем она? Ну, не всё ли равно, с кем? Если не с тобой — так не всё ли равно?

Не хочется думать об этом. Но думается. «Мы не вольны в течении наших мыслей так же, как и в обращении нашей крови». Эти слова великого древнего врача Галена мама повторяла много раз — с самого моего детства. И учила не стыдиться никаких мыслей. Хотя и предупреждала: не все мысли надо высказывать. Чем больше их при себе оставишь, тем богаче будешь. Если, конечно, не рвёшься в политические вожди и не стремишься к тому, чтобы твоя мысль непременно овладела народными массами.

Сейчас надо уходить на Западный материк. Там теперь твоё место, Сандро! Там, а не тут… Как уходить? Заправить вертолёт и уйти прямо с этой крыши? Но ведь там не включён пеленгатор. Ночь. Луны тут нет. Море везде одинаково. Береговые ориентиры и не видны и не известны. Маяков на планете пока не водится. Можно залететь чёрт знает куда.

Значит, прямо с крыши — отпадает.

Из Нефти можно дойти на ранце. Дорога знакомая. К тому времени и светать начнёт. При всём желании не собьёшься. В Нефти склад автоматизирован, кибер включается за секунду, и можно ночью получить всё, что твоей душе угодно. Вплоть до красок и карандашей для пещерной художницы Тили… Не говоря уж о новом охотничьем ноже, без которого там трудновато. В Нефти можно оставить вертолёт, перескочить на ранец, заглянуть в гостиницу и справиться, не затерялась ли там случайно Верхова. Мало шансов, конечно, почти что ничего — но хоть один-то есть? Вот пусть он и светит всю дорогу в Нефть, и незачем тревожить сейчас автоматически отключаемого на ночь кибера-портье. Прилечу — разбужу…

Из двух извечных российских вопросов — «Кто виноват?» и «Что делать?» — один, можно сказать, решён. Что сейчас делать, ясно. А уж кто виноват — разберусь в пути. Это не так срочно.

Поднимая вертолёт, надо сообщить диспетчеру. Но Армен Оганисян наверняка спит сейчас на своём боевом посту сном праведника. И пусть спит себе спокойно! Найдётся утром вертолёт — не в Городе, так в Нефти. А то пойдут вопросы — почему? зачем? И утром разговоры: Тарасов, мол, тут всю ночь болтался, как пьяный из кабака… Бесцельно, бессмысленно… Каждый ведь понимает всё по-своему. А истинной причины никто не знает и не узнает никогда. Одна Розита поймёт, в чём дело, когда услышит о моих ночных метаниях. Но и она, разумеется, никому ничего не объяснит. Спишут всё на странности моего характера. И, в конце концов, догадаются, что никому я за эту ночь никакого худа не сделал. И на том спасибо! Большего сейчас я сам с себя спросить не могу.

Итак — в вертолёт. И последнее «прости» перед его ступеньками: последний вызов. Минута, две, три… Хватит!

И вот кольцо Города уходит под ноги, и надвигаются тёмные леса, и впереди одна светящаяся точка — рудник. Ферма останется слева, она спит, и все коровы там спят, и все куры, гуси, утки, кто там ещё… А рудник не спит. Роботы на нём трудятся круглосуточно, и потому железа с марганцем нам хватает, и приличные ножи в Нефти я наверняка выбрать смогу. Из отечественной, так сказать, стали. Из местной.

Ну, а кто может быть виноват? — Конечно, я! Первый спрос — с себя! Так приучен… Дважды очень даже всерьёз Розита просила подумать о нашем будущем. А я отшучивался и предлагал ей рай в шалаше. Что она — Тили или Лу-у, которая в шалаше родилась и всегда будет ему рада? Нельзя же требовать от человека того, на что он органически не способен! И нельзя осуждать его за то, что он собою распорядился так, как ему показалось лучше. Каждый волен собою распорядиться. Даже я! И никто, кстати, не осуждал меня, когда я, распорядившись собою, впервые перескочил пролив Фуке. Все приняли это как должное. Человек всегда имеет право… перейти на этот материк…

Всё, вроде, решил спокойненько — и кто виноват, и что делать. И надо чётко понимать, что происходит. Больно это понимать или не больно, страшно или не страшно — надо быть с собою честным до безжалостности. Как мамочка моя в крутых переломах…

Уходит моя пылкая любовь. Неожиданно и быстро. Уходит… Какой-то древний поэт сказал: «Что может быть прекрасней уходящей любви?» Действительно, что?

А дальше? Работать надо! Я ведь шёл на Западный материк ради работы, а не ради любви земной женщины. Мне же — великолепным сюрпризом! — была дана такая любовь — пылкая и сладкая. Пусть даже и ненадолго… Насколько беднее и темнее оказалась бы моя жизнь, если бы этой любви не случилось!

Но вот уйти с Западного материка я уже не могу. Ни в Город, ни в Нефть, как предлагала Розита. Отец с малолетства учил: «Взялся за гуж — не говори, что не дюж!» И отступить от этой науки я не способен. Въелось! Таким, видно, и помру. И в смертный свой час снова и снова вспомню Розиту — как прекраснейший, хоть и краткий кусок своей жизни. Вспомню без обиды, без досады. Спасибо, красавица, что была! Подарок судьбы!

…В Нефти я запираю вертолёт обычным шифром. Все земляне им пользуются. Ранец — на мне, кровь дикарей — в городской лаборатории, машина больше не нужна.

Кибер-портье в гостинице, пробудившись по моему требованию, известил на экране, что Верхова тут не появлялась и номер для неё никто не заказывал.

По безлюдной ночной улице потопал я на склад, разбудил кибера и там. Он охотно выдал мне стандартный школьный набор акварели, фломастеров, карандашей, кистей и тетрадей для рисования. Всё это сразу попало в сумку, стопки которых лежали прямо у входа. Охотничьи ножи выехали на транспортёре в трёх модификациях. Я подумал и взял все три. Пора дарить нож Тору. А может, и Сару. В общем-то, я им уже вполне доверяю. Перочинных ножей с колечками решил взять сразу два десятка. Уходят они быстро, а когда будет у меня следующее хозяйственное пополнение — дело тёмное. В любом случае за Женькино «царствие» снабжение осложнится. Разве что в еде не откажут. Теперь надо бы крупных иголок прихватить для Сара, дополнительную ножовку для Кыра, что-нибудь для Лу-у… Второе зеркальце, к примеру, покрупнее первого, и, наконец, бусы какие-нибудь.

— Есть бусы? — спросил я кибера.

— Стеклянные, — равнодушно ответил кибер на экране. — Три цепочки.

Я взял все три. Не глядя. Они были в пакетиках.

И прямо из дверей склада пошёл на ранце от Нефти к проливу Фуке.

В Нефти начиналась наша любовь. В страну любви приходят вдвоём. Уходят из неё всегда по одиночке…

Уже над Западным материком, над пещерами урумту, вдруг вспомнил я, что мегафон остался в вертолёте, и другого у меня нет.