— Но Верхов…

— С Верховым мы без тебя разберёмся. С коротких штанишек знакомы… Сам убедился! Всё равно, я поднимаю машину в воздух. Тебя же потом совесть замучает!

— Я не давал разрешения!

— А мне оно и не нужно. Над Западным материком небо свободное!

Он молчал, думал. Я поднимал вертолёт и считал: восемь секунд он думал. Потом сдался:

— Ладно!

Он продиктовал координаты, я поблагодарил и отключился. Вертолёт шёл на север.

Лететь предстояло долго, и можно всё обдумать. От общего положения до конкретного плана операции. Уже одиночной операции… Хоть я-то надеялся на коллективную. И потому прихватил холодильничек с анализами. Их можно было передать ребятам из Нефти, и к ночи анализы были бы в Городе. Но не вышло…

Итак, Женька дал мне карт-бланш. На целый месяц. Пока он в председателях, Совет теперь сможет разговаривать со мной только на заседаниях. Всем гамузом! А на заседаниях Женькин — даже и председательский! — голос ничуть не весомее любого другого. Тем более что деликатничать я не стану — нет смысла.

Но, избавившись от необходимости согласовывать с Советом каждую мелочь, я лишился и возможности получать мелкую, почти ежедневную поддержку. Наверняка по любому поводу Женька скажет: «Это не было согласовано с Советом». И фиг что я получу… Если, конечно, не потребую заседания… Право такое есть у каждого члена земной общины. Только пока я не слышал, чтобы кто-то этим правом хоть разок воспользовался. Как-то обходилось без серьёзных конфликтов. Умные же люди собрались!.. И мне не стоит лезть в основоположники… Всего лишь месяц… Как-нибудь… Запасов у меня, по счастливой случайности, образовалось много. Да и карабин возник кстати. Чего-чего, а мяса добуду. И с приправой из кхетов месяц перебьюсь…

Теперь — о самой операции. Рассчитывать, что с вертолёта я отобью женщин от мужчин, теперь не приходится. Все они будут в куче, значит, если усыплять — то всех. Потом сонных отсортирую… Если защищаться — то карларом по ногам. Никого не убью — ожоги заживут. И женщины потом простят. Лучше быть свободной с обожжёнными ногами, чем рабой с необожжёнными. Дойдёт до них это когда-нибудь… ЭМЗ включать не придётся. Сквозь него только пуля пролетает. А слип тебя самого усыпит в ЭМЗе, и карлар тебя самого сожжёт. Безжалостный закон электромагнитной защиты… Значит, я буду открыт. Глаза хоть от стрел заслонить, что ли?

Пошарив за откидными стёклышками над пилотским креслом, я нащупал по паре защитных очков за каждым. Одни коричневые, другие — синеватые. Я выбрал синеватые. Для стрелы — всё равно, какие. А вот Тили в коричневых очках может меня и не узнать. Авось разглядит в синеватых.

На активность Тили я рассчитывал особо. Если она узнает меня, если рванётся к вертолёту, если увлечёт за собой остальных женщин — считай, полдела сделано. Лишь бы женщины отделились от мужчин. Тут решают секунды. Отделившихся женщин уже можно отсечь и слипом, и карларом. Побежали бы!

Но вот если они не побегут?..

Собственно, ради того, чтобы отделить Тили, я и повесил на грудь мегафон. Единственное, что есть смысл кричать — «Тили! Тили!»

Ракетницы — на поясе. Но не помогут они днём. Никого ракеты ни испугают — разве что на секунду отвлекут внимание, Ну, хоть это… Ни нож, ни пистолет не имею я права пускать в ход. Потому что на сей раз нападаю я. И на чужой территории, как тонко подметил мой школьный товарищ… Так что выбор средств невелик.

По карте помнил я небольшую речушку, которая прорезала северное нагорье в южном направлении и впадала в озеро — одно из цепи озёр, протянувшейся с востока на запад. Где-то возле устья речушки находился самый западный вход в пещеры урумту. Спутник не раз засекал в эти дни возле него костры. И всё на одном месте… Остальные костры были блуждающими. Видимо, к этому входу беглецы и держат путь. Наверное, тут западный конец пещер. Вряд ли протянутся они под речушкой. Были бы под ней пещеры, она бы в них обязательно провалилась, и устья мы не обнаружили бы. Значит, в этот угол мне и лететь. Чтоб перехватить беглецов хотя бы в последний момент. А если их тут не окажется, тогда на юго-запад, по координатам, зигзагами над лесом. Как Джим искал этих разбойников близ селения ту-пу.

Найти бы! Уж там как-нибудь…

То, что увидел я на подходе к пещерам, мгновенно развалило мои планы. Горстку беглецов, уже переправившихся через речушку, окружала толпа. То ли кого-то послали вперёд — предупредить. То ли полсотни охотников сами, так сказать, по зову сердца, выбрались из пещер навстречу. То ли случайно встретились беглецы и возвращающиеся с охоты… Однако, пожалуй, не с охоты… Ни у кого в толпе нет луков — только у тех, кто идёт следом за женщинами. Вот эти — явно из дальнего похода. Остальные — только с копьями, без луков, без палиц. По-домашнему вышли, налегке — как в тапочках в собственный двор…

Они идут к пещерам и впереди женщин, и сбоку, и позади. Пленниц ведут за руки. На вертолёт обращает внимание только толпа. А те, кто из похода, даже головы не поднимают. Видели они уже вертолёт, знают, что он только пугает. Не более.

Значит, и садиться надо прямо на толпу, поперёк общего движения, перед женщинами. Толпа рассыплется, движение остановится, Тили увидит знакомую машину, может, узнает меня, может, рванётся…

Эх, жаль, сирены нет! Другая машина в моих руках. Была бы сирена — разогнал бы толпу!

Вертолёт опускается вертикально, бесшумно — к сожалению! — и сквозь нарастающий гул испуганной толпы доносится до меня через все стенки отчаянный, почти предсмертный девичий визг:

— Сан! Сан! Сан!

Тили поняла!

Вертолёт садится на пустой круг, люди разбежались, и мотора я не выключаю, лопасти крутятся. Испуганные урумту притулились со всех сторон. Кто опустился на колено, кто сел, кто пал ниц. Лишь сопровождающие пленниц охотники стоят, показывают, что не боятся вертолёта. Но руки их заняты, они держат женщин, стрелу не пустят. Я распахиваю дверку и ору в мегафон, заранее поставленный на полную громкость:

— Тили! Тили! Тили!

Она вдруг вырывается из держащей её руки и словно птица летит — по спинам, по головам пригнувшихся людей, почти не касаясь их босыми ногами. Что-то не человеческое, а божественное чудится мне в её бесстрашном стремительном полёте. Наверное, только смертельная опасность делает человека богом…

И вот она уже в машине, которая совсем недавно пугала её и в которую она побоялась войти в родном селении.

А урумту уже поднимаются с колен, с земли, и кто-то вылезает из-под вертолёта и хватает мою ногу.

Но я ещё не разучился бить ногами. Удар ботинком в челюсть — и с этой стороны, авось, никто пока не полезет.

Тили высовывается из-под моей руки и отчаянно вопит:

— Галю! Галю!

Я повторяю это имя в мегафон и вижу, как рвётся из рук охотника ещё одна женщина. Наверное, сестра Тили. Но её удерживают. Вырваться ей не позволяют.

А в меня уже летит копьё. Лучом карлара удаётся перехватить его, и горящие обломки падают на головы дикарей. Снова высовывается чья-то перекошенная физиономия справа из-под вертолёта, и я успокаиваю её лучом слипа. Пусть поспит неразумная головушка!.. Слева волосатая рука опять тянется к моей ноге. Мало тебе, что ли?.. По руке удаётся полоснуть карларом. Звериный рёв от острой боли врывается в гул толпы. Ничего, заживёт, но долго будешь помнить. Не хапай чужие ноги!.. Ещё одно копьё летит, и луч карлара опять пережигает его. Кажется, копья сейчас полетят тучей. Пора закрывать дверку. Ничего больше не удастся. Жаль!

И на самом деле, в захлопнутую дверку копья тут же просто забарабанили. Я поднял вертолёт. Тили выла на полу машины за моей спиной. Внизу злобно гудела толпа, и над ней взлетали камни. Они хотели достать меня камнями…

Постепенно всё это ушло вдаль, всё стихло, и только судорожные всхлипывания Тили нарушали тишину. Мы шли на юго-юго-запад, на посёлок ту-пу. Я вёз домой единственную, кого удалось спасти.

Густые леса тянулись внизу. Тонкие голубоватые нити извилистых речек пересекали их. Мелькали блестящие блюдца спокойных небольших озёр. Хотелось показать эту красоту замученной девчонке — вечную красоту, которая до нас была, после нас, даст Бог, останется… Когда-то ещё удастся Тили увидеть всё это с высоты? И удастся ли вообще?.. Но ни на ней, ни на мне нет мыслеприёмников, и ничего ей не скажешь, не объяснишь, не попросишь хотя бы сесть на откидное сиденье, с которого кое-что видно. Она сидит на ворсистом линолеуме салона, обхватив голову руками, качается, всхлипывает и не видит ничего. И, похоже, немногое понимает. А мыслеприёмники висят на крючке возле дверки, как и в каждом вертолёте. Но, чтобы снять их со стенки и надеть на голову, надо посадить машину. Ибо в руках — штурвал. Не на автопилоте идём…