Какое унизительное чувство — страх, который вдруг неведомо почему обрушивается на нее…

Мария останавливается и решительно направляется к ближайшему свободному автомату, плотно прикрывает дверцу кабины. Миг колебания, и она набирает знакомый номер.

— Вы забыли у меня свое письмо, Фред, — говорит она первое, что приходит в голову. — Как это неосторожно! Вы знаете моего мужа и его привычку копаться в моей сумочке… Ах, не стану я все объяснять по телефону! Откуда звоню? С почтамта. Если вы немедленно сядете в машину, мы встретимся где-то на полдороге к моему дому. Только поторопитесь: ровно в одиннадцать я должна подать мужу завтрак… Хорошо, договорились, жду…

«Фу, кажется, он понял. По крайней мере то, что речь идет о письме к нему и о какой-то опасности для меня».

Теперь ветер бьет в спину, он словно подгоняет Марию, но она идет медленно, внимательно вглядываясь во все встречные машины. Вот одна свернула в переулок. Если это Фред, то он сейчас пересечет переход. Сбоку проплывают витрины большого универмага, здесь толчется много народу, в такой толкотне можно и разминуться. Мария ускоряет шаг, чтобы побыстрее вырваться из людского потока. Она шагает столь решительно, что ей невольно уступают дорогу. Вот позади уже остался универмаг со всеми его соблазнами. Впереди снова полупустой тротуар. Но знакомой фигуры не видно. Вообще она поступила опрометчиво, позвонив Фреду. Надо было побороть страх и бросить письмо в ящичек. Телефонные разговоры в бюро могут прослушиваться, где гарантия, что за Фредом теперь не следят? Бог знает что… Шульц более опытен, и если согласился встретиться с ней, то учел все. Одно он не принял во внимание, какая Мария паникерша, какая никчемная из нее помощница. Чем умирать от страха, лучше подумай, как незаметно передать письмо Фреду.

Открыв сумочку, Мария ищет носовой платок, подтягивает повыше всю полученную корреспонденцию. Теперь неплотно закрыть замок и если сумка, например, упадет… если сделать это естественно…

Навстречу идет Фред. Его взгляд равнодушно останавливается то на одном, то на другом прохожем. Вот он скользнул и по лицу Марии, но ничто в выражении глаз не изменилось, ничто не говорит о том, что он узнал ее. Шагов через десять они встретятся и тогда… Молодая женщина делает вид, что в правый глаз ей попала пылинка, трет его платочком, хочет оттянуть нижнее веко и, чтобы удобнее было, зажимает сумку под мышкой. Мария стоит, Фред приближается. Шаг, еще один, сейчас он будет рядом. Мария немного отводит локоть и сумочка выскальзывает, падает, застежка раскрывается, звенит, раскатываясь по тротуару, мелочь, об асфальт стукнулась пудреница, на нее падают рекламы и конверт.

— Боже, какая я неуклюжая! — вскрикнула Мария и наклонилась, чтобы подобрать вещи.

— Разрешите помочь вам, фрау! Вдвоем мы справимся быстрее.

Мягкие поля серой шляпы скрывают глаза Фреда, Мария видит только его губы.

— Что за паника? — тихо срывается с них.

— У меня встреча с Гельмутом, — также тихо отвечает Мария, — я должна прийти абсолютно чистой, а это письмо…

— Понимаю…

Мужчина и молодая женщина поднимаются.

— Проверьте, фрау, все ли вы собрали.

Мария делает вид, что проверяет содержимое сумочки.

Похлопывая по ладони согнутым вдвое конвертом, мужчина в серой шляпе сочувственно следит за нею, потом небрежно кладет письмо себе в карман и пальцами освободившейся руки прикасается к шляпе.

— Я рад, что смог помочь вам, — говорит он, вежливо кланяясь.

— О, с вашей стороны это было очень любезно!

Обычная уличная сценка. Вряд ли она привлекла чье-нибудь внимание. Сейчас они разойдутся — эти двое незнакомых, случайно встретившиеся на тротуаре. Но молодая женщина ведет себя странно. Круто повернувшись, она плотно прижимается к плечу мужчины в серой шляпе, просовывает руку ему под локоть:

— Закрой меня! — бросает она быстро и тащит его к ближайшей витрине. Мария прижимается к ней вплотную, спиной к проезжей части улицы. — Стань так, чтобы меня не увидели из машины, которая приближается.

Григорий оглядывается. В глаза сразу бросается обычный армейский «виллис». Он не мчится, даже не едет, а едва движется. Его пассажиры, майор и два капитана, о чем-то спорят. Откуда они тут взялись? Члены комиссии по репатриации, представители советской военной администрации, просто офицеры, которые знакомятся с Берлином? Григорий кладет руку на плечо Марии, близко наклоняется к ней и спрашивает?

— Виллис?

— Да, — отвечает она почти неслышно.

На Григории широкое модное пальто с высокими накладными плечами. Из-за его спины женщину почти не видно. Что-то шепча на ухо своей спутнице, мужчина в серой шляпе смеется, потом громко восклицает:

— Ты слишком часто останавливаешься у витрин, моя милая! К великому сожалению, я забыл свой кошелек дома… — Он знает, его восклицание не долетит до виллиса, просто слова, которые он произносит, помогают ему держаться естественно-свободно и отвлекают внимание Марии от того, что происходит у нее за спиной. Григорий оглядывается. Краем глаза он видит, как машина все еще медленно проезжает мимо витрины, возле которой стоят они с Марией. Майор что-то приказывает капитану за рулем, и тот увеличивает скорость. Капитан на заднем сиденье всем туловищем поворачивается назад, в глазах его волнение и растерянность, он как бы хочет зацепиться взглядом за две неподвижные фигуры, которые стоят, плотно прильнув друг к другу.

— Машина проехала, — говорит Григорий, — может, ты объяснишь мне, что произошло?

Мария поворачивает к нему лицо. Оно очень побледнело, все черты на нем словно окаменели.

— Потом, — отвечает она устало. — Я и так опаздываю. Скоро одиннадцать. Прости!

— А все же…

— Я не хотела, чтобы меня узнал один человек. Только и всего, можешь не волноваться.

Мария уходит так быстро, что Григорий не успевает возразить. С минуту он стоит, глядя ей вслед. Непонятно, совсем непонятно… Почему она так испугалась именно советского офицера?

А Мария даже не думает о том, какое беспокойство заронила она в сердце Фреда. Она сейчас сидит напротив Зеллера, рассказывает ему о своих наблюдениях, иногда просто пересказывает обрывки непонятных ей разговоров своих постоянных клиентов, которые почему-либо кажутся ей подозрительными. Зеллер внимательно слушает, иногда переспрашивает, вновь и вновь что-то взвешивает и сопоставляет мысленно. На Марию его внимание к каждому произнесенному ею слову действует успокаивающе. А это вносит ясность и в ее собственные мысли: в памяти всплывает многое, что она могла бы и пропустить, но теперь отдельные факты сами систематизируются, небрежно брошенное кем-то слово становится ключом к услышанному еще вчера или позавчера, как это бывает с лакмусовой бумажкой, когда на нее попадает капелька реактива.

— Так, очень хорошо, — говорит Гельмут, — есть о чем подумать…

Зеллер и впрямь задумывается и лицо его мрачнеет. Две глубокие морщинки, пересекающие лоб, становятся глубже. Мария смущена, ей кажется, что она в чем-то провинилась, не оправдала возложенных на нее надежд.

— Я наговорила вам слишком много, — печально произносит она, — а пользы от этого, как видно, никакой.

— Что вы, милая фрау! — горячо возражает Зеллер. — Если бы вы не предупредили, эти мерзавцы сорвали бы съезд бывших узников концлагерей. Посмотрели бы вы, какую стаю дебоширов они на нас напустили! Но мы вовремя успели мобилизовать свою молодежь. Без драки, правда, не обошлось, но наши парни выдали им хорошенькую нахлобучку с авансом, как говорится, на будущее.

— Правда? — в глазах молодой женщины засветилась радость. Впервые она чувствует себя не отрезанным ломтем, а частью большого целого.

— Я понимаю вас… Человек должен знать об эффективности своих усилий, а мы встречаемся так редко и столько за это время набирается разного, что просто не хватает считанных минут для более обстоятельного разговора. Я виноват перед вами, да, виноват… А впрочем, и сегодня я должен спешить. Последнее время моя работа усложнилась. Не сердитесь, но…