В лагере Гаррен положил свою ношу возле погасшего костра, от которого тонкой струйкой уходил в утренний воздух дымок. Выражение лица Ральфа было диким. Покрасневшие глаза никого не замечали перед собой. Он пребывал в каком-то своем, ведомом ему одному мире.

Сестра взяла его за плечи.

— Ральф, с вами все в порядке?

Остальные паломники держались на отдалении и взирали на Ральфа как на ожившего мертвеца.

Гаррен помахал перед его пустыми глазами рукой.

— Ты понимаешь, где ты и кто мы такие?

— Я провел ночь один на болоте, и мне явился Господь.

Вид у него был настолько безумным, что Доминику пробрала дрожь. Кто явился ему посреди ночи — истинный Бог или древние языческие божества?

Ральф поднял глаза на сестру Марию.

— Он вернул мне мою душу.

— Господь милосерден, — проговорила она, обнимая его и баюкая как маленького ребенка.

На грудь Ральфу прыгнул Иннокентий и своим маленьким розовым языком принялся слизывать с его лица слезы. Доминика дернулась было ему на помощь, но Ральф — тот самый Ральф, который раньше недолюбливал пса — теперь гладил его, насколько позволяли его трясущиеся руки.

Люди молчали. Вчера туман был до того плотным, что поглощал все звуки. Сегодня же стенания Ральфа могли донестись, пожалуй, до самого Эксетера.

Взгляд Ральфа медленно прояснился. Будто очнувшись ото сна, он ощупал плечо Гаррена, а сестру тронул за щеку.

— Вы настоящие? Где я?

— Ты в безопасности. Расскажи, что произошло, — сказал Гаррен.

— Когда я ушел, поначалу вокруг был только туман. Я бродил в этом тумане совершенно один. Ничего не было видно. Ничего не слышно, — вещал он жутким замогильным голосом. — Потом меня окружили тени. Услыхав их вопли, я понял, что это души грешников, томящиеся в аду. Бесы заживо сдирали с них плоть. Они горели в огне. Кричали словно умалишенные. Проклятые навечно, они корчились в неописуемых муках. — По его морщинистым щекам, огибая кривой нос, обильно текли слезы. — Господь показал, что ждет меня впереди. Куда я попаду после смерти.

По ногам Доминики пополз холод. В груди стало тесно. Как не похож Господь, которого он описывал, на того, чей спокойный и ровный голос направлял ее сердце.

— Тогда я начал молиться, — продолжал он, рыдая. — Я попросил Господа направить меня, и Он приказал покаяться во грехах — покаяться искренне, всем сердцем. — Он понурился. — Знаете, сестра, я ведь пошел в паломничество не по своей воле. С вами присутствовало только мое тело, но не душа. Но Господь сказал, что этого недостаточно.

— Истинно так, дитя, — еле слышно молвила сестра, словно обращаясь к самой себе. — Господь приемлет только полное покаяние.

— Теперь-то я это понимаю. Я упал на колени и попросил прощения за то, что избивал жену. За то, что сломал ей руку. Поклялся, что больше не возьму в рот ни капли спиртного. И Бог простил меня. — Глядя в его вытаращенные глаза, Доминика впервые обратила внимание, что они голубого цвета. — Простил и вывел меня к вам.

— Почему вы решили, что Он простил вас? — спросила она. — Ведь рядом не было священника, чтобы отпустить вам грехи.

Его изувеченное лицо расплылось в блаженной улыбке.

— Потому что на меня снизошел покой. — Неожиданно он выпучил глаза еще сильнее и схватил Гаррена за одежду. — А потом с неба раздался голос: «Следуй за Спасителем. Он выведет тебя в безопасное место».

Гаррен с трудом отцепил его скрюченные пальцы.

— Речь, разумеется, шла об Иисусе. — Он выразительно взглянул на сестру Марию.

— Да, — быстро подхватила она. — О нашем Спасителе Иисусе Христе.

Поздно. Паломники уже разинули рты и все как один воззрились на Гаррена в немом благоговении.

Ральф с детским упрямством затряс головой.

— Нет, нет! Он имел в виду тебя!

Доминика перекрестилась и попросила у неба прощения за свое малодушие. Никогда, никогда она не должна сомневаться в том, что голос, который она слышит внутри, может подвести ее.

Она обещала Господу совершить паломничество. Он ведет ее согласно своему плану. Следуя по Его пути, она ощущала такой же бесконечный покой как тот, о котором говорил Ральф. А Гаррен должен сыграть в этом плане свою, хоть и пока неясную, роль. В свое время Господь сообщит ей, какую. Если она будет верить.

И с этими мыслями она решительно бросила сухарь на землю.

К полудню Доминика жалела, что не съела сухарь.

Выкатив на небо солнце, Господь подарил им безоблачный день. Перед паломниками раскинулась очищенная от тумана долина, усыпанная искореженными ветрами и временем валунами, причудливые формы которых напоминали заморские буквы. В глазах Доминики они были указателями на пути к чему-то неведомому. Знать бы, к чему.

Тропы они не нашли, но не теряли радостного подъема, уверенные, что Господь заново благословил их путешествие. Иннокентий то и дело забегал далеко вперед, но Доминика больше за него не волновалась. Она уже знала, пес умеет находить дорогу назад.

Когда солнце дошло до середины неба и паломники остановились передохнуть, Иннокентий в очередной раз нагнал их и, гордо виляя хвостом, положил к ногам Доминики свою добычу — зверька с длинными обвисшими ушами и запятнанной кровью шерстью.

— Вот молодчина! Добыл нам на обед кролика, — похвалил его Гаррен и потрепал пса за ухом. — Все-таки этот шельмец умеет охотиться.

Доминика тоже приласкала своего любимца, но лизнуть свое лицо не разрешила. Желудок ее скрутило, правда, неясно от чего — то ли от вида несчастного мертвого зверька, то ли от голода.

— Сходи-ка за котелком, милочка, — сказала Вдова, — а мы с Джиллиан пока разожжем огонь. Где-то у меня был припрятан тимьян на такие случаи… — Она принялась перетряхивать мешочки, которыми была обвешана ее необъятная талия, а Джиллиан подняла с земли обмякшую окровавленную тушку и достала нож. — Ну, чего стоишь как вкопанная? Котелок привязан к седлу. Возьми его да принеси воды.

Она обещала Господу три дня воздерживаться от пищи. Это всего лишь очередное Его испытание.

Гаррен отвязал от седла котелок и, прихватив три проросшие луковицы, проводил ее до ручья, который с веселым бульканьем нес свои воды на запад.

— Вчера был туман. Что будет завтра — неизвестно, — сказал он. — Советую вам сегодня не упрямиться и поесть.

— У меня пост. Я же говорила.

— Если Господь через Иннокентия вывел нас из тумана, значит и кролик был послан не без причины. Небеса хотят, чтобы мы были сыты.

Она представила, как ароматная, приправленная луком и травами похлебка бурлит в котелке, и в желудке у нее заурчало.

— Прекратите меня искушать.

— Гордыня, между прочим, тоже есть грех, Ника.

— Дайте сюда лук. — Она забрала у него луковицы, развернулась и промаршировала к костру, твердо вознамерившись быть стойкой. Она поможет готовить кролика, но сама и кусочка в рот не возьмет.

— Брак, — разглагольствовала у костра Вдова, — можно назвать удачным только в том случае, если верховодит жена.

Джиллиан была не согласна.

— Всем заправляет муж.

Доминика не собиралась вслушиваться в разговоры о мужчинах и женщинах. К ее жизни все это не имело никакого отношения. Она плюхнула котелок на огонь и расплескала воду на угли.

— Аккуратнее! — воскликнула Вдова. — Не разлей.

— Извините. — Резкими движениями, будто очиняя перо, она начала кромсать луковицу, радуясь, что Вдова глуховата и не слышит, как бурчит у нее в желудке.

Вдова между тем продолжала наставлять Джиллиан.

— Я пять раз была замужем, так что знаю, о чем говорю. Жаль, с нами нет жены Ральфа, я бы научила ее кое-каким хитростям. Главное, чтобы мужчина верил, что все решения он принимает сам. На деле же… — Она повела плечами. — Без нас мужчины беспомощны как котята.

Доминика швырнула лук в котелок и просыпала половину на угли. Торопливо исправив оплошность, она сунула в рот обожженные, пахнущие луковым соком и испачканные пеплом пальцы.