Вместо этого, невзирая на все факты, пошатнулось его неверие. Холодея, Гаррен оглянулся на огонек угасающего вдалеке костра.

— Они рассчитывают на вас, — сказала Доминика. — Вам есть, что сказать им завтра?

— Бог его знает.

— Вот именно, — уходя, бросила она через плечо. — Он знает.

Отказываясь смотреть ей вслед, он крутил в пальцах потертую свинцовую пластинку. Это всего лишь сувенир. Напоминание о семье, которую Господь отказался спасти несмотря на то, что они заплатили запрошенную цену.

Или же в этом заключено нечто большее?

Сняв с шеи шнурок, на котором висела ракушка, он обмотал его вокруг навершия своего посоха, и кусочек свинца, даря надежду, закачался на принесшим с собой запах вереска ветру.

Глава 12

Рассвет полыхал перед взором Доминики розовыми, золотистыми, оранжевыми и синими красками, будто она воочию застала момент, когда Всевышний впервые сказал «Да будет свет». Величественное сияние озаряло безжизненное, но уже свободное от тумана пространство.

Она отошла подальше от лагеря, так, чтобы даже не слышать запаха костра. Повернувшись спиной к ветру, расставила локти на верхушке каменной стены, развернула пергамент и, чтобы его не сдуло, придавила все четыре уголка камушками. Потом остро очинила перо и макнула его в чернильницу. Сегодня она писала медленно и более убористо, чем обычно, ибо люди, построившие эту стену во времена, когда никто еще не владел письмом, не позаботились о том, чтобы сделать ее поверхность ровной.

Топь. Туман. Тишина.

Буквы насмешливо глядели на нее с листа. Как написать путеводитель для паломников, если они заблудились? Вчера ночью, когда Гаррен обнимал ее, она ощутила присутствие Бога. Или какой-то другой, еще более древней силы. Она ощутила между ними биение самой жизни.

Остаток ночи Доминика пролежала без сна, глядя на полную луну и не узнавая ни себя, ни свое тело. Все вспоминала о том, что случилось, отчего по коже разливалась легкая дрожь, а кровь быстрее бежала по венам.

Экстаз.

Ее грех в одном слове. Однако она не чувствовала себя согрешившей. Но что, если, несмотря на это, ее тоже ждет наказание, как дев, которые осквернили субботу? Что, если теперь Господь не подаст ей знамение?

Что, если оно ей больше не нужно?

Она с силой вдавила перо в бугристую поверхность камня. Quo vadis?Куда идешь ты?

Позади возник щит, закрывая ее от ветра. Гаррен — поняла она, даже не оборачиваясь.

— Как ваше утро, Доминика? — Он приставил посох к стене. На его навершии, привязанная к маленькому сучку, весело болталась туда-сюда ракушка, которая раньше висела у него на груди.

Какие же перемены Господь вызвал в его душе вчера ночью?

— Моя вера по-прежнему нерушима, — сказала она, тряскими пальцами пытаясь свернуть пергамент и спрятать свои записи.

Но не успела. Его большая ладонь уже накрыла драгоценные слова.

— Что это? — нахмурился Гаррен. — Что вы копируете?

— Ничего. Я не копирую, а создаю. Описываю наше путешествие. — Она затаила дыхание, не зная, как он это воспримет.

Гаррен понимающе кивнул.

— Готовите, значит, путеводитель. — Он усмехнулся. — Чтобы другие паломники не заплутали на болотах?

Облегчение было так велико, что она едва не рассмеялась.

— Я посоветую им выбрать южную дорогу.

— Возможно, так оно и впрямь будет мудрее. — Глаза его потемнели, и Доминике показалось, что в их глубине промелькнуло отражение луны. — Не у всех имеются силы противостоять болотным духам. — Он развернул лист к себе и указательным пальцем провел по цепочке слов между продавленными ножом линиями. — Это на английском?

— В основном.

— Вот. Что это за слово?

— Ника, — ответила она, немея.

Он сдвинул брови.

— Пилигримам ваше имя незачем. Почему вы его написали?

К ее горлу подкатил тугой ком. Ни сил, ни желания отвечать не было, и она покачала головой. Черные буквы поплыли перед глазами.

Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

— Почему, Ника?

И она созналась, чтобы не добавлять к списку своих грехов еще и ложь:

— Потому что вы так меня назвали.

— Для вас это было настолько важно?

Она храбро кивнула, сжимая губы.

Он снова перевел взгляд на пергамент. Его палец, путешествуя по строчкам, задержался на последнем слове.

— Ника, а что вы написали о прошлой ночи?

Она закусила губу и отвела взгляд. Он подобрался слишком близко. Еще немного — и он догадается, какое важное место с некоторых пор отведено ему в ее жизни.

Тронув ее щеку, он вновь развернул ее лицом к себе. Всем своим существом она затрепетала — до того хотелось еще раз попробовать его губы.

Неужели она желает Гаррена? Его, который спасал других, но ее саму мог уничтожить.

Она сбросила его руку. Потом схватила пергамент и, спрятав его за спиной, отошла на безопасное расстояние. Вне его досягаемости она чувствовала себя увереннее и сильнее.

— Господь испытывает нас каждый день. — Солнце взошло уже довольно высоко, и краски рассвета поблекли. Чтобы изгнать ночных демонов, Господь сотворил свет. — Мы должны сопротивляться искушениям Дьявола как при свете дня, так во тьме ночи, и тем самым доказывать, что достойны милости Божьей.

Предмет ее дневных и ночных искушений стоял напротив, облокотившись о поверхность стены, и поблескивая зелеными глазами.

— И кем вы считаете меня при свете дня? Все еще Дьяволом или снова святым?

Доминика уже не знала, кем он был на самом деле. Ясно она понимала только одно: наедине с ним ее плоть, ее кровь, ее душа оживали. Боже, помилуй меня, грешную. Моля Господа о заступничестве, она дотронулась до ракушки, и кусочек свинца живо завертелся под ее пальцами.

— Дьявол вы или святой, но вы — орудие Его.

Резким движением он забрал посох. Оберег апостола Иакова, дернувшись, повис на кожаном шнурке.

— Доминика, сколько можно повторять. Господь не руководит мною.

Гнев его было выдержать легче, нежели ласки.

— Не Господь, значит Дьявол?

На его лице разом отобразились удивление, стыд и еще какая-то эмоция, которую она не смогла опознать. Он открыл было рот, но не произнес ни звука.

Боже, он даже не отрицает. Но отчего-то она испытала не страх, а сердечную боль — за него.

— Не волнуйтесь. За вчерашнюю ночь я понесу полноценное наказание. Трех дней воздержания от пищи должно быть достаточно.

Глупые слова. После того, как вчера она увидела камни, которые стояли здесь со времен сотворения мира — камни, среди которых витали древние духи, — резные изваяния святых и церковные витражи отдалились, стали смутными воспоминаниями.

— Я запрещаю вам голодать. Не хватало только, чтобы по дороге вы падали в обморок.

— Господь придаст мне сил.

— Да, если его чуть-чуть подтолкнуть, — молвил он мрачно. — Вы сегодня завтракали?

— Я не голодна.

Он порылся у себя в котомке, достал сухарь и бросил ей в руки.

— Ешьте.

— Нет! — Ловя сухарь, чтобы он не упал на землю, Доминика нечаянно выронила и перо, и пергамент. Перо чиркнуло по листу, оставляя кривую, похожую на паучий след, чернильную линию. — Смотрите, что вы наделали. Вот, заберите обратно. — Она протянула ему сухарь, но Гаррен уже развернулся и пошел прочь.

— Помогите! Кто-нибудь, на помощь! — раздался истошный вопль.

Кричали откуда-то из-за стены. Посмотрев в направлении голоса, они увидели седовласого человека, который, шатаясь, брел через топкую пустошь.

Ральф.

— Помогите, — еще раз простонал он и упал навзничь.

Перемахнув через стену, Гаррен догнал его, забросил его руку себе за шею и поволок в лагерь. Вторая рука Ральфа лихорадочно металась в воздухе — вверх, вниз, влево, вправо, — творя крестное знамение для отвода нечисти.

Доминика подула на пролитые чернила, сложила письменные принадлежности в котомку и, зажав в кулаке сухарь, бросилась за ними вдогонку.