Тихая моя,

              молчальница моя златоустая

с невысказанными глазами,

спасибо,

         что нас наказала

                         со всею щедростью русской.

Кланяюсь в пояс тебе, родина, за наказанье!

Забитая, испитая, но никем не испитая,

неуловима,

            неистребима души твоей тайна.

Нашими испытаниями

                        ты себя испытываешь.

Облегчи, господь, тебе испытанья! 

Родина, родина!   

                     Мы твой снег окровавили,

словно в Грамоте твоей подчеркнули красным

ошибки,

              которые государи твои не исправили.

Прощай, родина, и во веки веков здравствуй!

Генерал-губернаторы с повадками фельдфебелем,

пьющие кровушку вместо чернил чиновники…

Родина, родина,

                какая ты есть, лучше бы тебя не было!

Рожи застят лицо твое,

                           кланяюсь тебе в ноженьки.

Хорошо, что это выпало нам. 

                                     Мы стали заслоном

тем, кто не скоро,

                   но все же придет

по нашим следам красным.

Ты не расслышала нас, но вслушайся в их Слово!

Тебе и неведомо —

какой ты можешь стать прекрасной!

Державный ангел на столпе Александрийской

и столпник Даниил,

жизнь обративший в жердь,

не спорю — простоять непросто,

                                           но простите —

попробуйте сидеть!

Попробуйте писать, не обольстясь бессмертьем,

попробуйте писать, когда нельзя дышать,

попробуйте прожить,

                          не создавая монумента,

и этим монумент

                        невидимый создать!

Дыра в Истории

                  равна дыре и Пространстве.

Другого способа на белом свете нет —

залить дыру металлом,

и представьте —

появится в Пространстве монумент!

Я

знаю, что стихи

                  надежней монумента,

но все-таки отлейте из руды!

Переливать колокола несовременно,

тем паче —

          яблоня дала

                           нормальные плоды!

…И в небе стало светлее на две звезды,

две звездных, две черноземных отверстых версты

н

ас разъединили — и не помогут цветы.

Счастливы лебеди, мимо тебя пролетая,

Матерь Звезда невиданно голубая,

все, что ни делаю — светом твоим поверяю.

Перед зеленым, строгим светом Звезды Отца

не заслонюсь, не спрячу ночного лица —

разве пристало колосьям чураться жнеца?

В небе нет времени, не существуют стороны света,

звезды не знают зимы, не ведают лета,

только к земным своим детям тянутся светом.

Певчая птица ловчей не станет уже никогда,

но остается матерью — матерь, даже если она звезда, 

и отцом остается Звезда Отца — навсегда.

Кончится время ночное, мы повторимся.

Но покуда мы бьемся

над разгадкой земной красы,

Матерь Звезда дрожит —

хватит ли у земли для меня материнства,

и смотрит Звезда Отца —

какой я земле сын…

Волчьи ночи пригодны скорее

не для поэтов — для конокрадов.

Я две звезды у неба выпрашивал,

стал за меня березняк на колени.

Что тебе — мало, небо скупое,

Лебедя, Девы и Ориона?..

Дай унести две звезды с горизонта.

Иму душою, да не рукою…

Матерь Звезда со Звездою Отца…

Видно, живые звезд недостойны,

и остаются пустыми ладони,

словно пустые глазницы слепца.

Миллионы звезд — высоко,

только две звезды — глубоко:

не упали в душу — вошли,

как два взгляда в меня вожгли.

Видит око, рука неймет.

Я о двух звездах звездочет.

Днем втроем мы смотрим с портрета.

Я звено между ними, связной.

Но никакой нет

                 возможности встретиться,

кроме как

               стать звездой…