1981
"Возьмите горсть земли"…
Возьмите горсть земли
и возле сердца спрячьте.
Меж сердцем и землей
невидимая нить
протянется сквозь все
преграды, неудачи
и родину в душе
поможет сохранить.
Возьмите горсть земли,
а сможете — возьмите
курган, Сапун-гору,
библейский Арарат…
Не дайте их сгубить
и сердцем заслоните.
Вы сохраните их,
они — вас сохранят.
Мой сан-францисский друг,
пока не стало жарко,
пока не поздно, нам
пора в сердца вместить
ты — западное,
я — восточное полушарие.
Быть может, землю
так сумеем сохранить.
1983
Звездочка
По деревне пойдешь —
на всех избах звездочки,
а в окошках матери — светлее лампад.
Что не возвращаются сыновья да дочечки?
Очи проглядели —
душами глядят.
Пол-Европы обойди —
большаки да тропочки.
Что за небывалый здесь был звездопад? —
обелиски подняли горячие звездочки,
а под ними —
косточки бессмертных солдат…
Сколько тебе лет,
маленькая звездочка?
Как тебя по имени, тихая звезда?
Это где видано —
изба пуста, как гнездышко… Э
то где слыхано —
мать — сирота…
По России пойдешь —
звездочки, звездочки…
Легче идти по Млечному Пути.
Больше звезд не надо,
хватит с нас, господи,
места нет свободного на груди…
1983
«NON EXEGI MONUMENTUM»
Поэма
Если бы я любил отечество одним граном меньше, то уже погиб бы.
Г. С. Батеньков
«Себе я не воздвиг литого монумента» — так с горькой иронией перефразировал строчку знаменитой тридцатой оды Горация выдающийся гражданин, декабрист Гавриил Степанович Батеньков.
Если Державин и Пушкин просто варьировали «Памятник» Горация, то Батеньков, оглядываясь на свою жизнь, решил эту тему с горьким откровением и смелостью, вероятно не думая, что и жизнь его, и его стихи — в том числе эти — пусть с опозданием, но будут восприняты потомками как Памятник. И даже горестное автопризнание не сможет убедить никого в обратном.
Герой Отечественной войны 1812 года, человек большого гражданского таланта, высокой чести, глубоких знаний и явного поэтического дара, Г. С. Батеньков был значительной фигурой среди декабристов, он был реформатором, то есть относился к разряду главных врагов самодержавия — мечтал об отмене крепостного права, о введении конституции.
Двадцать лет одиночки в Петропавловской крепости и еще пять лет на поселении в Томске — вот вехи трагического пути Г. С. Батенькова. Его спасла Поэзия. Уже после освобождения он переносил на бумагу, восстанавливая в памяти, написанное в камере-одиночке. После амнистии 1856 года ему было позволено вернуться в Европейскую Россию, он поселился в Калуге, где и умер в возрасте семидесяти лет, прожив на свободе всего семь лет.
Стань Батеньков поэтом еще до Восстания, он наверняка был бы причислен к поэтам-декабристам, та
ким, как Рылеев, Кюхельбекер, Одоевский, Глинка, Катенин… Но он пришел к поэзии в заключении. Долгие годы его стихи были неизвестны, Батеньков-поэт существовал как бы отдельно от Батенькова-декабриста. Но всякая несправедливость имеет предел.
В 1978 году в издательстве Московского университета вышла книга А. А. Илюшина «Поэзия декабриста Батенькова». В этой книге не только исследование, но и стихи. Автор книги, на мой взгляд, точно определяет его место в российской поэзии: «Батеньков — одно из важнейших «звеньев», которого остро недоставало для того, чтобы возникла реальная связь между двумя гениальными экспериментаторами: «Тредиаковским и Хлебниковым. Благодаря его творчеству становится ясно: бесконечно многообразная русская поэзия знала, наряду с хорошо известными нам типами поэта-трибуна или поэта-мыслителя, еще и тип поэта-экспериментатора».
Любимый глагол Батенькова был — «искать». Дух реформатора сказывался не только в государственном, но и в словесном. Стихи его драматичны, гражданственны и по своей лексике современны. Это поэт удивительный.
Хочется, чтобы его знали больше, прежде всего — молодежь. Хочется, чтобы появилась его книга.
1
Себе я не воздвиг литого монумента
Не в памятнике суть.
Все дело в пьедестале,
который — жизнь.
Кто как ее сверстал,
таков и пьедестал.
Вы кенарем свистели
иль Время, как трубу, вас поднесло к устам?
Не зря на пьедестал
кладут потомки розы.
Так, вулканически вознесены,
все памятники
сохраняют
позы
времен,
которыми они порождены.
Какой же монумент
быть должен у поэта,
который двадцать лет по тюрьмам прострадал?!
Он скажет:
«Non exegi monumentum» —
и обезглавленным оставит пьедестал.
Иль, может быть, судьба,
распоряжаясь жизнью,
в литье колоколов его металл дала.
Сыра земля, изложница-отчизна,
как горестны твои колокола…