Черезъ полчаса Анна быстрыми шагами, высоко неся голову и слегка щуря глаза, входила въ балконную. Всякую минуту она вспоминала то чувство стыда, которымъ она мучилась все утро, и съ удивленьемъ надъ самой собой пожимала плечами: «Стыдиться! Чего мнѣ стыдиться?!»

М-llе Cordon въ шляпкѣ и съ зонтикомъ съ особенно грустнымъ и достойнымъ лицомъ стояла въ столовой, держа за руку Сережу.[1087] Сережа въ своей шитой курточкѣ и голыми колѣнями съ матроской шляпой въ рукахъ, готовый къ гулянью, тоже холодно и чуждо смотрѣлъ на мать.

Лакей Корней въ бѣломъ галстукѣ и фракѣ, съ своими расчесанными бакенбардами, стоялъ за стуломъ приготовленнаго обѣда и въ его лицѣ Аннѣ показалось, что она прочла радость скандала и сдержанное только лакейскимъ приличіемъ любопытство. «Что мнѣ за дѣло, что они думаютъ, — подумала она, — но они не должны смѣть думать».

— Я не буду обѣдать, — сказала она Корнею, — послѣ уберешь. Уйди.

Анна гордымъ взглядомъ оглянула свое царство и слегка улыбнулась — все надъ тою же мыслью, что они всѣ думаютъ и она сама думала, что ей надо стыдиться чего то.

— Поди, пожалуйста, скажи, чтобы Аннушка подала мнѣ мѣшочекъ съ платками.

— Я съ радостью слышу, что ваша мигрень прошла, — сказала М-llе Cordon. — Сирёшъ! скажите добрый утро или, скорѣе, добрый вечеръ вашей мама.[1088]

— Что? — сказала Анна,[1089] сощуривъ длинные рѣсницы, обращаясь къ гувернанткѣ. — Поди, поди сюда, Сережа. Да шевелись! Что ты такой? — Она взбуровила его волосы, потрясла его и поцѣловала.[1090]

* № 75 (рук. № 47).

Слѣдующая по порядку глава.

<Послѣ объясненія съ мужемъ для Анны наступила страшная по своему безумію пора страсти. — Она была влюблена.>

Все безконечное разнообразіе людскихъ характеровъ и жизни людской, слагающейся изъ такихъ одинакихъ и простыхъ основных свойствъ человѣческой природы, происходитъ только отъ того, что различныя свойства въ различной степени силы проявляются на различныхъ ступеняхъ жизни. Какъ изъ 7 нотъ гаммы при условіяхъ времени и силы можетъ быть слагаемо безконечное количество новыхъ мелодій, такъ изъ не болѣе многочисленныхъ, чѣмъ ноты гаммы, главныхъ двигателей человѣческихъ страстей при условіяхъ времени и силы слагается безконечное количество характеровъ и положеній.

Анна развилась очень поздно. Она вышла замужъ 20 лѣтъ, не зная любви, и тетка выдала ее за Алексѣя Александровича въ губернскомъ городѣ, гдѣ Каренинъ былъ губернаторомъ, и то тщеславное удовольствіе сдѣлать лучшую партію, которое она испытывала тогда въ соединеніи съ новизною сближенія съ чужимъ мущиной, казалось ей любовью. Теперь она находила, что то, что она испытывала тогда, не имѣло ничего общога съ любовью? Теперь 30-лѣтняя женщина, мать 8-лѣтняго сына, жена сановника, Анна расцвѣла въ первый разъ полнымъ женскимъ цвѣтомъ, она переживала время восторга любви,[1091] переживаемаго обыкновенно въ первой молодости. И чувство это удесятерялось прелестью запрещеннаго плода и возрастнаго развитія силы страстей.[1092] Послѣ отчаяннаго ея поступка въ день скачекъ, когда она чувствовала, что сожгла корабли, чувство ее еще усилилось. Вставая и ложась, первая и послѣдняя ея мысль была о немъ. И думая о немъ, улыбка счастія морщила ея губы и свѣтилась въ осѣненыхъ густыми рѣсницами глазахъ. Она была добра, нѣжна ко всѣмъ. Всѣ, кромѣ ея мужа (о которомъ она не думала), казались ей новыми добрыми, любящими существами. На всемъ былъ праздникъ; все, ей казалось, ликовало ея счастьемъ. Прошедшее былъ[1093] тяжелый, длинный, безсмысленный сонъ, будущаго не было. Было одно настоящее, и настоящее это было счастіе.[1094] Она видѣла его каждый день, и чувство счастія и забвенія себя охватывало ее съ той же силой при каждой встрѣчѣ съ нимъ. Вскорѣ послѣ полученія письма мужа, въ одинъ изъ прелестныхъ наступившихъ августовскихъ дней, Анна обѣдала у Барона Илена.[1095] Баронъ былъ финансовый новый человѣкъ. Баронъ былъ безъукоризненъ, онъ и его жена, его домъ, его лошади, его обѣды, даже его общество. Все было безъукоризненно во внѣшности; все было превосходно; но отъ того ли, что все было слишкомъ хорошо, слишкомъ обдуманно, слишкомъ полно, оттого ли, что во всемъ этомъ видна была цѣль[1096] и стараніе, всѣ ѣздили къ нему только чтобы видѣть другъ друга, ѣсть его обѣды, смотрѣть его картины, но его знали только настолько, насколько онъ скрывалъ себя какъ человѣка и держался на этой высотѣ внѣшней жизни. Стоило ему спустить роскошь своей обстановки, пригласить къ обѣду своихъ друзей и родны[хъ], высказать свои вкусы и убѣжденія, т. е. перестать на мгновеніе съ усиліемъ держаться на той высотѣ, на которой онъ хотѣлъ держаться, и онъ бы потонулъ, и никто бы не спросилъ, гдѣ онъ и его жена.

Анна встрѣтила его жену у Бетси и получила приглашеніе.[1097] При прежнихъ условіяхъ жизни Анна непремѣнно отказалась бы отъ этаго приглашенія, во-первыхъ, потому, что у Анны было то тонкое свѣтское чутье, которое указывало ей, что при ея высокомъ положеніи въ свѣтѣ сближеніе съ Иленами отчасти роняло ее, снимало съ нея пушокъ — duvet — исключительности того круга, къ которому она принадлежала, и, вовторыхъ, потому, что Баронъ Иленъ нуждался въ содѣйствіи Алексѣя Александровича, и Алексѣй Александровичъ и потому и Анна должны были избѣгать его. Но теперь, при ея новомъ взглядѣ на вещи, ей, напротивъ, пріятно было подумать, что нѣтъ болѣе пустыхъ свѣтскихъ условій, которыя стѣсняли бы ее въ ея удовольствіяхъ. Вечеръ въ ночной толпѣ въ саду съ Вронскимъ[1098] представлялся большимъ удовольствіемъ, и она поѣхала. Общество было небольшое и избранное; Анна встрѣтила почти всѣхъ знакомыхъ, но Вронскаго не было, и Анна не могла удержаться оттого, чтобы не выказать[1099] свое разочарованье.[1100] Послѣ обѣда, гуляя по саду, хозяйка, обращаясь къ Бетси, сказала, что она надѣется нынче на хорошую партію крокета.

— Мой мужъ страстно любитъ играть. И я люблю, когда онъ играетъ противъ вашего cousin.[1101]

Опять сердце Анны болѣзненно забилось, она почувствовала и оскорбленіе за то, что, очевидно, ея отношенія къ Вронскому были извѣстны всѣмъ и это было сказано для нея, и радость. Начало вечера прошло для Анны въ разговорахъ съ извѣстнымъ негодяемъ Корнаковымъ, который, несмотря на свою всѣмъ извѣстную развратность, подлость даже, былъ князь Корнаковъ, сынъ Михайла Ивановича и, главное, былъ очень уменъ. Истощенный развратомъ и слабый физически, онъ для Анны былъ не мущиной, но забавнымъ болтуномъ, и она бы провела съ нимъ весело время, если бы[1102] она не была развлечена ожиданіемъ. Странное дѣло: Баронъ Иленъ, свѣжій, красивый мущина, прекрасно говорящій на всѣхъ языкахъ, элегантный и учтивый до малѣйшихъ подробностей, несомнѣнно умный, дѣятельный, преклонявшійся передъ ней вмѣстѣ съ своей женой, былъ ей противенъ, и она рада была всегда, когда кончалась необходимость говорить съ нимъ и смотрѣть на его лицо; а измозженный, вѣчно праздный, съ отвратительнѣйшей репутаціей слабый Корнаковъ, небрежно относящійся къ ней, былъ ей, какъ старая перчатка на рукѣ, пріятенъ и ловокъ. Онъ ей вралъ всякій вздоръ, бранилъ хозяевъ, увѣряя, что ноги у него такъ прямы и крѣпки оттого что сдѣланы изъ англійскихъ стальныхъ рельсовъ и что туалетъ ее напоминаетъ букетъ разноцвѣтныхъ акцій и куафюра серій, что онъ всегда испытываетъ желаніе украсть у нихъ все, что попадется.