С

ѣ

дой княжескій слуга давно на ципочкахъ принесъ кофе на серебрянномъ поднос

ѣ

и, зная по опыту, что одно средство разсердить Князя было пом

ѣ

шать ему въ то время, когда онъ играетъ, также осторожно и тихо вышелъ въ высокую дверь. Однако, должно быть весьма важный случай заставилъ его опять воротиться и молча дожидаться у двери, чтобы Князь оглянулся на него. Но звуки, которые вызывала пылкая фантазія, и странныя мысли, которыя, какъ-бы сл

ѣ

дуя за ними, возникали въ юной голов

ѣ

моего героя, такъ увлекали все его вниманіе, что онъ не зам

ѣ

чалъ ни почтительнаго положенія стараго Фоки, ни даже приближающегося по большой березовой алле

ѣ

звука почтоваго колокольчика, подв

ѣ

шеннаго къ дышлу дорожной коляски. Въ дорожной коляск

ѣ

, на козлахъ, сид

ѣ

ли ямщикъ и щеголь, городской (слуга) съ замшевой сумкой черезъ плечо, въ триповомъ пальто и бархатной фуражк

ѣ

, а въ середин

ѣ

молодой челов

ѣ

къ, съ зам

ѣ

тнымъ любопытствомъ и нетерп

ѣ

ніемъ, выглядывавшій въ садъ и на домъ. Не усп

ѣ

ли еще кони фыркнуть у подъ

ѣ

зда, и лакей соскочить съ козелъ, какъ молодой челов

ѣ

къ, выказывая вс

ѣ

признаки сильнаго волненія и удовольствія, б

ѣ

жалъ уже по л

ѣ

стниц

ѣ

и спрашивалъ у встр

ѣ

тившагося Фоки: «Дома-ли Князь?»

— Дома-съ.

— Гд

ѣ

-же онъ? Одинъ? Что онъ д

ѣ

лаетъ? — спрашивалъ молодой челов

ѣ

къ, не дожидаясь отв

ѣ

та и улыбаясь отъ внутренняя удовольствія.

— Одни-съ. Какъ прикажете доложить? — говорилъ Фока съ недовольнымъ видомъ, стараясь обогнать безпокойнаго гостя.

— Скажи: Исправникъ, слышишь? — сказалъ молодой челов

ѣ

къ, засм

ѣ

явшись звучнымъ, необыкновенно пріятнымъ см

ѣ

хомъ.

Николинька услыхалъ этотъ см

ѣ

хъ. Онъ многое напоминалъ ему. Образъ челов

ѣ

ка, который см

ѣ

ялся такъ, и котораго онъ любилъ такъ, какъ любятъ только въ его л

ѣ

та, живо предсталъ передъ нимъ. Но вид

ѣ

ть этаго челов

ѣ

ка было бы для него слишкомъ большимъ наслажденіемъ для того, чтобы онъ могъ пов

ѣ

рить сразу этой мысли. Онъ принялъ слышанныя имъ звуки за одну изъ т

ѣ

хъ мимолетныхъ грезъ, которыя безпорядочно бродили въ его воображеніи, и продолжалъ играть.

— Исправникъ прі

ѣ

хали-съ, — сказалъ Фока почти шопотомъ, съ значительнымъ видомъ зажмуривая глаза.

— Какой Исправникъ? Зач

ѣ

мъ Исправникъ? — сказалъ Николинька, съ озадаченнымъ видомъ оборачиваясь къ нему.

— Не могу знать-съ.

— Ахъ, Боже мой, зач

ѣ

мъ это? что ему нужно? и зач

ѣ

мъ ему нужно, не понимаю.

— Прикажете просить?

— Вотъ пріятно. Проводи его въ гостиную и попроси подождать.

Въ это время изъ за двери показалась веселая и красивая фигура гостя, который съ слезами на глазахъ и хохоча изъ вс

ѣ

хъ силъ вб

ѣ

галъ въ комнату. Увидавъ его, Николинька н

ѣ

сколько секундъ оставался совершенно неподвиженъ, схватилъ себя за голову, зажмурился и прошепталъ: «быть не можетъ», потомъ хот

ѣ

лъ броситься къ гостю, хот

ѣ

лъ что-то сказать ему, но им

ѣ

лъ только силу привстать съ табурета и бл

ѣ

дный, остановился [1 неразобр.].

Гость обнялъ его, и они кр

ѣ

пко н

ѣ

сколько разъ поц

ѣ

ловались. Оба были такъ сильно взволнованы, что они не могли ни минуты стоять на м

ѣ

ст

ѣ

, они чувствовали потребность ходить, д

ѣ

лать что-нибудь, говорить хоть вещи самыя глупыя, неинтересныя ни для того, ни для другаго.

Въ званіи романиста, обязаннаго разсказывать не только поступки своихъ героевъ, но и самыя сокровенныя мысли и побужденія ихъ, я скажу вамъ, читатель, что ни тотъ, ни другой не чувствовали ни мал

ѣ

йшего ни желанія, ни удовольствія обниматься и ц

ѣ

ловаться, но сд

ѣ

лали это именно потому, что находились въ положеніи напряженной безц

ѣ

льной д

ѣ

ятельности, о которой я говорилъ, и потому, что они, встр

ѣ

чаясь въ первый разъ посл

ѣ

дружеской связи, соединившей ихъ 4 года тому назадъ, они, несмотря на сильное волненіе, чувствовали н

ѣ

которую неловкость и желали ч

ѣ

мъ-нибудь прекратить ее. — Кто не испытывалъ подобнаго тройнаго см

ѣ

шаннаго чувства радости, безпокойства и зам

ѣ

шательства при свиданіи съ людьми, которыхъ любишь: какъ-то хочется смотр

ѣ

ть въ глава другъ другу, и вм

ѣ

ст

ѣ

какъ будто сов

ѣ

стно, хочется излить всю свою радость, а выходятъ какія-то странные слова, — вопросы: «когда прі

ѣ

халъ?» и «хороша-ли дорога?» и т. п. Только долго, долго посл

ѣ

первой минуты успокоишься такъ, что съум

ѣ

ешь выразить свою радость и сказать вещи, которыя, Богъ знаетъ, почему, задерживаются и просятся изъ глубины сердца. Такъ сд

ѣ

лалъ и Николинька. Онъ сначала спрашивалъ, не хочетъ ли об

ѣ

дать его другъ, останавливался-ли онъ въ город

ѣ

, ходилъ большими шагами по комнат

ѣ

, садился за рояль, тотчасъ-же вскакивалъ и опять ходилъ по комнат

ѣ

, безпрестанно оглядываясь на гостя; наконецъ, онъ сталъ противъ него, положилъ ему руку на плечо и съ слезами на глазахъ сказалъ:

— Ты не пов

ѣ

ришь, Ламинскій, какъ я счастливъ, что тебя вижу.

Кто не слыхалъ въ нашъ в

ѣ

къ остроумныхъ фразъ о устар

ѣ

лости чувства дружбы и шуточекъ надъ Касторомъ и Полюксомъ, и кто въ своей молодости не чувствовалъ страстнаго, необъяснимая влеченія къ челов

ѣ

ку, съ которымъ не им

ѣ

лъ ничего общаго, кром

ѣ

этаго чувства? Чему же в

ѣ

рить: фразамъ, или голосу сердца?

— Какимъ ты пом

ѣ

щикомъ, — говорилъ Ламинскій, оглядывая съ головы до ногъ Николиньку.

— А ты право выросъ, — говорилъ Николинька.

— Помнишь ты еще ту польку, подъ которую мы танцовали съ Варенькой? — спрашивалъ Ламинскій.

Николинька садился за рояль и игралъ эту польку.

Въ этомъ, безъ сомн

ѣ

нія, не выражается дружба, въ которую вы не хотите в

ѣ

рить, но ежели бы можно было выразить словами то, что они чувствовали, я бы сказалъ вамъ многое, и вы пов

ѣ

рили бы. Мн

ѣ

кажется, для этаго даже достаточно бы было взглянуть на лицо моего героя. Столько въ немъ было истинной радости и счастія. Даже с

ѣ

дой Фока, остановившись у притолки, съ почтительной, чуть зам

ѣ

тной улыбкой одобренія смотр

ѣ

лъ на своего господина и думалъ съ сожал

ѣ

ніемъ: «такъ-то и князь, покойникъ, ихъ д

ѣ

душка, любилъ гостей принимать. Только покойникъ важный былъ, а нашъ молодъ еще, — не знаетъ порядковъ, какъ гостей угостить».

Пускай Фока судитъ по-своему; чистое и ясное чувство любви и радости, озаряющее душу Николиньки, нисколько не померкнетъ отъ этаго.

————

Старый ломберный штучный столъ, съ желобками для бостонныхъ марокъ и съ латунью по краямъ, былъ поставленъ и симметрично накрытъ Фокою въ саду, подъ просв

ѣ

чивающею, колеблющейся т

ѣ

нью темнозеленыхъ высокихъ липъ. Б

ѣ

лая старинная камчатная скатерть казалась еще б

ѣ

л

ѣ

е, форма старинныхъ круглыхъ ложекъ и выписанныхъ еще старымъ княземъ кіевскихъ тарелокъ еще красив

ѣ

е и старинн

ѣ

е, серебряная р

ѣ

зная кружка, въ которой было пиво, одна роскошь стола, которую позволялъ себ

ѣ

Николинька, еще отчетлив

ѣ

е и почтенн

ѣ

е. Николинька до об

ѣ

да водилъ своего друга по вс

ѣ

мъ своимъ заведеніямъ.

Конец 1-ой части.

[ВТОРАЯ ЧАСТЬ.]

Посл

ѣ

несвязной сцены перваго свиданья Николинька пригласилъ Ламинскаго пойдти по хозяйству.

Ламинскій зналъ моего героя студентомъ, добрымъ, благороднымъ ребенкомъ, съ тою милою особенностью, которую нельзя иначе выразить, какъ «enfant de bonne maison»;[99] ему трудно было привыкнуть смотр

ѣ

ть на него, какъ на хозяина, къ которому одному онъ прі

ѣ

халъ. Мундиръ съ синимъ воротникомъ и парусинное пальто тоже большая разница. — Ламинскій все шутилъ. «Какимъ ты пом

ѣ

щикомъ, — говорилъ онъ, покачивая головой, — точно настоящій» и т. д.