— Нет, нет! Я боюсь ваших слов. Вы заговорите ими меня…

— Разве вы не почувствуете лжи, если она будет у меня? Всем сердцем, всей душой вы заметите ее, но я чист перед вами, Зося.

— Хорошо, но не здесь… тут опасно… идемте ко мне. Госпожи Барк нет дома… Она вернется к одиннадцати часам. Идемте, но только на пять минут, не больше, — несвязно шепча эти слова, она тянула меня за собой. — Идите и помните, что у вас всего пять минут…

— О, мне довольно и двух, — сказал я, входя в маленькую, скромно убранную комнату.

Столик, два стула, обитый ситцем диванчик, маленький ковер на полу, зеркало и довольно высокая цветная ширма с аистами, за нею кровать — вот все убранство, которое было здесь, если не считать католического распятия да нескольких фотографий на стенах. Окно во двор было полуоткрыто, и ночной ветерок пробегал по комнате.

— Зосенька, затяните шторою окно, — сказал я.

Девушка взглянула на меня, потом утвердительно кивнула и закрыла штору.

— Далеко комната госпожи Барк?

— Нет, она рядом… За стеной кабинет, дальше спальня, в которой вы так успешно лечили ее, и затем гостиная, — зло сказала Зося. — Но зачем вам знать расположение нашей квартиры?

— Может пригодиться, девочка, а теперь слушайте и, если вы заметите хоть один звук фальши, хоть одно слово лжи, прервите меня, и я сейчас же уйду отсюда.

И я стал рассказывать ей обо всем, что случилось, — о внезапной головной боли мистрис Барк, ее просьбе проводить домой, о сердечном припадке и о неожиданном появлении Зоси в ту самую минуту, когда ее госпожа так эффектно упала на софу, схватив меня в свои объятия.

По все время менявшемуся лицу Зоси я видел, что мой взволнованный рассказ убедил ее. Недоверчивое, оскорбленное выражение сошло с него. Когда же я сказал ей о том, что госпожа Барк дважды звала ее, Зося вспыхнула, ее ясные, голубые глаза позеленели.

— Ах, какая же она дрянь, пан полковник! — кусая губы, сказала она. — Сейчас я вам верю… я чувствую, что вы говорите правду… Ведь это же она сама приказала мне не торопиться и прийти ровно в три часа. Теперь я понимаю все… ведь я была здесь, в этой самой комнате, когда раздался звонок.

— Какой звонок? — спросил я.

— Ах, да вы же ничего не знаете, — перебила меня Зося, — ведь у нее в комнате несколько тайных звонков: и ко мне, и к швейцару, и вниз к дежурному сторожу, и, может быть, еще куда–нибудь… Тот звонок, по которому она звонила мне, это просто кнопка у ее кровати. Она нажимает ее, звонка не слышно нигде, кроме моей комнаты, и я сейчас же спешу к ней… Вы понимаете теперь, в чем дело?

— Понимаю!.. Теперь понимаю и то, зачем она дважды спрашивала меня, который час. Однако и подленькая у вас госпожа, моя Зося.

Девушка что–то хотела сказать, но только вздохнула.

— Зося, помните, что все, что говорит и делает она, направлено против меня…

— Я знаю это, — тихо сказала Зося. — Я даже хотела сказать вам, что госпожа Янковецкая совсем не «Янковецкая», а Генриэтта Локк, приятельница госпожи Барк, но мне приказано звать ее по–новому.

— Спасибо, Зосенька, это очень важная новость. Итак, пусть ничто не тревожит и не омрачает нашей дружбы, никакой подвох или провокация. Послезавтра вечером Ян будет у меня.

Пока я говорил, пальцы Зоси быстро перебирали кружева передника, а при последних словах они бессильно упали на колени. Девушка сделала движение ко мне.

— Это… правда?

— Да, послезавтра в десять часов вечера он будет у меня.

— Он знает, что я здесь?

— Нет.

— Боже, Янусь… единственное, что осталось у меня от детства и радостей семьи… Он здоров?

— Вполне! Он честный и хороший малый, ваш Ян.

— О да! Ян — замечательный человек, — радостно подтвердила Зося. — Он на четыре года старше меня, но я никогда не замечала этого. Он так заботился обо мне и маме. Он заменил мне рано умершего отца.

— Зося, кем был ваш отец?

— Учителем английского языка в гимназии. Папа был честный, прямой и очень неудачливый человек. Он не любил лжи и ненавидел холопство и поэтому…

— …и поэтому его часто увольняли и вам трудно было существовать?

Она молча кивнула и, продолжая думать о брате, сказала:

— В жизни много непонятного, и потому она так интересна. Янусь, наверное, не поверит даже, что я тут. Вы, ради бога, подготовьте его к этому… не говорите ему сразу.

— От радости не умирают, Зосенька.

Она бросила на меня благодарный взгляд, тот самый, быстрый, искоса брошенный взгляд, который я так любил.

— А когда же я увижу его?

— Когда хотите, хоть той же ночью, — сказал я.

— Нет, — в раздумье сказала девушка, — ночью нельзя. За мною следят…

Я вздрогнул.

— …Может быть, мне это только кажется, но я каким–то внутренним чутьем замечаю, что госпожа Барк не очень доверяет мне.

— Почему вы это думаете?

— Не могу объяснить, но это так. Ее ласковая улыбка, сверхвежливое обращение, дошедшее за последние дни до пределов, и вместе с тем быстрые, неуловимые, но колючие, как иглы, испытующие взгляды, неожиданные вопросы, какое–нибудь письмо или бумага, как бы случайно оброненные у стола, постоянное наблюдение за мной…

— Умница моя… — тихо сказал я.

— О нет!.. Я просто женщина, которая инстинктом чувствует опасность со стороны другой, действительно умной и очень страшной женщины.

«Неужели это ревность?» — подумал я.

— Не подумайте, пан полковник, что это… — Зося запнулась и, опустив голову, очень тихо сказала: — Ревность… Нет, глупо было бы делать это. Мне нечего скрывать, что мне приятно ваше общество, что вы… — она еще ниже нагнула голову, и пальцы ее сильнее затеребили передник, — нравитесь мне… но, как это еще далеко от любви… Да и смешно было бы нам, знающим друг друга всего несколько дней, превращать нашу взаимную приязнь в любовь. Это была бы игра в нее, а не хорошее и большое чувство, о котором мечтает каждая девушка.

— И мужчина тоже, Зося, — сказал я.

— …Во всяком случае мы обе, и я, и госпожа Барк, не доверяем друг другу, и как только я встречу Яна, я брошу это место. Я не хотела говорить вам, но это вырвалось как–то само собой.

— Зося, вы сделаете это скоро, но теперь будьте возможно осторожнее с мистрис Барк, держитесь с нею мягче и не давайте ей повода не доверять вам. Так надо… остается всего несколько дней этой игры, но игры самой опасной и напряженной, а затем все кончится, и мы уедем в Россию.

— А я? — еле слышно сказала Зося.

— Я говорю «мы», это значит вы, Ян и я, все вместе.

Она улыбнулась и слабо и очень нежно погладила мои пальцы.

— Это началось всего три–четыре дня назад… до этого госпожа Барк была для меня не только госпожой, но и руководительницей и старшим другом. Я действительно дорожила ее вниманием и ее домом, но за последние три дня мы неожиданно стали врагами… В чем–то я не оправдала ее надежд и…

Зося вскочила и, вздрогнув, сдавленно проговорила:

— Идут. Боже, это госпожа Барк, я узнаю ее шаги…

Прозвенел резкий звонок, и сейчас же в коридоре раздались быстрые, уверенные шаги. Они были уже недалеко, выскочить незамеченным через освещенный коридор было невозможно, но встретиться с госпожою Барк у Зоси было равносильно катастрофе. Окно… но я не знал ни его высоты, ни что находится внизу.

— Спокойно, Зося, больше хладнокровия, — шепнул я. Девушка молча кивнула головой, продолжая со страхом смотреть на меня. Схватив фуражку, я быстро открыл двери платяного шкафа и шагнул внутрь. Приотворив дверь, я увидел, как девушка с просветлевшим лицом бросилась в коридор, навстречу мистрис Барк.

— Вы что, моя дорогая, задремали? — услышал я голос Эвелины и по шуму снова распахнувшихся дверей понял, что она вместе с Зосей вошла в комнату.

— Нет, моя госпожа, мне было не до сна… — тихо сказала Зося.

— А что… вы нездоровы? Да у вас и лицо не то встревоженное, не то опечаленное. Что с вами, моя девочка? — очень озабоченно спросила мистрис Барк.

— Нет!.. Я просто задумалась и так глубоко, что не слышала вашего приезда.