Въ продолженіе этаго разговора внизу въ комнат
ѣ
бабушки часто слышался ея колокольчикъ и пронзительный голосъ Гаши. Потомъ стукнула дверь въ спальнѣ
, и ясно послышались шаги Гаши и ея ворчанье. Я спрятался за дверь, когда она прошла наверхъ мимо меня. —«Господи Іисусе Христе, когда ты меня избавишь отъ евтой муки? То далеко, то близко поставишь столикъ: поди тутъ, угоди, когда сама не знаетъ, что хочетъ. Хоть одинъ конецъ, Господи, прости мое согр
ѣ
шеніе. — Проклятая жисть, каторжная.......», говорила она сама съ собой, размахивая руками. — «Мое почтенье, Агафья Михайловна», сказалъ Василій съ пріятной улыбкой. — «Ну васъ тутъ, не до твоего почтенья. И зачѣ
мъ ходишь сюда? Развѣ
у мѣ
ста къ дѣ
вкамъ ходить мущинѣ
». — «Я хотѣ
лъ объ вашемъ здоровьѣ
узнать съ, Агафья Михайловна», сказалъ Василій. — «Издохну скоро, вотъ какое мое здоровье!» сказала она съ сердцемъ. Василій засмѣ
ялся. — «Тутъ смѣ
яться нечего, и коли говорю, что убирайся, такъ маршъ. Вишь, поганецъ, тоже жениться хочетъ, подлецъ. Ну, маршъ, отправляйтесь», и Агафья Михайловна прошла въ свою комнатку и такъ стукнула дверью, что не понимаю, какимъ образомъ она удержалась на петляхъ. За перегородкой слышно было, какъ Агафья Михайловна, продолжала118 вслухъ проклинать свое житье, швырять всѣ
свои вещи и даже бить свою любимую кошку.— Внизу послышался колокольчикъ бабушки. — «Хоть раззвонись, а ужъ я не пойду. Поищи другую Агафью». — «Ну видно, чаю не приходиться у васъ пить», сказалъ шопотомъ Василій, вставая съ сундука: «а то шибко расходилась наша барыня, еще нажалуется, того и гляди. До пріятнаго свиданія». Въ дверяхъ онъ встрѣ
тился съ Машей, которая продолжала плакать. «Эхъ, Маша, о чемъ ты плачешь, сказалъ онъ ей: вотъ мнѣ
такъ, такъ приходится солоно иной часъ, что хоть взять кушакъ да на чердакъ вѣ
шаться идти. Да ужъ и сдѣ
лаю жъ я одинъ конецъ. Пойду къ Графинѣ
, паду въ ноги, скажу: «Ваше Сіятельство, такъ гонитъ, губитъ меня, съ свѣ
ту сживаетъ за то, что я его племянницу люблю». A вѣ
дь за что онъ мине не любитъ, воръ этотъ, дядя-то твой? За походку, все за походку за мою. Ну, Маша, не плачь, на орѣ
шковъ. Я для тибя купилъ; Санъ-Жиро брюки работалъ, такъ онъ мнѣ
50 далъ. Прощай, Марья В., а то кто-то идетъ». Онъ поцѣ
ловалъ ее. Я едва успѣ
лъ спуститься. — Долго еще послѣ
этаго я смотрѣ
лъ, какъ Маша лежала на сундукѣ
и горько плакала, и мнѣ
было нисколько не жалко ее; а я испытывалъ, какъ и обыкновенно, при этомъ [?] одно чувство безпокойства и стыда. Всякое влеченіе одного человѣ
ка къ другому я называю любовью; поэтому и говорю, что былъ влюбленъ въ Машу, ибо я чувствовалъ къ ней весьма сильное влеченiе. — Но чувство это отличалось отъ чувствъ такого рода, испытанныхъ мною, тѣ
мъ, что душевное состояніе Маши нисколько не занимало меня и не имѣ
ло никакого вліянія на мои чувства: мнѣ
было все равно, что она влюблена въ Василія, что она несчастна, что она ужасно глупа, какъ говорила М[ими]. Мнѣ
кажется даже, что мнѣ
пріятно бы было, чтобы любовь Василія увѣ
нчалась успѣ
хомъ. Ежели-бы я узналъ, что она преступница, я увѣ
ренъ, что это тоже нисколько не измѣ
нило бы моего чувства. Меня занимала въ ней одна наружность, надѣ
нетъ ли она завтра розовое платье, которое я очень любилъ, будетъ ли она мыть на лѣ
стницѣ
чепчики въ томъ положеніи, въ которомъ я очень лю[блю].* № 22 (I ред.).
Меня не наказывали, и никто даже не напоминалъ мн
ѣ
о моемъ приключеніи. Жизнь наша пошла своимъ обычнымъ порядкомъ. Я, какъ и прежде, чувствовалъ непріязненное чувство къ St.-Jérôm’y, но не ненависть, которая только одинъ день завладѣ
ла моимъ сердцемъ. — Онъ обращался со мной лучше съ тѣ
хъ поръ, не приказывалъ больше становиться передъ нимъ на колѣ
на и не угрожалъ розгой; но я не могъ смотрѣ
ть ему въ глаза, и мнѣ
было всегда невыразимо тяжело имѣ
ть съ нимъ какія-нибудь отношенія. Почти тоже непреодолимое чувство застѣ
нчивости испытывалъ я въ отношеніи другихъ: Володи, П[?апа?], Катеньки и Любочки. Мнѣ
за что-то совѣ
стно было передъ ними, и я сталъ удаляться ихъ. — Послѣ
обѣ
да я [не] вмѣ
шивался, какъ прежде, въ таинственный разговоръ Володи съ Катенькой. Я сосредоточился самъ въ себя, и наслажденіемъ моимъ были мечты, размышленія и наблюденія. —Во время классовъ я любилъ садиться подъ окномъ, которое выходило на улицу, съ тупымъ вниманіемъ и безъ всякой мысли всматриваться во вс
ѣ
хъ проходящихъ и проѣ
зжающихъ на улицѣ
; чѣ
мъ меньше было мыслей, тѣ
мъ живѣ
е и быстрѣ
ѣ
йствовало воображеніе. Каждое новое лицо возбуждало новый образъ въ воображеніи, и эти образы безъ связи, но какъ-то поэтически путались въ моей головѣ
. И мнѣ
было пріятно. Едва ли мнѣ
повѣ
рятъ читатели, ежели я скажу, какія были мои постояннѣ
йшія любимѣ
йшія мечты и размышленія, такъ онѣ
были несообразны съ моимъ возрастомъ и положеніемъ. Но несообразность въ этомъ отношеніи, мнѣ
кажется, есть лучшій признакъ правды. — Я былъ въ полной увѣ
ренности, что я не останусь жить съ своимъ семействомъ, что какимъ-нибудь непостижимымъ случаемъ я буду скоро разлученъ съ ними, и что мать моя не умирала или воскреснетъ, и я найду ее. Въ одно воскресенье, когда мы всѣ
были въ церкви, при началѣ
обѣ
дни вошла дама въ траурѣ
съ лакеемъ, который почтительно слѣ
довалъ за нею, и остановилась подлѣ
насъ. — Я не могъ видѣ
ть ея лица, но меня поразила фигура и походка этой дамы, такъ много она напоминала покойную maman. Черная одежда, церковное пѣ
ніе, всегда переносившее меня къ времю кончины матушки, еще болѣ
е прибавило живости этому сходству. — Я не могъ свести съ нея глазъ и съ страхомъ ожидалъ той минуты, когда она повернется ко мнѣ
, но дама молилась усердно, тихо опускалась на колѣ
ни, граціозно складывала руки или крестилась и поднимала голову кверху. — Я воображалъ видѣ
ть чудесные каріе влажные глаза матушки, поднятые къ небу. Складки ея чернаго шелковаго платья и мантиліи такъ граціозно ложились вокругъ ея тонкаго, благороднаго стана! Мнѣ
воображалось, и не только воображалось, но я почти былъ увѣ
ренъ, что это она, что она молится и плачетъ о насъ, своихъ дѣ
тяхъ, которыхъ она потеряла. Какъ зто все могло случиться, я и не трудился объяснять себѣ
. Но почему же я не бросался и не прижимался къ ней, какъ прежде, съ слезами любви? Я боялся, чтобы малѣ
йшее движенье мое не лишило меня того счастья, котораго я давно ожидалъ, снова обнять: мнѣ
казалось, что вотъ вдругъ она изчезнетъ, Богъ знаетъ, куда......Выходя изъ церкви, я увидалъ ея лицо — грустное, доброе; но мн
ѣ
оно показалось ужаснымъ — это была не она, и моя чудная мечта, перешедшая почти въ убѣ
жденіе, опять разлетѣ
лась въ прахъ. И не разъ мнѣ
случалось увѣ
рять себя, что вотъ она, та, которую я ищу и желаю, и разочаровываться, но не терять этой сладкой надежды.Мечты честолюбія, разум
ѣ
ется, военнаго, тоже тревожили меня. Всякій Генералъ, котораго я встрѣ
чалъ, заставлялъ меня трепетать отъ ожиданія, что воть вотъ онъ подойдетъ ко мнѣ
и скажетъ, что онъ замѣ
чаетъ во мнѣ
необыкновенную храбрость и способность къ военной службѣ
и верховойѣ
здѣ
, и будетъ просить папа отдать меня ему въ полкъ, и наступить перемѣ
на въ жизни, которую я съ такимъ нетерпѣ
ніемъ ожидаю. Каждый пожаръ, шумъ шибко скачущаго экипажа приводили меня въ волненіе, мнѣ
хотѣ
лось спасти кого-нибудь, сдѣ
лать геройскій поступокъ, который будетъ причиной моего возвышенія и перемѣ
ны моей жизни. — Но ничто не довело этого расположенія до послѣ
дней степени, какъ пріѣ
здъ Государя въ Москву. Я бросилъ все, нѣ
сколько дней, несмотря на всѣ
увѣ
щанія, не могъ выучить ни одного урока. Къ чему мнѣ
было заботиться о чемъ бы то ни было, когда вотъ вотъ во всей моей жизни должна произойдти радикальная перемѣ
на? — Мы ходили гулять ко Дворцу. Очень помню, какъ Его Императорское Величество, въ противность нашимъ ожиданіямъ, изволилъ выѣ
хать съ задняго крыльца; какъ я, не помня самъ себя, съ народомъ бросился бѣ
жать ему навстрѣ
чу и кричалъ «ура» и смотрѣ
лъ на приближавшуюся коляску; какъ на меня наѣ
халъ извощикъ, сбилъ съ ногъ, но я поднялся и бѣ
жалъ дальше, продолжая кричать, и какъ, наконецъ, Его Величество поклонился всему народу, стало быть и мнѣ
, и какое это для меня было счастье. Но я остался все тѣ
мъ же Николенькой съ невыученными за 2 дня уроками. Утвердившаяся надежда найдти maman, честолюбивое желаніе перемѣ
нить образъ жизни и неясное влеченіе къ женщинамъ, о которомъ я поговорю послѣ
, составляли неисчерпаемую задачу для моихъ отроческихъ мечтаній. Размышленія, хотя и не доставляли столько-же наслажденій, какъ мечты, занимали меня еще болѣ
е. Всѣ
вопросы или по крайней мѣ
рѣ
большая часть изъ нихъ, о безсмертіи души, о Богѣ
, о вѣ
чности, предложеніе которыхъ составляетъ высшую точку, до которой можетъ достигнуть умъ человѣ
ка, но разрѣ
шить которые не дано ему въ этомъ мірѣ
, вопросы эти уже предстали передъ мною, и дѣ
тскій слабый умъ мой съ пыломъ неопытности тщетно старался разрѣ
шить ихъ и, не понимая своего безсилія, снова и снова ударялся и разбивался о нихъ. —вернуться
118
В подлиннике: продолжая