[47] Просить Бога отъ души нельзя иначе, какъ также, какъ мы просимъ челов

ѣ

ка: языкомъ самымъ простымъ, доступнымъ и понятнымъ для того челов

ѣ

ка, котораго просимъ. Искать такихъ молитвъ и выраженія мыслей, которыя бы были достойны Бога, есть верхъ гордости челов

ѣ

ческаго ума. Н

ѣ

которые люди говорятъ, что, удивляясь творенію Бога, изучая творчество, я мыслями переношусь къ Богу и хвалю его. Какая же это хвала, ежели ты ее не можешь выразить? Моли Бога, какъ ты молишь челов

ѣ

ка. Эта молитва будетъ доступна для самаго тебя, ты дашь себ

ѣ

отчетъ въ томъ, о чемъ ты просишь, а для Бога доступны всякія слова. Я вижу гораздо больше величія въ словахъ одной жалкой д

ѣ

вочки 10 л

ѣ

тъ, которая умирала, и смерть которой я вид

ѣ

лъ, отъ водяной въ страшныхъ страданіяхъ, и, не переставая молиться, говорила: «Божія матерь, избави меня, помилуй меня. Да помилуй меня, да прости же меня». Это «да» есть верхъ величія и простоты въ молитв

ѣ

. Эта д

ѣ

вочка чувствовала, что Богъ слышитъ ея молитву, ч

ѣ

мъ въ словахъ людей, которые говорятъ, что это оскорбленіе Божеству, ежели допускать, что есть молитвы Святыхъ, которыя могутъ искупить мои гр

ѣ

хи, есть иконы, которыя им

ѣ

ютъ силу исц

ѣ

лить, а не Богъ, котораго творенія я вижу во всемъ отъ миріядовъ безконечно мелк[ихъ] нас

ѣ

комыхъ до миріядовъ св

ѣ

тилъ небесныхъ. — Челов

ѣ

къ существо плотское, и поэтому ч

ѣ

мъ проще онъ берется за молитву, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е видна его в

ѣ

ра, и т

ѣ

мъ угодн

ѣ

е эта молитва Богу, a ч

ѣ

мъ бол

ѣ

е старается челов

ѣ

къ стать мыслями на уровень величія Божія, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е онъ заблуждается, т

ѣ

мъ мен

ѣ

е онъ въ состояніи дать отчетъ въ томъ, что онъ называетъ своей молитвой, и т

ѣ

мъ м

ѣ

н

ѣ

е она угодна Богу. Ч

ѣ

мъ бол

ѣ

е им

ѣ

етъ челов

ѣ

къ в

ѣ

рное понятіе о своемъ ничтожеств

ѣ

, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е в

ѣ

рное понятіе будетъ им

ѣ

ть онъ о величіи Бога. Поэтому то я говорю: во-вторыхъ не отклоняйтесь отъ знаковъ благогов

ѣ

нія при молитв

ѣ

— они указываютъ на ваше ничтожество и на Величіе Бога.

[48] Вс

ѣ

мы, сидя въ темномъ чулан

ѣ

и безмолвно смотря на Гришу, были проникнуты чувствомъ д

ѣ

тского удивленія, благогов

ѣ

нія и жалости къ Гриш

ѣ

. Гриша продолжалъ молиться. Любопытство наше было удовлетворено, и чувство умиленія вм

ѣ

ст

ѣ

съ нимъ скоро пропало. Юза взяла мою руку и спросила шопотомъ: «чья эта рука?» — въ темнот

ѣ

мы не узнавали другъ друга. Юза сид

ѣ

ла на полу, я, облокотившись за локоть, лежалъ за нею. Какъ только я услыхалъ пожатіе ея руки и голосъ ея надъ самой моей щекой, я вспомнилъ нын

ѣ

шній поц

ѣ

луй, схватилъ ее голую руку и сталъ страстно ц

ѣ

ловать ее, начиная отъ кисти до сгиба локтя. Найдя эту ямочку, я припалъ къ ней губами изо вс

ѣ

хъ силъ и думая только объ одномъ, чтобы не сд

ѣ

лать звука губами, и чтобы она не вырвала руки. Юза не выдергивала руки, но другой рукой отыскала въ темнот

ѣ

мою голову и своими н

ѣ

жными тонкими пальчиками провела по моему лицу и по волосамъ. Потомъ, какъ будто ей стало стыдно, что она меня ласкаетъ, она хот

ѣ

ла вырвать руку, но я кр

ѣ

пче сжалъ ее, и слезы капали у меня градомъ. Мн

ѣ

такъ было сладко, такъ хорошо, какъ никогда въ жизни. Я назвалъ Юзу чистенькой д

ѣ

вочкой. Это была ее главная черта и красота. Всегда она была б

ѣ

ленькая, розовенькая, на лиц

ѣ

, рукахъ все у нее было ни слишкомъ бл

ѣ

дно, ни слишкомъ красно, вс

ѣ

контуры какъ лица, такъ и таліи были чрезвычайно отчетливы и ясны. — Кожа была глянцовитая и всегда сухая. Ежели она была въ испареньи, то franchement⁷⁹ потъ катился градомъ. Какъ описать то восхитительное чувство, которое я испытывалъ, плача и ц

ѣ

луя ея б

ѣ

ленькую ручку. Это должно быть была любовь, должно быть тоже и сладострастье, но сладострастье не сознанное. Мн

ѣ

довольно подумать, что я хочу им

ѣ

ть N, чтобы больше не желать. Сознанное сладострастье чувство тяжелое, грязное, а это было чувство чистое и пріятное и особенно грустное. Вс

ѣ

высокія чувства соединены съ какой-то [49] неопределенной грустью. Васинька, пошевелившись, зац

ѣ

пилъ за какое-то сломанное, выставленное въ чуланъ стуло, и, хотя тутъ ничего не было см

ѣ

шного, особенно для меня, кто то не удержался отъ см

ѣ

ху и, потому что нельзя было см

ѣ

ятся, фыркнулъ, и мы вс

ѣ

съ шумомъ выб

ѣ

жали изъ комнаты. Для меня прекратилось самое блаженное состояніе, а Гришу на минуту оторвали отъ молитвы; онъ тихо оглянулся и сталъ крестить вс

ѣ

стороны, читая молитвы.

На другой день утромъ коляска и тарантасъ, запряженныя почтовыми лошадьми (не могу не зам

ѣ

тить, что мы очень гордились

ѣ

хать на почтовыхъ, привыкши

ѣ

здить на своихъ), стояли у подъ

ѣ

зда, окруженные многочисленной дворней: стариковъ, женщинъ, д

ѣ

тей, которые пришли прощаться, стояли у подъ

ѣ

зда. Мы вс

ѣ

и Папа въ дорожныхъ платьяхъ, maman, Любочка, Юзенька, Мими, Карлъ Иванычъ сошлись посл

ѣ

завтрака въ гостиной прощаться.

Я такъ былъ занятъ т

ѣ

мъ, что мы

ѣ

демъ на почтовыхъ, что мн

ѣ

будетъ жарко въ лисьей шубки, и что совс

ѣ

мъ не нужно шарфа (что я за н

ѣ

жинка), что и не думалъ о томъ, какъ грустно будетъ разставаться. Вс

ѣ

сид

ѣ

ли въ гостиной. Папа и maman ничего не говорили о себ

ѣ

и о насъ. Они оба чувствовали, что такъ грустно, что объ этомъ не надо говорить, а говорили о в

ѣ

щахъ, которыя никого не интересовали, какъ-то, хороша ли будетъ дорога, что сказать Княжн

ѣ

Д. и т. д. Фок

ѣ

поручено было доложить, когда все будетъ готово. Онъ взошелъ. Ему в

ѣ

л

ѣ

ли затворить вс

ѣ

двери и с

ѣ

ли, Фока тоже прис

ѣ

лъ у двери. Я продолжалъ быть беззаботенъ и нетерп

ѣ

ливъ; просид

ѣ

ли не бол

ѣ

е 10 секундъ, a мн

ѣ

казалось, что очень долго; наконецъ, встали, перекрестились. Папа обнялъ maman, и мн

ѣ

см

ѣ

шно казалось, какъ они долго ц

ѣ

луются, и хот

ѣ

лось, чтобы поскор

ѣ

е это кончилось, и

ѣ

хать, но когда maman обернулась къ намъ, [50] и когда я увидалъ эти милые глаза, полные слезъ, тогда я забылъ о томъ, что надо

ѣ

хать, мн

ѣ

такъ стало жалко б

ѣ

дную душечьку maman, такъ грустно было съ ней разставаться... Она ц

ѣ

ловала отца и прощалась съ нимъ, а плакала о насъ. Это все я почувствовалъ. Она стала прощаться съ Володей и столько разъ его крестила и ц

ѣ

ловала, что я н

ѣ

сколько разъ совался впередъ, думая что насталъ мой чередъ. Наконецъ, и я обнялъ мамашу и плакалъ, плакалъ, ни о чемъ не думая, кром

ѣ

о своемъ гор

ѣ

. Вышли на крыльцо, ус

ѣ

лись въ экипажи. Maman почти на каждой ступени останавливала и крестила насъ. Я ус

ѣ

лся въ коляск

ѣ

съ папа на переднемъ м

ѣ

ст

ѣ

; верхъ былъ поднять; мн

ѣ

не видно было maman, но я чувствовалъ, что она тутъ. «Еще разъ поц

ѣ

ловать ее, думалъ я, или н

ѣ

тъ, лучше не надо». Однако я протянулся еще разъ къ ней; она была на другой сторон

ѣ

, мы разошлись. Увидавъ меня [1 неразобр.], она грустно улыбнулась и кр

ѣ

пко, кр

ѣ

пко поц

ѣ

ловала меня въ посл

ѣ

дній разъ. Мы по

ѣ

хали; сердце мое сжималось; я уже не плакалъ, а рыдалъ; мн

ѣ

что то давило въ горл

ѣ

; съ большой дороги мы еще вид

ѣ

ли платокъ, которымъ махала maman, стоя на балкон

ѣ

, я сталъ махать своимъ. Это движеніе протрезвило меня, и я уже пересталъ отчаяваться; теперь меня занимало и какъ-то доставляло удовольствіе, что я плачу о maman, что я чувствительный ребенокъ. Отецъ молчалъ и смотр

ѣ

лъ изр

ѣ

дка на меня съ участіемъ; я подвинулся на самый задъ и продолжалъ плакать, глядя на пристяжку, которую вид

ѣ

лъ съ своей стороны. Смотр

ѣ

лъ я, какъ махала хвостомъ эта пристяжная, какъ перем

ѣ

няла аллюръ она то рысью, то галопомъ; смотр

ѣ

лъ, какъ прыгала на ней шлея, и смотр

ѣ

лъ до т

ѣ

хъ поръ, пока шлея взмылилась. Папа сталъ расчитывать дни, когда мы при

ѣ

демъ; я сталъ вслушиваться и скоро забылъ про maman, а разсчитывалъ, когда мы, днемъ или ночью, увидимъ Москву. Посл

ѣ

только я [51] вспомнилъ о томъ, что я холодно простился съ Любочкой и Юзой, такъ я въ то время былъ огорченъ. А какъ они б

ѣ

дныя плакали, особенно Любочка. И Карла Иваныча жалко и Фоку жалко и березовую аллею жалко и все, все жалко, a б

ѣ

дная maman! и слезы опять навертывались мн

ѣ

на глаза, но ненадолго.