— Не в первый раз, — тихо ответил Никифоров. — Вы даже не представляете себе, дорогой Семен Кузьмич, какой у нас в этом деле солидный опыт.
— Кроме того, я обязан предупредить вас, Степан Федорович: в случае, если информация о нашем сотрудничестве просочится наверх или даже в сторону, я ничего не знаю, ни с кем и ни о чем не договаривался. Считаю своим долгом, Степан Федорович, предупредить об этом заранее.
— Это лишнее, — теперь настала очередь поморщиться Никифорову. — Я не первый день в разведке, правилам обучен.
— Вы уверены, что сможете справиться с этим делом?
— Меня смущает только одна деталь…
— Что? — напрягся Цвигун.
— Мой человек сообщает о неких документах, положенных Мишиным в банк.
— Это может быть блеф, — не очень уверенно предположил Цвигун.
— Будем исходить из того, что это правда. В таком раскладе перехватывать парня опасно.
— Почему? — вскинул брови Цвигун. — Вы берете этого Мишина, прижимаете его как следует, и он говорит все, что знает. Процедура не новая…
— Я не случайно спросил об уровне его подготовки, — мрачно улыбнулся Никифоров. — Если возьмем — скажет все. А если нет? Я имею в виду, если мы не сможем взять его живым? Тогда срабатывает счетчик, и секретная информация становится достоянием гласности. А это крах, Семен Кузьмич. Я люблю работать, сводя вероятность риска до минимума. Особенно в таких щепетильных делах… Ладно. — Никифоров решительно качнул бритой головой. — Будем думать.
— Могу теперь я спросить вас кое о чем?
— Да, конечно.
— Как вы намереваетесь действовать, не ставя в курс свое руководство?
— В моем подчинении находятся ВСЕ зарубежные резидентуры ГРУ, — тихо отчеканил Никифоров. — Кроме того, в силу характера этой работы я в своих действиях практически неподотчетен. Короче, это мои проблемы, Семен Кузьмич.
— И еще, меня поджимает время, генерал. Зверски поджимает!
— Догадываюсь, — кивнул Никифоров.
— Когда вы сможете начать?
— Как только ознакомлюсь с документами.
— Вы будете держать меня в курсе дела?
— А вы бы этого хотели, Семен Кузьмич?
— Н-нет, не думаю.
— Значит, мы с вами обменялись словами?
— Да, именно так, Степан Федорович. И тот, кто знает генерала Цвигуна, может подтвердить вам: свое слово он держит всегда. Вы удовлетворены моим ответом, Степан Федорович?
— Вполне.
— Тогда по рукам? — улыбнулся Цвигун и, встав, протянул Никифорову через стол влажную ладонь.
— По рукам…
Ровно через сутки из шифровального центра ГРУ во все резидентуры советской военной разведки, базировавшиеся в Северной и Южной Америке, а также Западной и Центральной Европе, были разосланы шифрограммы одинакового содержания, в которых резидентам предписывалось предпринять активные меры к обнаружению и задержанию граждан СССР Виктора Мишина и Валентины Мальцевой. К шифрограммам прилагались фотографии объектов розыска, описание личности, места их недавнего пребывания и ряд других оперативных данных, способных максимально ускорить розыск.
После разговора с Цвигуном Никифоров еще раз тщательно продумал все перспективы и вероятные осложнения опасного сотрудничества с первым заместителем председателя КГБ СССР, после чего пошел на весьма рискованный, но очень дальновидный шаг — положил на стол начальника ГРУ текст шифрограммы, приготовленный для отправки резидентам, и попросил его завизировать. Это не было чем-то принципиально новым в практике управления внешней разведки. В течение своей почти двадцатилетней карьеры Никифоров, когда масштабы намечаемых его управлением оперативных мероприятий становились в силу объективных причин чрезмерно громоздкими, несколько раз прибегал к подобного рода личной подстраховке.
Начальник ГРУ придирчиво вчитался в текст шифрограммы и вопросительно поднял седую, гордо посаженную голову:
— Кто такие?
— Любопытная парочка, товарищ генерал армии, — сдержанно ответил Никифоров. — Мишин — подполковник КГБ, больше двух месяцев находится в бегах…
Никифоров специально сделал паузу, чтобы дать своему шефу возможность задать напрашивающийся вопрос.
— А мы-то здесь при чем? — пожал плечами начальник ГРУ. — Пусть Лубянка его и ищет. Их дерьмо.
— Все так, товарищ генерал армии. Только и нам с этим Мишиным поговорить не мешало бы. Желательно, до того, как его свои начнут потрошить.
— О чем, Степан Федорович?
— Офицерика этого беглого три недели назад в Израиле засекли. Причем не где-нибудь, а в районе ядерного центра, в Димоне.
— Так-так! — Шеф ГРУ уже с интересом взглянул на Никифорова. — И чего он там делал?
— Чего он там делал, я не знаю, товарищ генерал армии! — совершенно искренне ответил Никифоров. Естественно, Димона была плодом его импровизации, однако уличить шефа внешней разведки в преднамеренной лжи не взялся бы никто. Поскольку после сличения документов, полученных от Цвигуна, с оперативными данными советской военной разведки факт пребывания Мишина в Израиле подтверждало два не связанных между собой источника. — Но поспрашивать его кое о чем мне бы очень хотелось…
— А что дамочка? Кто такая?
— По всему выходит, она с Мишиным работала на пару, товарищ генерал армии, — пояснил Никифоров. — Потом они разбежались в стороны. Но кое-что она наверняка знает. Хотелось бы выяснить, что именно.
— Ее тоже засекли в Израиле?
— Нет. Но отмечены контакты Мальцевой с двумя агентами Моссада полтора месяца назад.
— Где?
— В Польше, товарищ генерал армии.
— И она тоже в розыске КГБ?
— Насколько мне известно, да, товарищ генерал армии.
— Ну-ну! — задумчиво пробормотал начальник ГРУ и размашисто подмахнул текст шифрограммы…
Выходя из кабинета, Степан Федорович Никифоров не мог сдержать довольной улыбки: он практически обезопасил себя на будущее и, как говорили в разведке, подстелился на случай непредвиденного падения.
А еще через сутки, поздней ночью, с бетонной полосы международного аэропорта Шереметьево тяжело поднялся «Боинг-707» авиакомпании KLM. Набрав высоту, самолет взял курс на Копенгаген, куда и прибыл через 4 часа 50 минут. Четыре стюардессы, буквально сбившиеся с ног, обслуживая 157 пассажиров рейса, не обратили никакого внимания на невзрачного мужчину средних лет в блеклом сером костюме, темно-синей рубашке и черном галстуке, просидевшего, не вставая, весь полет от Москвы до Копенгагена у окошка иллюминатора в салоне для курящих. Впрочем, внешняя непримечательность, умение сливаться с людьми в толпе, магазинах, в транспорте, других общественных местах являлись отличительной чертой, своего рода фирменным знаком всех агентов советской военной разведки. А Вадим Колесников, тридцатилетний капитан Управления внешней разведки ГРУ, который вот уже шестой год мотался по всему свету, выполняя личные и особо щепетильные поручения генерала Никифорова, был своеобразным гением безликости. Его можно было одновременно принять за финна, немца и даже грека, за молодого преподавателя вуза, за студента, подрабатывающего на обучение официантом в ресторане, или за рабочего судоверфи, попавшего под сокращение штатов. Но только в том случае, если у постороннего человека действительно возникало ЖЕЛАНИЕ остановить свой взгляд на этом невыразительном, безусом лице без малейших признаков индивидуальности и задаться вопросом, что же представляет собой его хозяин. Истинная же ценность Колесникова для военной разведки заключалась в том, что подобное желание не возникало практически ни у кого.
По иронии судьбы за пятнадцать минут до приземления в Копенгагене московского рейса на одну из восьми посадочных полос аэропорта Каструп приземлился рейсовый DC-8 авиакомпании «Бритиш Эйруэйз» из Лондона, на котором в датскую столицу вернулся Виктор Мишин. С Колесниковым, который через тридцать минут должен был пересесть на лондонский рейс, они разминулись чудом: когда посланник генерала Никифорова прошел таможенный контроль, предъявив датчанам в мундирах безупречный паспорт гражданина Австрии, выданный на имя Рудольфа Нетцера, Мишин, в надвинутой на глаза широкополой черной шляпе, уже преодолел половину расстояния, отделявшего его от вереницы стеклянных, похожих на пустые аквариумы, таксофонов. Вадим Колесников даже видел его со спины, но, конечно же, и предположить не мог, что объект его очередного заграничного вояжа мог вот так запросто повстречаться в промежуточном аэропорту, на полпути до конечной цели.