— Мейстер, — сказал Бон, жирно смеясь, — у вас такое лицо, как если бы его величество задало вам загадку. Признаюсь, для меня тоже загадка, зачем ему так хочется предпринять это путешествие.

— Возможно, что королю нравится задавать нам загадки, — отвечал мейстер. — Однако, что поделывает моя жена Анна, сударь?

Царедворец повел бровями.

— Я ее редко видел, — сказал он уклончиво, — но мне кажется, что ей так хорошо, как не часто бывает даже королеве Франции.

Оливер почувствовал, что кровь приливает у него к лицу, и он отвернулся, чтобы не выдать своего волнения.

— И вы тоже собираетесь загадывать мне загадки, сударь? — спросил он с принужденной веселостью.

— Это я-то говорю загадками, дорогой мейстер? — удивился де Бон. — Ну, разгадку я могу вам сообщить, если вы и в самом деле ее еще не знаете.

— Конечно, знаю, — крикнул Оливер с искаженным лицом и грубо засмеялся.

— Ну, так чего же? — опять удивился Бон. — Я сам провел вашу жену в день вашего отъезда в знакомую вам комнату в башне; госпожа Неккер блистала красотой и была в прекрасном настроении, как и подобает. Ну, и король с тех пор тоже в хорошем настроении. Однако чего это вы так смеетесь, Неккер?

Оливер смеялся коротко и хрипло; он весь согнулся и вцепился обеими своими руками в волосы.

— «Король в хорошем настроении»!

Вдруг он утих, и его лицо замерло от холода, охватившего его.

— Сударь, — сказал он учтиво и серьезно, — поклонитесь королеве Анне и заверьте его величество в моей преданности и в том, что мы идем верным путем.

Герцогская ставка была в Перонне. Кардинал и Оливер, имевший верительную грамоту на имя Ле Мовэ[43] и выкрасивший себе волосы лавзонием в темный цвет, чтобы не броситься в глаза гентцам, встретились в Сен-Кентене с коннетаблем Сен-Полем, сорокалетним человеком благородной наружности, сложенным, как Геркулес. Граф уже был наслышан о новом фаворите короля и отнесся к нему с явным недоверием и глубокой антипатией.

Он не изменил своего обращения и после того, как Балю дал ему понять, что в лице камерария приобретен очень ценный для них союзник. В присутствии Оливера Сен-Поль не соглашался говорить о положении вещей.

— В таком случае король не приедет в Перонну, — коротко сказал Неккер. Кардинал умолял коннетабля не вредить делу своими капризами.

— Это не каприз, — грубо возразил Сен-Поль, — я ничего не имею против достопочтенного цеха брадобреев, но пусть они возятся со своими бритвами.

Оливер взглянул на него.

— Я с удовольствием сбрею вас, господин граф, — сказал он насмешливо.

— Мне кажется, что вы с еще большим удовольствием перережете мне горло, — возразил коннетабль и повернулся к нему спиной; потом он обратился к Балю:

— Зачем подпускаете вы мелких игроков к большой игре, ваше высокопреосвященство?

— Клянусь кровью Христовой, — заорал на него Балю, — у этого мелкого игрока уже давным-давно все наши козыри на руках! Будьте благоразумны, граф, и благодарите судьбу, которая привела его на нашу сторону. У камерария не меньше, чем у нас с вами, причин ненавидеть короля!

Оливер некрасиво засмеялся.

— О, монсеньор, — воскликнул он, — оставьте причины! Потому что тогда брадобрей превзойдет коннетабля и кардинала по части нравственности.

Сен-Поль привскочил: — что он хотел этим сказать?

Оливер отвечал, глядя на него в упор;

— А то, что вы не должны презирать мотивов мелкого игрока, господин граф. Бритва может быть честным орудием, а меч коннетабля бесчестным, сообразно причинам, заставляющим к ним прибегнуть.

Сен-Поль взглянул на него с удивлением; потом, сделав решительное движение рукой, он сообщил о положении вещей в Льеже. Фон Вильдт стоит со своими людьми наготове в Арденнах и ждет только его, коннетабля, приказа. В ту минуту, как он войдет в епископство, льежцы, находившиеся с ними в тесной связи, восстанут, арестуют епископа, герцогского наместника и некоторых нелюбимых прелатов и чиновников; потом, изгнав бургундский гарнизон, они вместе с ландскнехтами продвинутся к брабантской границе.

— Как по-вашему, господин граф, сколько дней пройдет с момента вашего приказа до того, как события отзовутся в Перонне? — спросил Оливер.

— Приблизительно шесть дней.

— В таком случае вы должны отдать свой приказ прежде, чем король вступит в Перонну.

— Несомненно, — отвечал Сен-Поль с некоторым колебанием и взглянул на кардинала. Тот успокоил его улыбкой.

— Камерарий решительно во все посвящен, Сен-Поль, и в связи с той важной задачей, которая возложена на него, имеет право задавать вопросы.

— Я полагаю, вы можете отдать приказ при выезде короля из Компьена. Вы должны учитывать еще и то, что в последнюю минуту он может прикомандировать вас к своей свите.

— Я надеюсь, что этого не будет, — возразил коннетабль, — это было бы вредно для нашего дела, требующего широкого наблюдения за событиями и ваших надежных сообщений; к тому же мое присутствие в настоящее время едва ли особенно понравилось бы герцогу. Я могу осложнить положение, ибо Бургундец вычеркнул меня из числа своих друзей с тех пор, как я служу Валуа. Ввиду этого я предпочитаю оставаться вдали.

— Я посмотрю, что можно будет сделать, — пробормотал Оливер. — Ведь в случае чего можно будет произвести и искусственное эхо, если эхо естественное заставит себя ждать.

Коннетабль внимательно взглянул на него.

— В самом деле, — сказал он, — вы производите на меня впечатление опытного игрока. Вы мне простите мои первые сомнения?

— Конечно, ваше сиятельство, — ответил Оливер с неопределенным смехом, — преждевременные сомнения лучше запоздалых.

Его мозг вновь заработал. Уже во время разговора не без внутреннего содрогания открыл он в себе, под поверхностью своих личных интересов, непоколебимое желание противодействовать. Теперь же, когда он увидел незамаскированную механику заговора Балю, он понял, несмотря на говорившие в нем чувства оскорбленного, мстящего человека, что не имеет права за свою личную обиду воздавать карой, связанной с политическими последствиями. Он вынудил себя к компромиссу, чтобы не сознаться себе, что он околдован Людовиком, что он им порабощен и почти поглощен водоворотом его демонической силы. «Мне необходимо, — размышлял Неккер, — защитить жизнь короля ослаблением льежского взрыва; лишь бы добыть для Людовика неопровержимое доказательство своей непричастности. И больше ничего, больше решительно ничего; потом события могут идти своим чередом!»

В сопровождении Барта Неккер отправился в город и отыскал в условленной гостинице брата Фрадэна, который, согласно данной ему инструкции, незаметно следовал за посольством. Он поручил ему тотчас же отправиться в Льеж, разыскать там Питера Хейриблока, герцогского сборщика податей, и передать ему следующее; его старинный гентский кум, которому он многим обязан, сообщает ему из достоверных источников, что через несколько дней льежцы арестуют епископа, наместника и высших чиновников, а среди них и его, Питера; он не должен пытаться скрывать кого бы то ни было от грозящей опасности, потому что мятежники все равно никого не выпустят из города. Сам он должен довериться монаху, агенту Бургундии, который выведет его невредимым из опасной зоны.

В благодарность за это он, Питер, должен уверить бургундское правительство, что за этим мятежом стоит не французский король, а немецкая банда, что и подтвердят события. Если же он будет говорить иное, то с ним расправится тот Дьявол, которого он знает.

— Потом ты доставишь Хейриблока в Перонну, — закончил Оливер; — но не поведешь его к Кревкеру, пока я не дам тебе знать; ты должен также позаботиться о том, чтобы он не встретил меня, а также не узнал о моем здешнем положении и деятельности.

— Но если я не найду этого человека или же по какой-либо причине не смогу на него повлиять, тогда что? — спросил монах.

— Тогда ты один вернешься в Перонну.