Кардинал засмеялся.

— Мне кажется, мейстер, вы немного побаиваетесь, что я шпионю за вами по поручению короля.

Оливер пожал плечами и сдержал улыбку. Тем временем они нагнали свою свиту.

— Поистине вы ошибаетесь, — быстро прошептал Балю, — или делаете вид, что не понимаете, с каким удовольствием я замечаю ваше оппозиционное настроение.

Теперь, в свою очередь, засмеялся Оливер и посмотрел на кардинала откровенным взглядом. Тот смущенно тряхнул головой.

— Чего вы смеетесь, мейстер? — спросил он с подавленным видом.

Но Даниель Барт держался от них так близко, что прелат счел за лучшее помолчать. Они поехали дальше, время от времени перекидываясь ничего не значащими словами. Балю искоса наблюдал за своим спутником. На губах Оливера все еще блуждала неприятная двусмысленная улыбка. Кардинал напряженно закашлялся.

Вдали, на фоне солнечного голубого дня, вырос стройный силуэт замка Блуа. Они въехали в город и часа на два остановились отдохнуть у епископа, который надоедал своей болтливой почтительностью утомленному и неразговорчивому Балю. После полудня, когда при поднявшемся легком ветерке отряд снова направился рысцою к северу, кардинал не стал искать случая возобновить с Оливером их секретный разговор. В Орлеане они расположились на ночь у королевского наместника.

— Мой Даниель может устроиться в одной комнате с вашим секретарем, — сказал Оливер кардиналу как бы случайно. Тот одобрительно кивнул головой и выбрал для себя и мейстера комнату, отделявшуюся небольшим коридором от спальни их слуг. Чтобы избавиться от приглашения королевского наместника, Балю сослался на свое и Оливера утомление. Они пообедали вдвоем в своей комнате, пользуясь услугами Даниеля Барта и кардинальского клирика.

Кардинал, насытившись, откинулся назад, его лицо выражало хитрость. Мейстер приказал Барту убрать со стола и больше не приходить. Он запер за ним дверь и обернулся к Балю.

— Теперь, выше преосвященство, нам никто не помешает, — в полном соответствии с вашим желанием, — сказал он, улыбаясь.

— Но ведь таково же и ваше желание? — опять недоверчиво спросил Балю. — В ваших интересах избегать всего, что могло бы отбить у меня охоту продолжать наш разговор.

— В моих интересах? — засмеялся Оливер. — Вы, монсеньор, до сих пор казались мне человеком, менее всего способным замолвить за меня словечко.

Кардинал нетерпеливо барабанил по столу.

— Мейстер, мейстер, моя готовность быть полезным относится не к креатуре короля, каковой вы были в моих глазах до вчерашнего вечера, но к обиженному и ограбленному человеку, у которого есть мужество не только не забывать, но более того — противоборствовать!

Оливер иронически приподнял брови:

— Ваши слова звучат не слишком-то по христиански, преосвященнейший. А почем вы знаете, что я не продолжаю быть креатурой Людовика? Не открывайте так быстро ваших карт. Или это — лишь хитрость, когда вы указываете на себя как на нечто противоположное креатурам Людовика?

— Я думаю, — сказал осторожно Балю, — что вы меня не поняли. Я служу королю и ведаю у него иностранными делами. Но если, несмотря на это, я сохранил свою духовную независимость и разыскиваю людей, не подпавших еще под его влияние, то это происходит потому, что я уясняю себе известную совокупность обстоятельств, в силу которых я могу рано или поздно оказаться противником его политики. Неккер перегнулся через стол и посмотрел в глаза кардиналу, который принужденно улыбнулся.

— Монсеньор, — заговорил он медленно, — за то, что вы так ловко перефразируете понятие «государственная измена», вам следовало бы дать кафедру красноречия в Сорбонне, — не будь вы уж без того кардиналом. Ведь я вас предупреждал не открывать ваших карт слишком быстро.

Балю покраснел от гнева или страха; однако он удержался от необдуманного ответа и заставил себя казаться спокойным. После небольшой паузы он иронически заметил:

— У вас живая фантазия, мейстер, очевидно, она стоит в связи с вашим прежним ремеслом. Однако, если вы надеетесь, что сможете в обмен на белое тело вашей мейстерши бросить в королевскую пасть седую голову кардинала Балю, то я должен вам сказать, что раскрыть мои карты стоит гораздо больших усилий.

Оливер, хихикая, взялся руками за края стола, а сам выгнулся вперед; его голова и грудь почти лежали на резной доске.

— Должен ли я затратить какие-нибудь усилия, ваше высокопреосвященство, или же просто подождать, пока брат Виоль доставит вам в Париж последние новости от господина Кревкера хотя бы в виде ответа на ваше сообщение о том, как удачно вы обработали короля по вопросу о его личном свидании с бургундским герцогом?

Балю сделал движение, как будто собираясь вскочить, но вместо этого лишь крепко ухватился за стол. Он сжал губы. Оливер выпрямился с серьезным лицом.

— Поистине, — заговорил он, — мне следовало предложить коронованному чудовищу кардинальскую голову, когда я еще не видел вас и не знал, что она седая! Краснобаев не нужно считать безвредными, монсеньор, ибо иногда они болтают слишком много; весьма возможно, что Жак Виоль всходит на кафедру так же охотно, как и тот безвредный францисканец, как тот милейший брат Фрадэн, которому теперь уж не разрешают бороться с человеческим сластолюбием.

Кардинал с открытым взором посмотрел на мейстера.

— Неккер, — сказал он, — оставим в стороне притчи и станем говорить прямо. Также отбросим мы излишние намеки на то, каким образом приобрели вы ваши сведения. Ясно, что вы знаете достаточно и что в этом выигрышном положении вы находитесь не только в данную минуту, но уже много недель. У вас было время наметить свою жертву. Кого вы обрекли, — короля или меня?

Оливер молчал. Балю умно улыбнулся:

— Вы думаете, мейстер, я не знаю вашего выбора? Вы думаете, я не знаю, что у нас вышел бы подобный разговор, если бы я и не начал переманивать вас на свою сторону? Вы не можете теперь пристроить капкан около вашей супружеской кровати и потому роете позади нее волчью яму. Так, что ли, мейстер Оливер?

Неккер взглянул на кардинала.

— Король подозревает вас, — сказал он коротко.

Балю поднялся в волнении.

— Вам, сударь, желательно играть со мною? А знаете ли вы, что вы тоже несколько промахнулись, дав мне понять, что ничего не сказали королю о моей предполагаемой связи с Брюсселем? Этого мне довольно, чтобы потянуть вас за собою, если я и упаду.

— Вы теряете всякую сообразительность, ваше высокопреосвященство, — заметил спокойно Оливер. — Король подозревает вас благодаря мне.

— Хотите вы этим сказать, что вы приставлены ко мне для того, чтобы наблюдать за мною?

— Да.

Балю улыбнулся иронически.

— Этому можно было бы поверить, если бы такой приказ был отдан и приведен в исполнение до вчерашнего вечернего представления.

— Ошибаетесь, — сказал Неккер. — Тогда бы он был излишним, равно как и наше трудное путешествие; тогда вы сидели бы в весьма прохладном месте, монсеньор.

— Чего же вы меня за нос водите, сударь? — сердито спросил кардинал.

Оливер покачал головой.

— Я этого не делаю, — улыбнулся он. — Я только со всех сторон выявляю вам свою честность. Вы должны уразуметь, что от меня зависит весьма и весьма многое. А посему ухаживайте за мной, завербуйте меня, добивайтесь меня, — ведь я единственный, кто может заманить короля в ловушку. И завербуйте меня не чувствительными доводами, как до сих пор, не извивами красноречия, которые на меня так же мало действуют, как и грубый подкоп, но ясными политическими фактами.

Кардинал окинул его недоверчивым взором.

— Если я вас верно понимаю, мейстер, вы требуете от меня, чтобы я посвятил вас в ту политическую идею, которой я служу, и в природу движущих ее сил. Но кто же гарантирует мне, что свою осведомленность по этим вопросам вы не обратите на пользу короля?

— Ваша собственная особа, — возразил Оливер, не колеблясь. — Вы сами, потому что вы сидите не в каземате, а в Орлеане, и потому что завтра вы будете в Париже, а вместе с вами буду там и я. Если бы дело обстояло иначе, ваше высокопреосвященство, то моей осведомленности было бы, конечно, вполне достаточно для короля, чтобы уже в Амбуазе применить к вам испытанные манипуляции господина Тристана. Вы сами это сознаете, монсеньор.