Поскольку мы хотели вернуться на побережье еще до темноты, кахуны не тратили времени. Они принесли с собой многочисленные растения и были готовы действовать, ожидая только, когда вулканическая масса загустеет настолько, чтобы могла выдержать человеческий вес. Листья ти в Полинезии повсеместно применяются теми, кто ходит по огню. Они один или два фута в длину, узкие, с острыми краями, подобно некоторым разновидностям трав. На верхушке стебля у них расположен плюмаж, своей формой напоминающий веник.

Когда брошенные нами на поверхность лавы камни указали на то, что она достаточно твердая, кахуны поднялись со своих мест и спустились вниз. Жара была невыносимая, гораздо большая, чем внутри разогретой духовки. Поверхность лавы потемнела, только кое-где на ней были видны меняющие свой цвет полосы — как это бывает, когда остывает раскаленное железо, прежде чем кузнец опустит его в котел для закалки. В этот момент я искренне сожалел, что отважился сюда прийти. Уже сама мысль о переходе через этот ад на другую сторону приводила меня в содрогание. В утешение я вспомнил, как наблюдал за этими же тремя кахунами, перебегающими через раскаленную лаву в Килауэа.

Кахуны сняли сандалии и обмотали свои ноги тремя листьями ти. Я также присел и, не желая рисковать, начал завязывать листья поверх моих набитых гвоздями ботинок. Однако оказалось, что этого ни в коем случае нельзя делать; кахуны мне приказали немедленно снять ботинки и две пары моих носков. Богиня вулканов, Пеле, не охраняет ботинок от «ожогов», и если бы я их не снял, то мог бы ее обидеть.

Я «горячо» сопротивлялся (в буквальном значении этого слова, поскольку все мы были словно поджаренные). Я знал, что не Пеле владеет магией огня, и усиленно старался понять, кто или что является причиной этой магии. Кахуны только усмехались и говорили, что «белый кахуна» конечно же знает искусство добывания мана (магической силы) из воздуха или воды, и что мы только тратим время, разговаривая о том, что ни один кахун не может выразить словами, — о тайне, которая передается только от отца к сыну.

Все же кончилось тем, что я не уступил и отказался снять ботинки. Я думал, что если гавайцы могут ходить по раскаленной лаве затвердевшими босыми ступнями, то и я могу это делать в ботинках с твердой кожаной подошвой, которая меня охранит от ожогов. Следует помнить, что было это тогда, когда я еще считал, что описанное явление имеет естественное физическое объяснение.

В конце концов, кахуны приняли мои ботинки как остроумную шутку. Если я хочу принести их в жертву богам, то это, может быть, неплохая мысль. Переглядываясь и улыбаясь, они позволили мне обвязать ботинки листьями, а сами начали петь свои песни.

Слова песни происходили из какого-то древнего гавайского языка, которого я не понимал. Это был обычный «разговор с богом», с незапамятных времен слово в слово пересказываемый из поколения в поколение. Я понял лишь то, что текст состоял из кратких упоминаний о какой-то мифологической истории, перемежающихся с похвалами какому-то богу или богам.

Прежде чем кахуны закончили петь, я был уже почти испечен заживо, хотя это длилось не более нескольких минут. И тогда наступил этот момент. Один из кахунов ударил связкой листьев о гладкую поверхность лавы и приглашающим жестом предоставил мне почетное право сделать первый шаг. Я тут же вспомнил о своих хороших манерах и высказался за то, чтобы первенство принадлежало старшему.

Таким образом, было решено, что старший из кахунов пойдет первым, потом — я, а за мной — остальные. Без тени колебания старший из кахунов стремительно двинулся по чудовищно горячей магме. Я наблюдал за ним, открыв рот, а когда он почти уже был на другой стороне — на расстоянии около 150 футов от нас, — кто-то так резко толкнул меня, что у меня остался один выбор: либо упасть лицом вниз в горячую массу, либо поймать ритм бега.

До сих пор не знаю, что за бес вселился в меня, но я действительно побежал. Жар был невообразимый. Я задержал дыхание, и, казалось, мое сознание перестало функционировать. Тогда я был молод и в беге на 100 ярдов мог конкурировать с лучшими из лучших. Бежал ли я тогда? Летел! Я побил все рекорды, однако уже после первых нескольких шагов подошвы ботинок начали плавиться. Кожа на них извивалась и сворачивалась, стискивая мне стопы словно кандалами. Швы разошлись, и в какой-то момент я остался без одной подошвы, а другая волочилась сзади, удерживаясь на небольшом обрывке кожи у каблука.

Эта волочащаяся подошва чуть было не привела меня к гибели. Я раз за разом спотыкался и замедлял темп. Наконец, через несколько, как мне казалось, минут (хотя в действительности это были считанные секунды) я оказался в безопасном месте.

Я посмотрел на свои ноги и увидел, что на скрученных остатках ботинок горят мои носки. Я попытался притоптать тлеющий огонь и краем глаза наблюдал корчившимися от смеха кахунами, которые показывали пальцами на каблук и дымящуюся подошву моего левого ботинка, лежащие на лаве и сгоревшие до основания.

Я тоже начал смеяться. Никогда в жизни я не чувствовал такого облегчения. Я был уже в безопасности, а на ногах у меня не было ни одного ожога или волдыря, даже там, где горели носки.

Могу сказать об этом своем опыте еще одно. У меня было интенсивное ощущение жара на лице и на теле, в ногах же я почти ничего не ощущал. Когда я дотронулся до них рукой, они снизу были горячими, однако это ощущала только моя ладонь. Ни один из кахунов не имел следов от ожогов, хотя листья, привязанные к их ногам, давно уже сгорели.

Обратная дорога на побережье была для меня кошмаром. Попытка идти в сандалиях, кое-как выструганных из дерева, оставила у меня воспоминания, не менее живые, чем мое хождение по огню.

Комментарий

Такова история доктора Бригэма. Читателей несомненно заинтересует, каким образом ученый пытался объяснить себе все то, что с ним произошло.

— Это магия, — уверял меня доктор. — Это один из примеров той бесконечной магии, которую используют кахуны и другие примитивные народы. Прошло много лет, прежде чем я это понял, и это мое окончательное мнение, к которому я пришел после длительных наблюдений и исследований.

— Но не пробовали ли вы объяснить это как-то иначе? — спросил я.

Доктор улыбнулся.

— Конечно, пробовал. Мне нелегко было поверить, что магия возможна. Ведь поначалу не это являлось целью моих исследований. Но даже когда я обрел абсолютную уверенность в существовании магии, меня еще долго терзали серьезные сомнения об истинности выводов, к которым я пришел. И хотя я сам ходил по лаве, я все же склонялся к теории, что, возможно, на лаве создается пористая изолирующая поверхность с более низкой температурой. Дважды я проверял эту теорию в Килауэа, где произошли небольшие излияния лавы. В одном случае я ждал, пока поток лавы охладится настолько, что приобретет почти черный цвет. Я дотронулся до нее кончиками пальцев, и хотя магма была намного холоднее, чем та, по которой я пробегал когда-то, я больно обжег себе пальцы. А ведь я едва коснулся поверхности.

— А во второй раз? — спросил я.

Он покачал головой и виновато улыбнулся.

— Я должен был бы быть более осторожным после этих двух первых ожогов, но трудно избавиться от своих старых убеждений. Я знал, что перебегал по раскаленной массе, но впоследствии не мог поверить, что действительно сумел это сделать. Во второй раз я попал под влияние моей теории о теплоизоляционной поверхности. Я набрал немного горячей лавы на палку так, как набирают сладкую массу для изготовления карамели. И снова был вынужден обжечь себе палец, чтобы почувствовать, что мой опыт удался. Нет, здесь нет никакой ошибки. Кахуны применяют магию при хождении по огню, равно как и во всех других своих действиях. Одни законы природы управляют материальным миром, а другие — миром сверхчувственным. И — попытайся поверить, если сумеешь, законы этого другого мира настолько сильны, что их можно использовать для нейтрализации и опровержении законов физического мира.