…Но вот уходят, уходят с наших экранов Прокудины и Раскольниковы, из последних сил старавшиеся спасти свои искалеченные души. А на их место приходят симпатичные, эпически-целостные и по-западному законченные персонажи, готовые спасти хоть весь мир и нисколько не сомневающиеся в том, что уж с душой-то у них как раз все в полном порядке. В этой подмене героя мне и видится грозное предвестие кризиса – куда более глубокого, чем просто культурный. Ведь, как уже говорилось, культура лишь отражает жизнь народного духа. И если героем наших книг и фильмов становится человек, которому нет нужды изменять в себе что-либо, – значит, и сами мы потихоньку утрачиваем потребность в перемене своего сердца, своих мыслей. А значит – становимся неспособными к покаянию в христианском смысле этого слова.
Не из этой ли внутренней успокоенности на свой счет вырастают все современные конфликты и раздоры в православной среде? Ведь каждый, буквально каждый из нас абсолютно точно знает, что именно нужно изменить в мире и в других людях для того, чтобы засияла, наконец, вокруг нас Русь Святая. Видимо, сегодня в определенном смысле сбываются слова Владимира Соловьева, писавшего когда-то о христианстве: «…хватит бегать от мира, пора идти в этот мир и преображать его». Очень похоже, что теперь христиане и впрямь готовы со всем усердием преображать мир, окружающих, политику, культуру – всё что угодно… Кроме собственного сердца. Но если мы не сосредоточим свое внимание именно на этой важнейшей для нас почве, если не станем именно ее возделывать в первую очередь, то, боюсь, все наши усилия по преображению мира окажутся тщетными.
И не спасут нас даже самые правильные идеологии и самые традиционные культурные формы, если мы так и будем пытаться натянуть их на свою кривую, неисправленную покаянием жизнь. Себя нужно нам менять с Божией помощью, а не мир вокруг себя! Лишь эта перемена может оказаться спасительным выходом из культурного и всех прочих кризисов, в которые мы уже вляпались сегодня и еще не раз вляпаемся в будущем. Потому что именно дух наш творит себе формы во всем, чем бы мы ни занимались. Каков дух, такова и культура, и экономика, и политика, такова вся наша жизнь.
И. А. Ильин на исходе долгих лет жизни на чужбине в 1954 году писал: «После того что произошло в России, мы, русские люди, не имеем никакого основания гордиться тем, что мы ни в чем не передумали и ничему не научились, что мы остались верны нашим доктринам и заблуждениям, прикрывавшим просто наше недомыслие и наши слабости. России не нужны партийные трафареты! Ей не нужно слепое западничество! Ее не спасет славянофильское самодовольство! …Мы должны заново спросить себя, что такое религиозная вера? Ибо вера цельна, она строит и ведет жизнь; а нашу жизнь она не строила и не вела». Дай Бог, чтобы эти горькие слова, сказанные русским философом о своем поколении, для нашего поколения не оказались пророческими.
Обыкновенное хамство
Когда Владимир Набоков преподавал славистику в Корнельском университете, он попытался дать американским студентам внятное определение русского понятия – «хамство». Но так и не сумел этого сделать. Зато Сергей Довлатов великолепно определил хамство как – торжествующую безнаказанность. И, по-моему, лучше не скажешь.
Хамство обязательно предполагает заведомую беспомощность жертвы. Ведь не случайно хамят обычно женщинам, старикам, рассеянным интеллигентам в очочках… Попробуйте, например, как-нибудь вечером обхамить компанию подвыпивших гопников в Бутово. Или, скажем, бригаду омоновцев во время рейда на рынке. Или хотя бы своего начальника на работе. И сразу станет ясно, что Довлатов безнадежно прав. Хамство действует только в одном направлении и возможно лишь со стороны сильного по отношению к слабым и беззащитным. То есть к тем, о ком заранее известно, что они безропотно примут все сказанное и сделанное в их адрес. Тем оно и мерзко…
Понятно, что абсолютного равенства среди людей нет и быть не может. В любой житейской ситуации всегда кто-то оказывается хозяином положения, а кто-то – от него зависит. И каждый на собственном опыте знает, как гадко и больно бывает на душе, когда тебя обижают, точно зная, что ты не в состоянии достойно ответить на оскорбление. Но до чего же трудно бывает порой увидеть человека в том, кто слабее тебя…
Возмущаясь чужим хамством, люди часто не замечают, что и сами порой ведут себя столь же возмутительно. Пожалуй, лучше всего это можно увидеть на примере отношения родителей к детям. Взрослые ведь запросто могут прикрикнуть на ребенка, могут обозвать его грубым словом. Могут даже ударить… И нет для них в этом ничего особенного. Ведь – за дело же! В воспитательных же целях! И для его же, сопляка, пользы. Но стоит ребенку обидеться и в сердцах крикнуть только что оскорбившей его маме: «Сама дура!», как тут же этот его неуклюжий и беспомощный детский протест пресекается самым решительным и печальным для бунтующего «грубияна» образом.
Узнаваемая картина, правда? Так вот, по-моему, это она самая и есть – заведомая безнаказанность, торжествующая над заведомой беззащитностью. То есть – обыкновенное хамство. Просто мы, взрослые, редко задумываемся о таких вещах. Нам кажется, что любое наше действие по отношению к собственному ребенку априори продиктовано одной лишь родительской нашей любовью, и потому никак не может быть греховным. А ведь может, увы… Да еще как может! Ну, кому из родителей не случалось хотя бы иногда срывать свое раздражение на ребенке, случайно подвернувшемся под горячую руку? Наверное, очень немногим. По-человечески тут все понятно: стрессы, усталость, недомогание, бесконечные проблемы на работе – да мало ли у взрослого человека может найтись причин для раздражительности! Дело ведь житейское. Бывает, что и сорвешься…
Все так. Но есть тут одно печальное обстоятельство: мы никогда, или почти никогда, не просим у детей прощения за эти свои срывы. Считается, что это – непедагогично, ведь взрослый в глазах детей всегда должен оставаться образцом поведения. А значит – взрослый всегда прав, что бы он ни сделал. И получается, что если папа или мама наорали на ребенка, – значит, он сам в этом и виноват, поскольку довел своих несчастных родителей до белого каления, следовательно – другого обращения попросту не заслуживает. Такая вот нехитрая философия самооправдания.
А если спокойно разобраться, так чего он там натворил-то такого уж страшного, ребенок наш, чтобы мы на него голос повышали? Ну, подумаешь – брюки порвал, пускай даже новые. Ну, уроки не сделал вовремя. Или в комнате не убрался. Или – в школе набедокурил. А может, нам что-то обидное ляпнул, не подумавши. Вот ведь тоже еще – трагедия! Да если бы все наши беды сводились лишь к таким вот ребячьим «преступлениям», впору было бы только судьбу благодарить и радоваться… Конечно, сами-то мы прекрасно понимаем, что причина нашей несдержанности вовсе не в этой детской мелочевке, что виной всему как раз – наши взрослые проблемы и заботы, которые и доводят нас до такого неуравновешенного состояния. Только ведь ребенку от этого нашего понимания ничуть не легче. Правда, он пока еще не прочитал Довлатова и потому не знает, что такое – «хамство». Он лишь видит, что самый близкий и родной человек его обругал, наорал, может быть, даже ударил… Практически – ни за что. За какую-то, в сущности, ерунду, которую легко можно было уладить без крика и бурных эмоций. И сколько же тогда нужно детям мудрости и сердечной глубины, чтобы за этими нашими истериками разглядеть истинную их подоплеку и… простить нас! Простить, хотя мы вовсе не просили их об этом прощении и принимаем его, как нечто само собой разумеющееся. Вроде бы, так уж оно от века заведено: родители устраивают детям «втык» – дети принимают его к сведению, и дальше жизнь спокойно течет своим чередом. Хотя, на самом деле все обстоит совсем иначе. Ведь ребенок – такой же человек, как и мы, только пока еще маленький. От хамского отношения к себе он испытывает точно такую же обиду и боль. И только безграничная способность детского сердца к прощению позволяет ребенку продолжать нас любить, несмотря на все наши безобразные выходки, за которые любой взрослый давно бы уже прекратил с нами здороваться.