- Прекрасно, - сказал Волард, не глядя ни на одну из женщин в комнате. - Удостоверьтесь, что посыльный доставит эти дела в больницу Святого Оноре завтра утром. Это чрезвычайно важно, - заметил он, поворачиваясь лицом к медсестрам.
Флэмми было снова открыла рот, но слова Воларда не позволили ей сделать больше.
- Вы обе свободны, леди, - сухо распорядился он.
Когда две женщины покинули кабинет, Волард уселся на стул, глубоко вздохнув, будто снял с себя тяжелое бремя.
- Это положит конец этим слухам, - подумал он, - и всем моим заботам о мисс Одри и ее важном семействе. Теперь она будет головной болью кого-нибудь другого. Все равно благодаря письмам она будет в безопасности, как хотят ее родные.
Волард бы действительно заволновался, если бы знал, что Нэнси уничтожила письма Фоша.
Утром 14-ого сентября Кенди уехала из больницы Святого Жака не без чувства глубокой печали о том, что оставляет двух своих лучших подруг, Флэмми и Жюльен. Однако, она приложила все силы, чтобы выглядеть веселой и уверенной во время прощаний. В конце концов, она будет работать в том же самом городе, и время от времени они всегда могли повидать друг друга. Прежде, чем прыгнуть в грузовик, который увезет ее в новую больницу, она удостоверилась, что захватила письмо Флэмми.
Тем временем из больницы вышла маленькая фигурка, бросаясь к Кенди со всей силой, на какую способна женщина пожилого возраста.
- Мадемуазель, мадемуазель! - звала старая леди, в которой Кенди тут же опознала одну из уборщиц. - Мне нужно спросить Вас, прежде чем Вы уедете, - сказала женщина на неуверенном английском.
- Да, мадам? - улыбнулась в ответ блондинка.
- Я должна узнать, кто выиграл матч, - спросила старуха с озорным взглядом.
- Прошу прощения? Матч? - удивилась Кенди, слегка нахмурясь от смущения.
- Je veux dire… [Я имею в виду] - женщина колебалась, пытаясь найти слова, - кто победил, красивый американец или приятный доктор? - спросила леди, хихикая.
- Я поняла! - воскликнула Кенди, наконец, понимая вопрос и очень удивленная любопытством старой леди. Она сделала секундную паузу, наклонилась поближе к женщине и прошептала ей на ухо. - Выиграл американец!
- Хорошо! - сказала женщина с выражением восторга на морщинистом лице. - Он нравился мне больше всех!
Кенди рассмеялась над комментарием леди, и затем ответила. - Мне тоже!
Через минуту молодая женщина села в грузовик, перекрестилась и с одной из своих великолепнейших улыбок помахала рукой старой леди на тротуаре и двум лицам, которые смотрели на нее в одно из окон, пока грузовик не исчез в утреннем тумане.
Первая Американская Армия прибыла в Аргон не так уж и быстро. Американцы мобилизовались неторопливо, стараясь заставить противника думать, что они нападут на другой пункт. Немцы были слишком уверены в безопасности своих позиций в Аргонне, потому что превратили лес в неприступную крепость, разместив людей на всем протяжении гористой области, заминировав лес и преобразовывая каждую деревушку в округе в редут сопротивления. Идти через лес было чрезвычайно трудно, особенно под обстрелом, который немцы со своих высоких постов в крутых холмах и горах могли устроить в любую минуту.
Цель Союзников состояла в том, чтобы отбросить немцев максимально далеко к северу, так, чтобы они оказались за Мезьерско-Седанской железнодорожной линией до наступления зимы. Это бы не получилось, если бы сначала они не уменьшили силы врага в Аргонне. Четвертая Французская Армия, которая мобилизовалась с севера, собиралась нападать на левый фланг и войти в лес, в то время как американцы, как предполагалось, атаковали посты на реке Моса, и встречали французскую армию в Гранпре и на северной стороне леса.
У американцев было больше людей в дивизии, но недостаточно квалифицированного персонала и военного снаряжения. Так что, перед атакой, начатой 26-го сентября группой артиллеристов, прибыли танки и медицинский персонал из французской армии, чтобы поддержать американцев.
Пара дней перед началом боя, Терренс Грандчестер воспользовался разрешением, чтобы посетить Мэтью Андерсона в полевом госпитале. Молодой человек был ранен в ногу во время Сан-Мийельской операции, но поскольку не представлялось никакой возможности отослать раненых в тыл, Мэтью был все еще в отряде, в госпитале, конечно.
- К Вам посетитель, рядовой Андерсон, - сказал медбрат, отмывающий таз, окрашенный кровью около кровати Мэтью.
- Привет, Мэтью, - поприветствовал глубокий голос, и Мэтью сразу узнал своего посетителя. - Я вижу, с тобой обращаются по высшему разряду... Удобная кровать, приятная обстановка, и красивые медсестры, чтобы приглядывать за тобой, - усмехнулся Терренс, а человек, моющий таз, сделал ему непристойный жест в качестве ответа на его комментарий о так называемой красивой медсестре.
- Я бы так не сказал, - ответил Мэтью с усмешкой, - но я слышал, что меня отвезут в Париж как можно скорее. Доктор сказал мне, что мою ногу надо оперировать второй раз... потом, возможно, они отправят меня на родину, - закончил он, пытаясь изменить позицию на складной кровати, на которой лежал.
- Рад это слышать, - сказал Терри, но внутри он сказал себе, что такое решение могло означать лишь тот факт, что спасти ногу Мэтью не было шансов. - Так что ты проведешь несколько замечательных дней в самом красивом городе мира. Звучит привлекательно, - продолжал молодой сержант, пытаясь взбодрить молодого рядового.
- У Вас уже был этот шанс, сержант, - ответил Мэтью с искоркой в светло-зеленых глазах, - и похоже, что это принесло Вам много хорошего, если Вы позволите мне сказать это, сэр, - хитро предположил молодой человек.
- Естественно, - вмешался третий голос позади Терренса, и сержант почувствовал, как колючие мурашки побежали по его позвоночнику, пробуждая внутри инстинктивную защиту. Однако, используя свой навык скрывать свои эмоции, он медленно повернулся и с изучающей улыбкой, он ответил.
- Какое совпадение увидеть Вас здесь, доктор Бонно, - спокойно сказал Терри, поскольку его разум рассчитал, как нужно действовать в такой ситуации, когда он прекрасно знал, что Бонно не был больше ему соперником. Этой простой мысли было достаточно, чтобы отбросить обороняющийся тон. В конце концов, Ив Бонно был неплохим человеком. - Что ж, Мэтью, можешь быть уверен, ты находишься в хороших руках, - сказал, наконец, Терри, повернувшись лицом к молодому рядовому, - этот человек спас мне жизнь.
Иву было удивительно слышать мирный тон Терренса, но все еще оставался настороже.
- Я всего лишь выполнял свои обязанности, сержант, - ответил Ив простым кивком. - Теперь, если вы извините меня, джентльмены, у меня еще есть работа, - сказал молодой доктор, спеша покинуть место, явно расстроенный нежданной встречей.
- Я полагаю, кое-кто не был счастлив Вас увидеть, сэр, - брякнул Мэтью.
- Я не обращаю особого внимания на этих занудных лягушатников, - отшутился Терри, стараясь не обострять ситуацию, и тут же меняя тему, - но мы говорили о Париже...
Двое молодых людей продолжили свою беседу, но глубоко внутри Терренс не мог забыть о Бонно. Несколькими часами позже, во время караула, он поразмышлял об этом вопросе.
Что ему чувствовать и как реагировать на человека, который недавно был его соперником? Если быть честным со собой, он должен был признать, что Бонно был хорошим человеком, и сам Терри был конечно последним человеком на Земле, который мог бы упрекнуть французского доктора за то, что он влюбился в Кенди.
- Полагаю, что мне не удастся остановить других мужчин от желания моей Кенди, - говорил он себе, мягко усмехаясь. - Если я хочу, чтобы никто не смотрел на мою жену, я должен был влюбиться в злобную уродину, а не в ангела, которого послал мне Господь. Кроме того, я не впервые чувствую это сомнение. Я ясно помню, как это было с Арчибальдом тогда, в наши юные года... и я полагаю, этот раз тоже будет не последний. Когда человек обладает драгоценностью, многие другие могут ему завидовать. Это часть человеческой природы. Все-таки сокровище будет моим, пока я нежно забочусь о ней. С другой стороны, Бонно заслуживает моего понимания и сочувствия, а не презрения. Если бы Кенди выбрала его вместо меня, к этому времени я был бы самым жалким человеком в мире..., так он должен чувствовать. Я знаю, каково это, потому что раньше был в той же темной яме.