На каменной лестнице, ведущей в замковые покои, появился монах в коричневой рясе, подпоясанной верёвкой и в деревянных сандалиях на босу ногу.

«Бр-р-р… – в этакий-то холод….» – мысленно вздрогнул Вольфгер.

Монах поклонился:

– Господин барон Вольфгер фон Экк и э-э-э…

– Отец Иона…

– Господин барон и брат мой, его высокопреосвященство ждёт вас. Позвольте, я укажу дорогу.

Аскетичный снаружи замок Морицбург изнутри сиял роскошью и богатством. Такого количества шёлковых драпировок, картин в золочёных рамах и драгоценных безделушек Вольфгер не видел никогда. Полы были устланы коврами, под дубовым кессонным потолком висела огромная люстра богемского хрусталя. В свинцовые оконные переплёты были вставлены разноцветные витражные стёклышки, отчего казалось, что находишься не в замковом зале, а в церкви. Комнаты были обставлены мебелью красного дерева с сидениями из цветной кожи. Замок фон Экков, который раньше казался Вольфгеру богатым и уютным, внезапно поблёк и теперь выглядел в его памяти бедным и захолустным.

Попросив Вольфгера и отца Иону подождать, монах выскользнул в боковую дверь.

Внимание Вольфгера привлекла огромная картина, сияющая чистыми, радостными красками. На ней был изображён барственного вида мужчина в церковном облачении, черты лица которого явно напоминали хозяина замка, и какой-то темнокожий человек в латах. Сюжета картины Вольфгер не понял, и только хотел обратиться к отцу Ионе за разъяснениями, как услышал:

– Вольфгер! Мой дорогой друг! Какое счастье, что ты нашёл время навестить меня!

Барон обернулся. К нему, раскинув руки для объятий, шёл кардинал, курфюрст и эрцканцлер Священной Римской империи Альбрехт Бранденбургский.

Вольфгер удивился. Он никогда не был, да и не мог быть другом Альбрехта, ибо между сыном курфюрста Иоганна Бранденбургского и сыном пусть богатого, но всё-таки не особенно высокородного дворянина пролегала сословная пропасть. «Но если хозяин замка решил поиграть во встречу старых друзей, почему бы и нет?» – подумал он, в свою очередь раскрывая объятья.

– А ты поседел, постарел… – добродушно сказал Альбрехт, отстраняясь от Вольфгера и разглядывая его лицо.

– А ты – нет, – в тон ему ответил Вольфгер, – ты всё такой же… «румяный поросёночек», – хотел добавить он, но, разумеется, промолчал.

Альбрехт всегда был склонен к полноте и выглядел одутловатым. Теперь же, на четвёртом десятке лет, его щеки обвисли, как у хомяка, и ко второму подбородку добавился третий. Видно было, что курфюрст любитель покушать и как следует выпить.

– Женат? Дети? – спросил Альбрехт.

– Нет, – коротко ответил Вольфгер.

– Почему-у?! – протянул курфюрст, и Вольфгер чуть не рассмеялся. Альбрехт искренне не понимал, как мужчина может обходиться без женщины больше суток. В его понимании такой мужчина был либо импотентом, либо содомитом.

На лице курфюрста промелькнуло смешанное выражение жалости и брезгливости.

– Да так как-то, не получилось, – пожал плечами Вольфгер, – сватать-то некому, я ведь последний в роду….

– Ну, если дело только за этим, – обрадовался Альбрехт, – невесту мы тебе найдём за седмицу. Какую хочешь? Ну, говори!

– Может быть, чуть позже, – осторожно отказался Вольфгер.

– Да ты, братец, куда больший монах, чем я! – расхохотался курфюрст. – А я вот грешен, ибо сказано в Писании:

Наступила неловкая пауза, которая всегда случается, когда люди, давно не видевшие друг друга, не знают, что сказать и как начать разговор.

– Красиво у тебя тут, – наконец прервал паузу Вольфгер.

– Да, я люблю этот замок, – ответил Альбрехт, – его построили, руководствуясь моими пожеланиями, я почти всё время живу здесь. С одной стороны, и Дрезден недалеко, а с другой – место уединённое, тихое, а сколько здесь болотной дичи!

– Ты ещё и охотишься? – удивился Вольфгер.

– Конечно, не рыбу же мне ловить! Это мужицкое развлечение! Вот в столовую пойдём, увидишь коллекцию оленьих рогов. Там только мои трофеи!

А вот это, – Альбрехт указал на картину, которую раньше рассматривал Вольфгер, – это моя гордость, моё последнее приобретение, работа самого Грюневальда![43] Написана по моему заказу, я сам придумал сюжет! Это, понимаешь ли, встреча святого Эразма и святого Маврикия. Святому Эразму художник предал гм… черты моего лица.

– А справа, как я понимаю, святой Маврикий?

– Ну да, – подтвердил Альбрехт, – кто же ещё?

– Прости, я не силён в житиях святых, но что за странный рычаг в руках у те… у святого Эразма?

– А… Это ворот, – пояснил Альбрехт, – на него намотаны кишки святого Маврикия.

– Что?!

– Ну да, а ты не знал, как его казнили? По преданию, святому Маврикию вспороли живот и намотали кишки на ворот, – тут Альбрехт осенил себя крестным знамением.

– Но на картине он, как бы это сказать, целый! – наивно удивился барон.

– Ну-у, Вольфгер, подумай сам, как я могу повесить у себя дома картину, на которой будет изображён человек со вспоротым животом? И потом, – усмехнулся Альбрехт, – он же в латах, под латами всё равно не видно, цел у него живот или нет.

– Ну, разве что… – согласился барон, разглядывая картину новым взглядом. Несмотря на мрачный сюжет, полотно радовало глаз. Похоже, неизвестный Вольфгеру Грюневальд, действительно, был стоящим художником.

– Обед ещё не скоро, – с сожалением завзятого обжоры сообщил Альбрехт, – поэтому мы успеем наговориться натощак. Где предпочитаешь, здесь или у меня в кабинете?

– Лучше, наверное, в кабинете, потому что разговор у нас будет серьёзный.

– Тогда прошу! – курфюрст энергично показал на дверь, из которой вышел, – я работаю там. – А кто это с тобой? – курфюрст, наконец, соизволил заметить монаха, скромно стоящего у стены.

– Это настоятель моей замковой церкви, отец Иона, собственно, по его делу мы и приехали.

Монах подошёл и поцеловал руку Альбрехта, унизанную перстнями и кольцами.

– По его делу? А почему он не приехал один?

– А ты бы его принял? – усмехнулся Вольфгер. – Какого-то никому неизвестного монаха…

– Да, ты прав, кругом прав, – всплеснул руками Альбрехт. – Представь: ужинал у меня вчера Антон Фуггер, знаешь его? – Вольфгер кивнул. – Ну, так вот, он мне и говорит, а вы, дескать, знаете, что в Дрезден приехал барон фон Экк и подал в вашу канцелярию прошение об аудиенции? Нет, говорю, конечно, не знаю. Вызываю секретаря, даю ему поручение найти твоё прошение. Представь: эта ленивая обезьяна искала его полколокола и едва-едва нашла! Ну, я, конечно, не медля, послал к тебе гонца, и вот ты здесь! Ах, Вольфгер, как я рад тебя видеть! Словно наша с тобой молодость вернулась!

– Да ты и сейчас не старик, – заметил Вольфгер.

– Увы, старик, совсем старик, – скорчил жалобную мину курфюрст: – у меня ведь подагра, бессонница, желудочные колики…. У тебя бывают желудочные колики?

– Да вроде нет… – осторожно пожал плечами Вольфгер.

– Счастливец! Счастливец! Это потому, что ты живёшь в своей глуши, ни о чём не беспокоишься, у тебя нет ни сварливой жены, ни надоедливых детей…

Альбрехт, казалось, уже забыл, что совсем недавно собирался приискать Вольфгеру невесту.

– Знаешь, вот как раз насчёт беспокойства я и хотел с тобой поговорить… – сказал барон.

– Ну что ж, пойдём, – сказал Альбрехт и первым вышел из комнаты, шелестя полами своего роскошного одеяния.

Кабинет Альбрехта Бранденбургского являл собой разительный контраст с парадной залой: здесь всё было скромным и рассчитанным на работу: стол без скатерти, пюпитр у окна, лавки вдоль стен, голый пол, специальный стеллаж с ячейками для свитков и книг. Курфюрст уселся за стол, ловко и привычно расправив мантию, и указал Вольфгеру и монаху на кресла по другую сторону стола.