И вот далее, ваше высокопреосвященство, – значительным тоном произнёс Иоахим Кирхнер, – произошло событие, которое мы вправе считать поворотным в жизни Людера.
Как-то раз молодой человек пешком отправился в Мансфельд к отцу, вероятно, всё-таки надеясь получить разрешение покинуть университет. Но не успел он отойти от Эрфурта, как в поле у селения Штоттернгейм его застигла сильнейшая гроза. Одна молния ударила за его спиной так близко, что Мартина сбило с ног. Позднее сам Людер писал об этом событии так.
Кирхнер порылся в бумагах и прочитал:
«...я испытал чудовищный страх перед внезапной смертью и взмолился: «Помоги, святая Анна, я хочу стать монахом».
Он и по сей день, говорят, любит повторять, что «был призван богом через грозу».
Мартин не пошёл к отцу. Он вернулся в Эрфурт и самовольно оставил университет.
17 июля 1505 года он вошёл в ворота так называемого Чёрного монастыря ордена августинцев[47]. Узнав о поступке сына, отец отказался благословить послушничество, а другие родственники и вовсе отреклись от него. Возможно, предвидя такую реакцию семьи, Людер выбрал монашеский орден, устав которого не требовал для вступления согласия родителей, но был одним из самых строгих.
В тот год в Тюрингии свирепствовала моровая язва, которая погубила двух младших братьев Мартина. Гансу Людеру по ошибке сообщили, что умер и Мартин. Когда выяснилось, что это не так, друзья и родственники стали убеждать отца, что он должен сделать «священную жертву», отдав сына богу. Суеверный Ганс, скрепя сердце, вынужден был согласиться.
Так Мартин Людер стал монахом.
***
В кабинете стемнело. Слуга, неслышно ступая, внёс горящие свечи и наполнил опустевшие бокалы. Дождавшись, когда он вышел, Иоахим Кирхнер отпил вина и продолжил.
– Чёрный монастырь был богат, имел крупные земельные наделы, туда принимались главным образом люди состоятельные – дворяне, клирики, бюргеры. Орден давно перестал быть нищенствующим, а традиция сбора подаяния сохранилась всего лишь как своеобразный элемент богослужения.
Следует сказать, что монахи фактически не были равны, потому что их положение в монастыре определялось внесённым вкладом. У Людера не было ни земель, ни денег, но он как бы внёс в монастырь свою магистерскую степень, ведь монахи с университетским образованием встречаются нечасто.
В течение года он пребывал в статусе послушника, находясь под постоянным надзором своего институтора[48] и выполняя тяжёлые послушания. Сам Мартин писал про этот год так: «Я был свят – я не убивал никого, кроме самого себя».
Осенью 1506 года он был посвящён в монахи, а в канун 1507 года монастырское начальство решило сделать из него священника, как поступало со всеми монахами, имеющими учёную степень. 2 мая 1507 года Людер служил свою первую мессу, которую слушал его отец.
Известно, что в год, предшествующий первой мессе, Людер стал настоящим самоистязателем – он без конца клал поклоны, обессиливал себя постами и почти не спал.
«Я изнурял себя постами, бдением, молитвой, кроме того, я среди зимы стоял и мёрз, стриженный, под жалким капюшоном, так был безумен и глуп. И всё-таки я ничего не добился», – написал впоследствии он сам.
Людер не мог избавиться от плотских, грешных мыслей, так свойственных молодому человеку, от чувственных снов. Его терзали приступы злобы против собратьев, он испытывал неодолимое желание богохульствовать. Исповедь не помогала. Даже страдающий Христос, по словам Людера, вызывал у него злобную неприязнь. Когда отступала злоба, начинались приступы ужаса и раскаяния. Мартин был уверен, что для него всё кончено, что он проклят и должен умереть.
Однако со стороны казалось, что карьера священника Людера идёт успешно.
Зимой 1508 года Мартин прибыл в Виттенберг, чтобы занять должность настоятеля городской церкви. В этом городе, который теперь считают центром империи Людера, он проживает и поныне.
В Виттенберге Людер познакомился с людьми, которые впоследствии стали его друзьями, соратниками и учениками. Тогда Мартин вёл активную письменную полемику на богословские темы, и ему нужен был псевдоним, поскольку под своим именем многое писать было неудобно. Перебрав несколько, он остановился на Luther. Постепенно кличка, похожая на фамилию, заменила фамилию, так Людер стал Лютером, будем и мы называть его так.
В октябре 1512 года Лютеру присудили степень доктора богословия, но в душе его царил мрак, который, в конце концов, и привёл Мартина к разрыву с монастырём.
Став доктором, Лютер начал готовить свой первый курс лекций для студентов тамошнего университета. Именно тогда он, по-видимому, и сформировал основные положения учения, которое теперь называют лютеранством или евангелизмом.
Принимая степень доктора, Лютер произнёс клятву, которая, в частности, содержала следующие слова:
«Я не стану излагать учений тщеславных, чуждых, осуждённых церковью, неприемлемых для благочестивых ушей; всякого же, кто их проповедует, я укажу декану в течение восьми дней».
Клятву эту Лютер впоследствии нарушил, а золотое кольцо доктора он не носит. Своё клятвопреступление он впоследствии объяснил так:
«Приняв докторские обязанности, я поклялся и дал обет над моим драгоценным Священным писанием верно и ясно его проповедовать и учить ему. Из-за этого учения Папа стал мне поперёк дороги и хотел мне его запретить, но оно всё ещё мозолит ему глаза, и ему будет ещё более тошно, если они не сумеют от меня отвязаться. Так как я – присяжный доктор Священного писания, то я рад, что оно даёт мне возможность выполнять мне мою клятву».
– Вот вкратце и всё, что я знаю о Лютере, благородные господа, – сказал Иоахим Кирхнер, закрывая книгу.
– Значит, чтобы встретиться с доктором Лютером, нам нужно будет ехать в Виттенберг? Он и сейчас там? – спросил Вольфгер архиепископа.
– По-видимому, да, там, – пожал плечами тот. – Но я думаю, что вам лучше ехать не по суше – это долго и небезопасно – а по воде. Наймите хорошую барку, и, пока Эльба не стала, спуститесь вниз по течению прямо до Виттенберга, заодно совершите приятное путешествие, говорят, тамошние виды чудо как хороши! Правда, уже поздняя осень, но и увядающая природа способна внести в душу сентиментального саксонца свои краски, не так ли, ха-ха!
– Мудрый совет, ваше высокопреосвященство, – кивнул Вольфгер, – пожалуй, мы так и поступим. А барку попросим подыскать Фуггеров.
В замковом дворе звякнул колокол. Архиепископ шлёпнул жирными ладонями по столу, как будто убил комара, и поднялся:
– А вот и ужин, а вот и ужин, наконец-то! Благородные господа, думаю, на сегодня серьёзных разговоров достаточно, надеюсь, нас ждёт изысканная трапеза!
Иоахим Кирхнер поблагодарил курфюрста, но от ужина отказался под тем предлогом, что его ждёт жена. Вольфгер и отец Иона последовали за Альбрехтом.
Маленькая столовая зала «для своих» оказалась очень уютной, видимо, Альбрехт Бранденбургский проводил здесь самые приятные часы своей жизни и постарался, чтобы она выглядела наилучшим образом.
Каменный пол в чёрно-белую клетку был застлан ковром, на котором стоял стол, занимающий едва ли не полкомнаты, и кресла с мягкими кожаными подушками на сидениях. В одном углу источал тепло большой камин, в другом громко тикали напольные часы в инкрустированном футляре. Полированный диск маятника и гири блестели позолотой. На стенах, обшитых светлым дубом, висели шпалеры, изображавшие пасторальные сцены, а также вино, фрукты и битую дичь. Посуда на белоснежной скатерти сияла золотом и серебром, резной хрусталь искрился разноцветными огоньками.
– Прошу, господа мои, прошу за стол! – радостно потирая руки, воскликнул курфюрст. – Я приказал своим поварам сегодня удивить меня, посмотрим, насколько им это удалось.